Из дневников периода застоя - 5

30 июня 1972 года

…Короче, развод стал неизбежен, и я начал обдумывать разные варианты выхода из тупика. Мама настаивала на том, чтобы я не втягивался в скандал и не претендовал на раздел квартиры, а бросил всё, уволился с работы и переехал в другой город, чтобы начать всё с начала. Иначе, говорила мама, они тебя втравят в новый скандал и ты, заведясь, наломаешь дров, а им того и надо, чтобы тебя посадить и всё оставить себе без проблем.
Идея мне понравилась. Но где взять деньги на устройство на новом месте? Дело в том, что у нас с Валентиной были в сберкассе некоторые сбережения примерно в сумме шести тысяч рублей, на которые мы планировали в конце концов купить машину. Однако вклад был на её имя, а после разрыва она и говорить не хотела о разделе вклада.
Получилось, что я забрал свою одежду и обувь (всё уместилось в один чемодан). Позже мне отдали "библиотеку" – мешков 15 книг, собранных мною с 1948-го года.
Можно было, конечно, разделить вклад и имущество по суду, но я не стал изнурять себя многомесячной тяжбой и предпочел не торговаться. Подумал, что свобода дороже. Короче, я уволился с «Коммунара» и собрался уехать на строительство КамАЗа в Татарию.
По детям мы с Валентиной быстро договорились. Ей было бы приемлемо, чтобы я забрал обоих. Однако гонор не позволил поступить таким образом, хотя я это предлагал. Она легко отдала Лору, а Анну предпочла оставить у себя. Чтобы развязать себе руки, она отдала Лору на два срока в пионерлагерь на Правом Берегу, за плотиной ДнепроГЭСа. Я планировал приехать в начале августа, после того, как устроюсь, и забрать Ларису в школу уже на новом месте. Хотя, скажу честно, никаких гарантий, что я с моим белым билетом найду хоть какую работу, не было.
19 июня я уехал через Москву на станцию Круглое Поле, рядом с которой строится КамАЗ – комплекс заводов по производству большегрузных автомобилей…


01 июля 1972 года


Состояние кошелька:
Остаток денег на утро = 13 руб. 65 коп.
Приход = 3 руб. (сдал стеклопосуду).
Расход за день = 1 руб. 10 коп.
Остаток на вечер = 15 руб. 55 коп.


02 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток на утро = 15-55
Расход = 1-22
Остаток на вечер = 14-33


03 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток на утро = 14-33
Расход = 1-24
Остаток на вечер = 13-09


04 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток на утро = 13-09
Расход = 2-48
Остаток на вечер = 10-61


05 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток на утро = 10-61
Расход = 2-45
Остаток на вечер = 8-16


06 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток на утро = 8-16
Одолжил = 25-00
Расход = 2-16
Остаток на вечер = 31-00


07-08 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток = 31-00
Расход = 13-20
Остаток = 17-80


09 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток = 17-80
Зарплата = 77-07
Расход = 4-67
Остаток = 90-20


10 июля 1972 года

Состояние кошелька:
Остаток = 90-20
За квартиру = 75-00
Остаток = 15-20


21 июля 1972 года

… 19 июня 1972 года в 18.40 прекрасным летним вечером поезд № 105 ЗАПОРОЖЬЕ – МОСКВА медленно отошел от перрона вокзала Запорожье-.I, унося меня в столицу. Немногочисленная группа друзей, безалаберно размахивая руками, всё отдалялась. Позади осталась целая полоса сознательной жизни, а впереди – сплошная неясность.
Ехал я, конечно, не в Москву. Когда человек решает начать жизнь с начала, он её редко начинает в столице, это удел немногих счастливчиков. Настроение моё в те дни было таково, что любая окраина, любой медвежий угол были бы мне по сердцу. Поэтому, обдумывая свои жизненные планы, я наметил для начала два варианта. Одним из них был КамАЗ, о строительстве которого в Набережных Челнах живописали газеты, а вторым – нефтяная целина тюменского Севера. Кое-какие сведения о нефтяном Эльдорадо у меня имелись. Внимательно просмотрел я и карту Западной Сибири. Такие городки, как Сургут, Нижневартовск, Мегион, Самотлор, Уренгой или Нефтеюганск крепко засели в голове. Звучные названия явственно пахли романтикой, свободой, возможностью начать следующий день с чистой страницы.
О КамАЗе я знал гораздо меньше, буквально в общих чертах, но, во-первых, ехал я, всё-таки, с автозавода, где проработал два с половиной года и имел поэтому кое-какой опыт и некоторые знания структуры автомобильной промышленности, что, считал я, на КамАЗе могло пригодиться.
Во-вторых, я имел рекомендательное письмецо одного своего приятеля, Саши Родзина, к Л. И. Застеру, начальнику управления оборудования КамАЗа, в котором Родзин жутко привлекательно расписывал своему бывшему сослуживцу Леониду Ивановичу достоинства подателя сего письма. Естественно, полагал я, такое письмо могло стать поводом к первоначальному разговору насчет работы, и это придало мне храбрости. И я решил оставить добычу нефти и газа в качестве варианта № 2, а начать с КамАЗа.
Уезжая из Запорожья, билет я взял до станции Круглое Поле, наивно полагая вместе с А. Родзиным, что его друг Л. И. Застер сидит со своим управлением в Челнах и в поте лица трудится над расконсервацией прибывающего из десятков культурно загнивающих стран оборудования. Однако, провожая меня, Саша обмолвился, что в Москве КамАЗ имеет небольшое представительство, куда стоит зайти и уточнить, что и как. Адреса этой конторы он не знал.
Когда в двенадцатом часу дня 20-го июня я вышел на привокзальную площадь Курского вокзала в Москве, то первым делом направился к киоску "Мосгорсправки". Затем, сдав свой нетяжёлый чемодан в камеру хранения, поехал по добытому адресу в 3-й Кадашевский переулок. Москву я знаю довольно хорошо со студенческих лет и, пообедав в пельменной на углу улицы Горького в проезде МХАТа и справив нужду в подземном туалете там же, напротив Центрального телеграфа, направился к метро "Проспект Маркса". Эта станция на моей памяти переименовывалась дважды: одно время она называлась "Охотный ряд", а еще раньше, до 1956 года, - "Им. Л. М. Кагановича".
Москва очень быстро меняется, и поэтому я жадно глядел по сторонам. Часа в три дня я достиг намеченной цели. В лабиринте старинных московских улочек, наконец, нашёлся искомый переулок. Пройдя какими-то довольно грязными дворами, я внезапно очутился у Третьяковской галереи, опоясанной огромной взопревшей очередью жаждущих приобщения к тайнам искусства. Нужный мне дом располагался прямо напротив галереи, глядя на неё торцом. Вывеска "Гипроавтопром" намекала на близость цели, но именно о КамАЗе ничего не говорило прямо. Я понял, что всё-таки нужная мне организация где-то здесь. И язык до "Киева" довёл.
На четвёртом этаже (мне показалось, что четвёртый, – такими затяжными оказались подъёмы по старинным, чугунного литья, ступеням) я разыскал таки дирекцию КамАЗа. На двери маленькой каморки меня ожидал сюрприз – табличка "Л. И. Застер".
Ещё не веря своим глазам, я робко постучал. Леонид Иванович принял меня лично.
Вспомнил Сашу Родзина и их с ним молодые годы на Горьковском автомобильном заводе. Повздыхал. Похвалил мой порыв. Посетовал, что Магнитку строили отцы, а КамАЗ – алиментщики. Полистал трудовую книжку. Установил, что я никогда в жизни никакого отношения к закупкам оборудования не имел и поэтому ему никак не гожусь. Вспомнил, что в Управление смежных производств (УСП) требуются разного рода снабженцы и позвонил куда-то на Таганку Рабиновичу.
- Давид, привет, - сказал он в трубку, - тут один кадр подъехал из Запорожья, с ЗАЗа. Его мой старинный приятель рекомендует… Да я бы взял, но он в моих делах не Копенгаген. Подъезжай, он, кажется, на ЗАЗе резиной занимался…
Оказалось, большая часть управлений и производств КамАЗа уже перебралась с Кадашей (местность в Замоскворечье в районе Третьяковки) в здание бывшей церкви в небольшом парке за кинотеатром "Зенит" на Таганской улице. Покуда неизвестный мне Рабинович располагался уже в том здании и, насколько я понял из разговора, обещал вскоре приехать. И действительно, минут через сорок в кабинет Застера, где я расселся, рассматривая каталоги с оборудованием, шумно вошёл человек с жирными курчавыми волосами, крупными миндалевидными глазами и орлиным взором. Правда, эту орлиность несколько смягчали огромные очки в черепашьей оправе.
- Этот, что ли? – Спросил он, кивнув в мою сторону, пожимая Л. И. Застеру руку.
- Он самый. – Улыбнулся Застер, приглашая гостя присесть на единственный свободный, до крайности ободранный стул. – Кажись, это по вашей епархии…
Рабинович критически оглядел меня с головы до ног. Мы познакомились, и он углубился в чтение рекомендательного письма и трудкнижки.
- Поехали! – наконец подытожил Давид Хацкелевич, чье отчество я затем разучивал месяца три.
Мы погрузились в служебный "Москвич" и понеслись по чудесным улицам летней Москвы, где уже несколько спала жара, поскольку день клонился к шести часам.
Мы еще застали начальника отдела кадров Войтенко (у меня сразу же шевельнулась мысль, не родня ли он запорожскому мэтру – писателю Володымыру Войтенке, но побоялся спросить у солидного дядьки), который дал мне заполнить личный листок, автобиографию и ещё какие-то бумаги (к счастью, торопясь со службы и поглядывая на часы, Войтенко поленился потщательнее посмотреть мои документы, иначе мне бы КамАЗа, уверен, не видать…).
Принят я был на должность начальника бюро формовых резино-технических деталей отдела РТИ с окладом 135 рублей без всяких премий и коэффициентов, но с обещанием сразу же дать мне отдел РТИ, как только в штатном расписании появится должность начальника отдела РТИ и если я буду хорошо себя вести, что, по правде говоря, мне в жизни удавалось редко.
Хотя тот же Войтенко сразу же вручил мне направление в общежитие на улицу Красного Казaнца (москвичи почему-то называли эту улицу Красный Казанeц с ударением на последнем слоге и не склоняя, странно…), но предупредил, что появиться там следует только завтра из-за каких-то там ещё посторонних обстоятельств, так что проблему предстоящего ночлега мне предстояло решить самостоятельно. Из отдельных замечаний моих новых начальников я начал постигать, что в Челны мне пока ехать не придётся, а несколько лет надо будет провести в Москве. Обстоятельство, весьма поднявшее мне настроение! Пожелав мне завтра не проспать к началу первого рабочего дня на КамАЗе, Рабинович и Войтенко заспешили домой…
… Наскоро перекусив в какой-то забегаловке около кинотеатра "Таганский" на одноимённой площади, я перешёл её и спустился в метро на кольцевую линию. Прошедший день очень утомил меня и, несмотря на то, что было ещё по московским понятиям довольно рано, не более 23-х часов, я поехал в сторону Курского вокзала. Добраться до Курского от Таганки – дело не более десяти минут.
Купив в вокзальном киоске несколько экземпляров нераспроданной утром "Правды", я подыскал в одном из залов свободную скамью и с удобством устроился, сняв туфли и подложив под голову жёлтый кожимитовый портфель. Заснул я как убитый. Сказалось напряжение последних недель…
… Утром, умывшись и побрившись, подобно тысячам других дорогих гостей Москвы, в вокзальном туалете, и жадно проглотив, давясь, буфетную холодную котлету, ещё позавчера надёжно зацементированную в тесте, и проглотив стакан безвредного для здоровья ячменного кофе, я поспешил на работу, и к девяти часам уже подходил по парковой аллее к бывшей церкви, пятиглавое тело которой, обласканное утренним солнцем, возносилось красиво и монументально. У входа в храм висела скромная табличка – "Дирекция строящегося Камского автомобильного завода (ДСКАЗ)". Я прямиком двинулся к Д. Х. Рабиновичу, который стоял неподалёку, покуривая в обществе довольно разговорчивой блондинки, коей оказалась, как я потом узнал, Вера Небольсина. Рабинович понял, что я мысленно прошу его стать гидом, и повёл меня на третий этаж в апартаменты УСП (Управления смежных производств), состоявшие из одной большой трапезной под тяжелым сводчатым потолком, где сидело в невероятной тесноте более 20-ти человек, и небольшого алькова в конце трапезной – площадью эдак метров на десять, отделённого от основного народа фанерной стенкой с фанерной же дверью. В алькове сидели начальник УСП Никифоров Виталий Антонович и его замы – Д. Х. Рабинович, Костя Мухин и Иль Шакирович Габайдуллин. Давид Хацкелевич ввёл меня в альков, плотно прикрыл дверь и представил В. А. Никифорову, которого, таким образом, поставил перед фактом, поскольку вчера Никифорова почему-то не было и получалось, что Д. Х. принял меня на работу без согласования с ним.
- Ну ладно, принял так принял, - философски сказал начальник управления, стирая с красного, как свёкла, лица щедрый пот огромным клетчатым платком. Галстук был им очень фривольно ослаблен, верхняя пуговка рубашки расстегнута, пёстрые клоунские подтяжки впивались в архиерейский живот.
Рабинович вывел меня в "залу" и подсел к коллективу. Познакомил меня с заместительницей начальника отдела РТИ, то есть с моей непосредственной руководительницей, К. М. Сатишур, не забыв сказать ей мимоходом, что меня вскоре переведут начальником отдела. Это, естественно, вызвало на длительный срок соответствующую дружескую реакцию со стороны Клавдии Михайловны, с которой мне теперь придётся работать...
Неподалёку сидела, углубясь с утра в какие-то невероятно громоздкие расчеты, добрейшая Людмила Германовна Лебедева, которую Д. Х представил как энциклопедию всяческой цифровой информации по РТИ.
Прошло несколько дней и я, где самостоятельно, где с помощью Л. Г. Лебедевой, "освоил" весь состав нашего управления. Вон сидит Владимир Борисович Сигал, про которого ходили настоящие легенды вроде того, что он всю тысячу наименований крепежа на автомобиль КамАЗ знает наизусть и что с ним насчёт этих железок советуется даже замминистра Е. А. Башинджагян. Далее расположился Гриша Александров, умнейший "технарь", начальник технического отдела. А вон там, у окна, благодушествует Толя Куропятник, начальник отдела электрооборудования. Тут же, на виду у всех, расположились Костя Костенко, замначальника отдела пластмасс, далее Инга Азатовна Афанасьева, замначальника отдела внешних сношений, за ней личный секретарь шефа Алла Реброва, ещё дальше Галка Бочанова и ряд других, более или менее ярких личностей.
В общем, хороший, здорово спаянный коллектив, несомненно способный за сравнительно короткий исторический срок провести подготовку производства автомобилей КамАЗ по закрепленной за ним номенклатуре.
Итак, 21-го июня 1972-го года начался мой первый рабочий день на КамАЗе. Сейчас уже не вспомнить подробно сумятицу первых дней. Но если итожить их шутя (а серьёзный читатель понимает, что то, о чем я далее скажу в начатой фразе – итог полуторагодовой согласованной работы десятков институтов, главков, министерств, Госснаба, Госплана и, конечно, Совмина, а также почти сотенного коллектива тогдашней дирекции КамАЗа, а вначале, разумеется, ДСКАЗ, специалистов, пришедших в эту Богом данную трапезную ранее меня), то, итожа первые три дня, я скажу так: 21-го июня я осмотрелся, 22-го – подготовил проект постановления Совмина о КамАЗе, 23-го – подписал и выпустил в свет это постановление под № 471…
Как я вскоре убедился, жизнь в Московской дирекции била ключом. Бывший храм божий, превращенный безбожниками в улей для трудолюбивых инженеров, должен по замыслу руководителей Минавтопрома объединить в едином трудовом порыве сотню специалистов со всех концов необъятной нашей страны. Но оказалось, что свезённые со всей нашей безразмерной округи инженеры, имея за плечами разнокалиберный, несопрягаемый опыт и привыкнув на своих родных заводиках к тихой кабинетной работе, не смогли мгновенно оценить задачу и сплотиться в единый монолит.
Да и цели, внутренние причинные, движущие пружины их мотиваций очень не совпадали. Одни приехали за карьерой (фу, как по-капиталистически…), другие напролом лезути в загранкомандировки (внутренняя гнильца, замешанная на низкопоклонстве перед гнусным Западом…), третьи надеются на быстрое решение квартирной проблемы (рвачи-шкурники…), ещё одни сбежали на КамАЗ с любовницами (разложенцы, открыто похерившие нравственные идеалы светлого будущего…), некоторые делают большой бизнес на неразберихе первых лет (махеры-комбинаторы, обречённые в будущем на длительные сроки общественно полезных работ на северaх…), в общем, единства порыва, по словам коллег, ну никак пока что не получается.
Но, тем не менее, каждый старательно играет выбранную им самим роль, играет так же прямоугольно, как играют в разъездных драмтеатрах – что с ними, зрителями, станется, от некуда деться похлопают!
Знаете, есть такие театры. Их названия часто вводят в заблуждение неискушённого зрителя. Например, Московский областной драмтеатр. Собственно, в Москве этот "театр" бывает от силы неделю в году и играет в каком-нибудь Доме офицеров. На провинции же его часто по незнанию принимают за московский, столичный, то есть за классный театр. Они же рыщут из города в город, выступая в любом выделенном им сарае, и довольствуются жиденькими аплодисментиками школяров, коих по плану расширения кругозора в области отношений полов привели на "Валентина и Валентину" заботливые классные руководительницы.
Вот и пятиглавый облупленный советский балаган в задрипанном парке полон высоконравственного гула. Но выступает в нём не Театр на Таганке, а его младший брат – самодеятельный коллектив автомобилестроителей, наскоро составленный из добровольцев-любителей. История поручила этому разношерстному люду сыграть задуманный "наверху" спектакль "Автоград на Каме".
Я, получается, вступил в эту труппу, когда оркестр окончил играть увертюру и занавес, щедро отряхивая пыль, резко пошёл вверх…

… Недельки через две, в начале июля, меня снарядили в первую командировку в Набережные Челны на предмет осмотреться на месте. Прождав часа три на грузовом дворе аэропорта Быково, я, наконец, забрался в военно-зелёное алюминиевое чрево старенького "ИЛ-14", ходившего тогда по арендованному маршруту Москва – Набережные Челны. Ещё через три часа изнурительно-блевотного полёта сели на полосу аэропорта Бегишево. С невероятным трудом добрался я на попутном транспорте до посёлка ГЭС и разыскал там дом 3/11, где жил и работал зам. генерального директора КамАЗа по коммерческим вопросам Н. Н. Хахалин.
Рабинович, отправляя меня в путь, рекомендовал, на случай, если не будет мест в гостинице "Кама", обратиться к Николаю Николаевичу, который, хотя и татарин, но непременно поможет. Вечерело, когда я установил, что гостеприимной гостиницей в городе батыров, возводящих автомобильный гигант, и не пахнет. "Кама" была забита до отказа.
Дом, где обычно останавливалось руководство и где обитал таинственный Хахалин, 3/11 – располагался неподалёку от "Камы", стоит лишь перейти улицу Гидростроителей. Разыскать апартаменты Хахалина оказалось несложно, его здесь знала каждая собака.
На мой робкий звонок из двери шумно выгромадился дебелый упитанный восточный человек с густыми насупленными бровями. Хотя, как я узнал позже, он был крещёный татарин, на что явственно указывало русское фио, но облик его показался мне несоответствующим фамилии. Мрачно выслушав мои пояснения, Николай Николаевич, густо уснащая свою эмоциональную речь чисто русскими идиоматическими выражениями, дал мне понять, что заниматься на ночь глядя вопросом моего ночлега он считает неподобающим для руководителя своего ранга, и посоветовал мне не отвлекать его от дел поважнее. Дверь он захлопнул перед самым моим носом таким образом, что у меня пропало всякое желание сунуться к нему ещё раз.
Уныло побрёл я ещё по одному адресу, а именно в общежитие к Володе Евграфову, который работал в одном из отделов УСП уже в составе Челнинской дирекции КамАЗа. Хотя мы и увиделись впервые, приём он мне оказал более спокойный, чем Николай Николаевич. Накормил ужином, раскупорив банку тушёной конины и ещё какую-то банку овощных консервов. Нашлось и по сто граммов водочки. Да ко всему этому и поговорили по душам. Однако приютить меня на ночь он тоже не мог, комната была крайне переселена.
- Не расстраивайся! – сказал мне Володька. – Есть идея! Наш Габайдуллин сейчас в Москве, квартира пустует, туда и пойдешь ночевать. Ключ наверняка у соседей, постучи, объясни, в чём дело, и не может такого быть, чтобы не пустили…
Сказано – сделано! Через пару минут от дежурной по общаге Володя уже названивал в справочную по городу. Момент – и мы уже обладали адресом Габайдуллина, и я пошел его разыскивать, с сожалением оставив гостеприимного Евграфова размышлять о смысле и преимуществах холостяцкой жизни.
Добрался до будущего проспекта, жутко разрытого бульдозерами, перебрался через него (благо, над котлованом возводимого проспекта горели десятки временных фонарей), спустился к гастроному (городишко полого спускался к речке Мелекеске), обошел его с тыла и разыскал нужную пятиэтажку. И вот уже я обреченно позвонил в дверь, которая к моему изумлению открылась. До сих пор не знаю, почему я не позвонил соседям и не попросил ключ. Открыла мне молоденькая татарочка, очень плохо говорившая по-русски. Я смело зашёл. Она подтвердила, что Габайдуллин живёт именно в этой квартире, но сейчас его нет, он на охоте и вернётся через дня три. Я объяснил ей, что я друг и сослуживец Габайдуллина, и что он не против, если я поживу у него пару дней. Она радостно и согласно закивала.
Показала мне две комнаты Габайдуллина и свою – малосемейку, то есть комнатку в этой трёхкомнатной квартире. Почему-то в Челнах стесняютс называть такое уплотнённое расселение и проживание нескольких семей в одной квартире добротным советским словом "коммуналка"… Вскоре пришел муж этой молодой ханум, мы познакомились, она ему чего-то долго и быстро, но дружелюбно тарахтела по-татарски, после чего он улыбнулся и сказал, что друг Габайдуллина – значит, его друг. Он умылся, громко фыркая в ванной. Затем мы поели пельменей и выпили по рюмке водки, которую хозяева называли по-своему – "арака". Ну, думаю, арака так арака! Усталость брала своё (да и было далеко за полночь) и я, наскоро помывшись в ванной, устроил постель в большой комнате на диване и заснул безмятежным сном.
Утром я разыскал вагончики УСП (здесь многие службы и целые заводские коллективы располагаются покудова в вагончиках) и горячо поблагодарил Евграфова за дельный совет. Он тоже обрадовался, что я разыскал Габайдуллина и нормально отдохнул. По первому разу я никого из работников челнинской группы УСП не запомнил. Единственное знакомство – Володя Евграфов. К нему я обращался по каждой мелочи.
На следующий день поехал автобусом посмотреть строительство Нового города. Лето выдалось дождливым, с утра прошел ливень, дорога № 1 представляла собой печальное зрелище. Техника шла сплошным потоком в оба конца, подминая под себя бетонку, покрытую основательным слоем липучей чернозёмной грязи. У въезда в "новый город" по направлению будущего проспекта 50-летия СССР расположились пресс-центр, столовая и масса вагончиков строителей. Я вышел из автобуса прямо в вековую грязь и ошалело огляделся. Идти дальше не имело смысла – сплошное море размокшего чернозёма, в котором беспомощно барахтались панелевозы. Внушительная траншея будущей транспортной развязки напоминала карьер. Практически никакого города ещё нет. Стоят отдельные дома по Московскому "проспекту", где-то в районе будущего 29-го комплекса, и дома 4/06, 4/07, и, кажется, в какой-то стадии готовности дом 4/08. Дальше, в сторону ещё не построенного кинотеатра, который хотят вроде назвать "Батыр", хотя по проекту он должен называется "Юпитер", виднеются одни лишь котлованы.

По крышам готовых домов бежит бодрая надпись: "КамАЗу быть в 1974-м году!".
…Так или иначе, но наступило моё третье утро в Набережных Челнах. Я тепло попрощался с подселенцами Габайдуллина и в переполненном автобусе поехал в аэропорт Бегишево, прислушиваясь, как клянут и Челны и КамАЗ те, кто уже вкусил от автомобильного пирога и, разуверившись, бегут в более обильные и удобные для жизни места.
Для моих коллег-москвичек, сотрудниц УСП в Московской дирекции, я вёз по их заказу несколько палок отличного челнинского "сервелата", каковой к тому времени уже в Москве невозможно было достать.
Когда я начал в прокуренном церковном коридоре рассказывать, как провел время в Челнах, кто-то обратил внимание на моё повествование о прекрасных свойствах дивана нашего друга Габайдуллина. Поскольку я самого И. Ш. Габайдуллина ещё в лицо знал плохо, я не обратил внимания, что он стоял рядом и всё внимательно слушал, тихо улыбаясь. Я уверил коллег, что записал адрес Габайдуллина на тот случай, если кто днями полетит в Челны и будет в затруднении, где остановиться. Все согласно кивали…
На следующее утро ко мне подбежал кто-то из сотрудников, кажется, Костя Костенко, и взволнованно сообщил, что меня разыскивает челнинская милиция, что уже неоднократно звонили, якобы меня обвиняют в ограблении квартиры в Челнах. Я рассмеялся, назвав это неумной шуткой. Но тут подошел человек, к которому Костя обратился, назвав его Илем Шакировичем, и я понял, что передо мной сам Габайдуллин. Он улыбался. Я рассказал ему о глупой шутке, но он вдруг помрачнел. Спросил, по какому адресу я ночевал в его квартире. Я назвал и описал поиски дома.
- Я так и знал! - Ещё более помрачнел Иль Шакирович. – Я живу совсем в другом доме, - и он назвал свой настоящий адрес в Челнах.
Я ответил в порядке защиты, что этот адрес мне дала справочная служба, на что он пояснил, что фамилия Габайдуллин в Татарии то же, что Кузнецов в России – их тысячи. В Челнах, он полагал, их не менее семидесяти. Я теперь понял всё и очень перепугался. А вдруг кто-то ограбил того, чужого Габайдуллина, а всё падет на меня? Я очень переживал, пока не выяснилось, что эта история всё-таки добротный розыгрыш. Однако я расстроился. Как же мне не бросилось в глаза то, что квартира оказалась против ожидания плотно заселённой, тем более, что реплика соседки о том, что Габайдуллин на охоте, прямо указывала на несоответствие данных – наш Габайдуллин заведомо был в Москве…
До сих пор с трепетом вспоминаю этот случай и не могу себе представить, какое у меня было бы лицо, если бы меня среди ночи стянул с дивана хозяин квартиры, возвратясь с охоты на день раньше…
… С неделю ещё мужики из УСП подтрунивали надо мной, вспоминая этот удивительный случай, а больше всех посмеивался Иль Шакирович.


05 сентября 1972 года

Много хлопот связано было с устройством Лоры в школу в Москве. Спасибо маме З. П., она как-то уговорила запорожскую школу и буквально выкрала школьное дело и передала мне. Теперь надо не сорваться и каждый день во-время будить ребенка и отводить в школу.
Расходы за август составили более 650 рублей, из них связанные с Ларисой:
1. квартира 25 р.
2. туфли 7 р.
3. колготы 1-94
4. плащик 17 р.
5. сапожки 6 р.
6. кеды 3 р.
7. портфель 3 р.
8. школьное 3 р.
9. блузка пионерская 5-65
10.форма 11 р.
11.фартухи 5 р.
12.шапка 6 р.
13.шапочка, варежки, шарф 10 р.
14.майки 1 р.
15.трусы 5 шт 6 р.
16.утюг 5-70
17.ленты 2-85
18.книги 2 р.
19.магнитофон 190 р.
20.ленты маг. 25 р.
21.пистолет, куклы 2 р.
22.телеф. разг. в Запорожье 2 р.
23.техасы 4 р.
24.перешить 2 р.
25.костюмчик 9-70
26.одеколон -60
27.кафе 3 раза 10 р.
28.питание 1х31 31 р.
----------------------------------
398 р.

У меня тоже немалые расходы:

1) кофта 29 р.
2) пиджак 26 р.
3) туфли 32 р.
4) рубашка югославская 18 р.
5) проезд в Запорожье и обр. 80 р.
6) питание 62 р.
7) проездной билет 6 р.
----------------------------------
253 р.


При окладе в 135 р. получил на руки 120 р. Учитывая расходы, видно, что мамина поддержка при переезде в Москву (850 руб.) катастрофически тает.


5 октября 1972 года

Писать просто некогда. Постараюсь зафиксировать основные расходы за сентябрь (без питания, проезда и квартиры):

1) туфли Лоре 6 р.
2) костюм себе 87 р.
3) рубашка 8 р.
4) фломастеры 2-40
5) театры - 5, 6, 6, 10, всего 27 р.
------------------------------------
130-40

Питание ориентировочно обошлось в 100 руб., проездной мне - 6 руб. (Лора ездит бесплатно), квартира - 40 руб., итого израсходовали с Лорой в сентябре минимум 280 руб.

30 ноября 1972 года

Подведём некоторые итоги моего обустройства в Москве. В августе к школе я забрал Ларису. Снял неплохую сухую и тёплую комнату в четырёхкомнатной квартире на улице Нижегородской, совсем недалеко о работы (несколько остановок троллейбусом). Школа тоже через дом. В этой коммунальной квартире кроме нас с Лорой живут ещё две семьи. Одна одинокая женщина и ещё одна бабенка - парикмахер по распространенному имени Валентина с двумя дочерьми 10-ти и 18-ти лет (у них аж две комнаты).

Младшая дочка этой бабёнки Наташка - жирная и ленивая, но для Ларисы всё-таки какая ни есть, но подружка. Вечерами мы, все жители коммуналки, часто чаевничаем вместе, по-коммунистически, на кухне. Однажды, когда Лора и Наташка играли в комнате Бибиковых (был поздний вечер конца октября), а взрослые пили чай на кухне, девчонки выбежали со страшным криком. Оказалось, что Лора нечаянно села на диван, на котором лежали небольшие ножницы, и они вонзились ей в попу. Так с ножницами она и появилась на кухне, ревя в три ручья. Конечно, ножницы были извлечены, но я перепугался, ведь возможно заражение. Я одел ребенка, накинул пальто, подхватил дочку на руки и помчался куда-то за три улицы в дежурный травмопункт, где сделали соответствующий укол. Лора ревела, но хирург, осмотревший ранку, её успокоил. Он сказал, что сесть на ножницы невелика беда. Вот у них как-то был случай, когда невнимательная девочка такие маникюрные ножницы проглотила, вот это – да! Пришлось им, врачам, изрядно повозиться, пока извлекли…
На работе все считают меня ответственным отцом и ставят другим мужикам в пример. Недавно всё-таки пробили должность начальника отдела РТИ, и мой оклад теперь составляет 140 рублей, да и звание высокое…
Ещё у нас с Ларисой было приключение с хомячком. Мы пошли с ней на Птичий рынок (он у нас на Нижегородской, недалеко), и она уговорила меня купить хомячка. Я не устоял, и зверь поселился в нашей комнате. Через день он исчез, хотя вроде спрятаться у нас и негде. Но по ночам хомяк выбирался из своего убежища и съедал приготовленную ему пищу. Так прошло недели две. Однажды я затеял стирку и вынул из шкафа накопленную грязную одежду. В общей куче барахла лежали и моя новая капроновая импортная рубашка, которую я недавно купил и которой очень гордился. Я развернул её и обомлел. Она вся была в дырах! Оказалось, что хомяк устроил в ней своё зимнее гнездо. Я захлебнулся адреналином, схватил объявившегося поганца-хомяка и на глазах изумленной Лоры вышвырнул его в форточку (мы живём на четвёртом этаже). Дочь побежала вниз, но вернулась в слезах – хомяк исчез, как в воду канул…
С середины июля и до середины августа вокруг Москвы горели леса и вся столица была затянута пеленой едкого всепроникающего дыма. Даже видимость на улицах была такой, как будто сел туман. Все кашляли и боялись, что в городе начнутся пожары. Слава Богу, прошли наконец дожди и ситуация нормализовалась…

25 декабря 1972 года

Вчера встречались в общаге на Красном Казанце в узком кругу - Миша, Виктор, Фима и женская фракция строительниц КамАЗа. Подняли тост за защитников Москвы, за тех, кто закрывал собой амбразуры, а одна из шлюшек возьми и скажи:
- Ну так выпьем за тех, кто затыкал дырки!
Ей ответствовал гомерический хохот. Ха-ха!.. Вот так высокоидейный юмор строителей светлого будущего…


20 апреля 1973 года

Люди завистливы. Я часто замечал, что стоит мне добиться хоть небольшого успеха, как за мной обычно увязываются знакомые. Как вроде я знаю рыбные места на берегу и только закину удочку, как они со своими снастями тут как тут. В конце декабря поошлого года в УСП КамАЗа уже собрался целый взвод запорожцев с «Коммунара». Виктор Л., Миша К., Фима Ш., Юра Ф. заняли приличные должности и ожидают выделения квартир, чтобы перевезти семьи. Пока же в общаге на Самаркандском бульваре закипит холостяцкая жизнь. Пьянки с вечера до утра, всевозможные любовные геометрические фигуры с участием бабья как с этой общаги, так и с общаги на улице Красного Казанца.
Как-то в начале месяца я приехал к нашим в гости. Они все собраны в одной трёхкомнатной квартире (все камазовские общаги квартирного типа). Витя сварил эмалированное ведро картошки с тушёнкой, нарезал два кило «докторской» колбаски, пару буханок хлеба и тарелку помидор. Пять бутылок «московской» охлаждались в холодильнике. Был вечер субботы, выходной, но Миша со вчерашнего вечера уединился в спальне с подругой и всё не выходил.
- Жрать будете? Вам кофе в постель подать?– Вежливо спросил Виктор, предварительно громко постучав в дверь.
- Угу, - донеслось из-за двери.
- Тогда просунь взнос, надоело вас раскармливать на халяву, - нравоучал Ляшенко.
Из-под дверей выпорхнула трёхрублевка…


10 июня 1973 года

В мае я отправил Лорочку в Запорожье на каникулы. Мама обещала встретить и все организовать. Предполагается также, что требования Валентины дать ей возможность повидать ребенка будут удовлетворены.
После того, как я отправил ребенка на Украину, я выхлопотал изолированную комнату (спальню)_для себя с дочкой в трёхкомнатной квартире общаги на Самаркандском. В другой отдельной комнате жила семья из трёх человек, а в проходной - двое безвредных мужиков-пьяниц из Управления главного конструктора.

Клавдия Михайловна, моя заместительница, давно предпринимала усилия женить меня на москвичке. Как-то в мае, как раз перед Лориными каникулами, она и Инга Азатовна, начальница отдела внешних сношений, имели со мной долгий разговор «по жизни». Они настоятельно просили меня обратить внимание на инспекторшу первого отдела N., высокую, рыжую, довольно циничную бабищу, которую мужики нашего управления прозвали Длинной Лошадью. Я послушал-послушал умных и заботливых и решил сходить на переговоры. Между прочим, я на неё и внимания, собственно, не обращал, даже, кажется, не здоровались толком. Но в интересах ребенка… В этом случае и брак по расчету допустим.
Короче, к концу рабочего дня ко мне, как всегда, пришла после школы Лора, она села за свободный стол Аркадия Исаааковича Гельгора делать уроки. В конце работы зашла уже запрограммированная Длинная Лошадь, и мы втроём поехали к ней домой на переговоры. Жила она на Кутузовском проспекте чуть наискосок от дома Брежнева. Зашли в гастроном, в который якобы ходит жена генсека, мадам Victoria. Я купил пару бутылок портвейна, кажется, “Пэрлыну стэпу”, дама-претендентка взяла батон варёной колбасы, пакет замороженой картошки ломтиками, сказала, что хлеб имеется.
У неё действительно оказалась неплохая трёхкомнатная квартира с высокими потолками. Дома нас встретили криками двое детей дамы, мальчик лет десяти и девочка лет восьми. Ещё один мальчик находился в годичном интернате. Была пятница и по словам N. дети бывают дома только на уик-енд, а так кантуются на продлёнке.
Я ведь допоздна работаю, а им нужен уход…
В большой комнате стояла обшарпанная довоенная топорная несдвигаемая мебель, красовалась давно засохшая пальма и висело большое потемневшее зеркало.
Длинная Лошадь стала рассказывать про свою тяжёлую московскую жизнь. Дважды была неудачно замужем. Оба мужа платят приличные алименты, один кадровый военный, офицер, другой – лингвист. Недавно побывал в Африке, написал книжку про какие-то местные языки, так, сволочь, хотел скрыть от бывшей жены. Но она не дура, и подсказали добрые люди, так что припёрла его через издательство и вырвала таки положенную ей в счет алиментов часть гонорара – вышло девятьсот рубликов…
У Длинной Лошади была широченная дубовая корма, как у коров с ВДНХ, она так и сказала, что, мол, смотри и смекай, я ещё двоих запросто рожу, вон бедра какие…
Мы быстро охмелели с духовитого портвейна, и разговор пошёл о том, как мать-одиночка, если не последняя дура, может неплохо прожить, надо только с профкомом дружить. Ведь имеются десятки неотменённых постановлений ещё ленинского Совнаркома, да и при Иосифе Виссарионовиче таких было много, по которым к каждому красному листку календаря матерям-одиночкам много чего положено. Правда, начальники эти льготы держат в большом секрете. А так, смотри, к каждому празднику то ботиночки, то пальтишко деткам, то деньгами мамке…
Дети вроде и перезнакомились, но Лора сидела тихо, очень насторожённо. Она не понимала смысла нашего визита. Я ведь ничего ей не успел объяснить. А дети Длинной Лошади резвились, как сумасшедшие. Они бегали по комнатам, прятались, подбегали к столу и бесцеремонно таскали куски колбасы, как будто видели её в первый раз. Большенький мальчик вдруг стал тормошить меня и требовать встать и развести руки в стороны. Пытаясь сохранить непринужденность, я встал, а N. развалилась на обшарпанном стуле, счастливо улыбаясь и довольно икая.
Мальчик сказал мне, что я теперь пальма и он должен нарвать орехов. Дьяволёнок стал лезть по мне, держась за обшлага пиджака, который начал трещать. Юный людоед забрался мне на грудь и принялся остервенело крутить мне уши, воображая, что это кокосовые орехи. Я еле отодрал его от себя, он оказался таким тренированным…
А другие дяди любят быть пальмами, - протянул он разочарованно.
Я пригубил приготовленный к тому времени Длинной Лошадью чай и дал знак Лорочке собираться. Её не пришлось уговаривать. Мы выскочили на улицу, как ошпаренные, и побежали в сторону метро «Смоленская».
В понедельник мои сватьи спросили, как мне понравилась рекомендованная ими дама, хороша ли, как хозяйка.
Я давно так не смеялся. Стать третьим бывшим мужем-алиментщиком этой достойной матроны, несомненно, способной родить ещё не одного туземца-пальмолаза, я был не готов. Мои сватьи обиделись и поджали губки, мол, сам не знаешь, чего тебе надо. Теперь я к Длинной Лошади ближе, чем на три метра, не подхожу…


23 июля 1073 года

В начале месяца выпала командировка в Минск. Целую неделю мы с Рабиновичем прекрасно провели в Минске, появившись в Жодино на Минском автозаводе всего два раза - в день приезда и в день отъезда. Повод для поездки (обычный для деятельности нашего управления в этом году) – размещение заказа на поставку оснастки для последующего изготовления на ней на заводах МНХП камазовских резиновых и пластмассовых деталей.
Утром (в понедельник, с московского поезда) мы проехали встречающей машиной МАЗа на завод, за час напечатали и подписали договор поставки оснастки без споров и крика, потому что был на руках приказ министра, к нему график и разнарядка, где всё недвусмысленно фигурировало в строке «задание МАЗу». Нам сказали, что оспоривать приказ неэтично, но оснастки, мол, вы всё равно не получите, потому что себе не успевают делать. Распили бутылочку коньяку и разошлись друзьями. Они же посоветовали спокойно отдохнуть недельку от камазовской нервотрёпки в гостинице, которую нам любезно забронировали.
Та же «Волга», которая нас встречала на вокзале, быстро домчала до относительно новой многоэтажной гостиницы «Турист», где мы и окопались в неплохом двухместном номере на шестом этаже. Гостиница оказалась забита москвичами – завтра в Минске открывался Всесоюзный съезд детских композиторов. Что это так, мы убедились вечером, когда после прогулки по городу, основательно проголодавшись, отправились в ресторан на первом этаже, чтобы спокойно поужинать.
Ещё издалека, от лифтов, мы увидели, что вход в ресторан блокируют рукастые молодые люди, бесцеремонно отпихивая одних и пропуская других претендентов на ужин. Плакат у входа в кабак с приветом участникам съезда детских композиторов всё объяснил, ставя крест на нашем желании уютно и культурно посидеть.
Давид приуныл и предложил ограничиться буфетом для плебеев на третьем этаже. Я, однако, в голодном состоянии бываю способен на экспромт. Твёрдо взяв уже слегка седовласого Хацкелевича под руку, я устремил его к желанному входу.
- Просто интеллигентно молчи, я всё устрою, - прошептал я Диме, продолжая буксировать высокого костлявого аида. Метра за два на нас уставились стражи порядка.
- Композитор Рабинович и музыкальный критик Зоин, - доложил я, не тормозя и устремляясь в душный общепитовский оазис.
К нам подбежала раскрасневшаяся от важности администратор заведения. Я бесстрастно повторил ей легенду. Порывшись в списках, она там нас не нашла.
- Вы, наверное, только что подъехали? Откуда вы, гости дорогие? – Вопрошала разговорчивая хозяюшка.
- Из Москвы, Московское отделение Союза композиторов РСФСР, - вдохновенно продолжал сочинять я эфемерную повесть.
- Ну и отличненько, располагайтесь за 18-м столиком, там у нас резерв.
Мы с достоинством прошествовали по указанному проходу, наш столик, хотя был и несколько в стороне от главного прохода, но зато недалеко от оркестра и, стало быть, от танцевального пятачка.
Столик был сервирован на четверых, и его съедобное убранство выглядело очень аппетитно. Салаты, рыбное ассорти, буженина по-партизански, две бутылки грузинского коньячка московского разлива «КВ», бутылка «Советского шампанского» (конечно, брют), флакон 0,7 муската «Узбекистон», минералка и графин апельсинового сока. Мы посмотрели друг на друга и молча выразили согласие с организаторами ужина.
- Ты сколько выписал подотчет? У меня всего сто рублей, - заныл Рабинович.
- Так это же халява, за счет Союза композиторов. Разве ты еще не осознал? - Успокоил я Давида.
- Невероятно, а всё равно прекрасно, - согласился он со мной и поправил на носу свои высокодиоптрийные окуляры. Мы, не теряя времени, приступили к трапезе.
В процессе поглощения пищи выяснилось, что мы за столиком так и остались одни, других опоздавших композиторов и музыкальных критиков не нашлось, однако оно и к лучшему.
Оркестр оглушал делегатов съезда бесстыжими децибелами. Местные меломанки добросовестно крутили задами и выглядели очаровательными охмелевшими бестиями. Я от танцев отказался наотрез, а Давид, как горный козел, зажигательно выпрыгивал нечто быстрое и непотребное.
Принесли жаркое «Землянка», обильно приправленное грибами и зеленью. Мы с Димой уверенно распечатали вторую бутылку «КВ».
К нам подсела уже знакомая нам администраторша. Ей жутко хотелось пообщаться с москвичами, но будучи в конгломерате родного коллектива, она не решалась откровенно заарканить какого-нибудь столичного кадра.
По тому, как Дима активно подливал ей коньячок, чувствовалось что эта дамочка лет сорока понравилась пьяненькому Давиду. Не зря она для верности подождала, пока мы немного набрались. Но для натуральности чёрт дернул её спросить меня, как мне нравится почти западный репертуар ансамбля, нет ли каких замечаний.
Я нечаянно заставил её разочароваться.
- Прекрасный ансамбль, но ведь у нас съезд детских композиторов, не стиляг, а тлетворные вопли саксофона могут негативно повлиять на создание ими добротных, высоконравственных произведений, - задумчиво произнес я, насупившись для строгости.
Рабинович злобно зыркнул на меня сквозь окуляры. И тут, вместо того, чтобы рассмеяться, официальное существо женского пола решительно подняло рюмку коньяка, от которой только что манерно отказывалось, хлопнуло её, не закусывая, и секундным извинительным жестом приложив руку к груди, рысью рвануло на сцену и принялось что-то убедительно говорить саксофонисту, сопровождая свою речь нервными жестами. К нашему несказанному удивлению, музыкант, пятясь задом, удалился за кулисы, крепко сжимая саксофон, а лабухи вдруг неуверенно заиграли польку-бабочку.
Раскрасневшаяся партизанка вернулась к столу, с ходу пытаясь втолковать нам, что уже с завтрашнего дня репертуар будет ещё раз согласован с райкомом партии.
- Только ничего не публикуйте в центральной печати о наших недоработках, мы всё исправим…
Я понял, что непродуманной шуткой могу испортить Диме вполне работоспособный вариант.
- Зина, - сказал я (кажется, дитя картошки звали Зиной), - я неудачно пошутил. У вас хороший ансамбль и клёвый саксофонист…
Администраторша долго всматривалась мне в глаза, ища подтверждение розыгрыша.
Только когда допили коньяк и перешли к мускату, подняв тост за нерушимую дружбу белорусского и русско-советского народов, Зина поверила и повела стеснительного Рабиновича танцевать. Она мигом вернула на сцену опального саксофониста-подпольщика и с её благословения вальс-бостон оборвался на полуноте и полумрак ресторанного зала завибрировал от сумасшедшего рок-н-ролла, а затем в томном развратном танго Зина начала страстно поджаривать своим немалым бюстом и без того уже изрядно разгоряченное выпивкой командировочное сердце Рабиновича. В конце концов парочка исчезла. Я честно досидел до конца мероприятия и видел ещё немало пикантных мизансцен из ресторанной жизни.
Вернувшись в номер, который оказался незапертым, я увидел громко храпящего Диму, легкомысленно раскинувшегося в своей подвергшейся урагану кровати. На его волосатой груди алели импрессионистские цветы, образованные помадой партизанки Зины, которая, чувствуется, основательно истерзала интеллигентного москвича. Я прикрыл его торс и чресла простынёй и выключил свет…
В августе в Балакове отмечали двадцатилетие Балаковского завода РТИ. Приглашали наших – генерального Васильева и начальника УСП Никифорова, но никто не поехал, послали от имени КамАЗа меня. Между тем, мероприятие, умело организованное директором БзРТИ Геннадием Павловичем Разжигаевым, тянуло на всесоюзный масштаб. Были приглашены как руководители «Главрезинпрома», так и директора и главные инженеры всех заводов РТИ этой всесоюзной отрасли, то есть человек сто. Ну и, само собой, нужные партийные и советские чиновники.
Пир в Дворце культуры гидростроителей шел до глубокой ночи. Горы снеди и выпивки поразили моё не избалованное в этом смысле воображение. Но когда занесли на соответствующих блюдах полсотни молочных поросят и расставили с таким расчетом, чтобы один поросенок пришелся не более чем на четверых гостей, я выпал в осадок, как и мой сосед по гостиничному номеру и столу, генеральный директор МПО «Каучук» (увы, забыл имя-отчество). Он заметил с умудренной улыбкой повидавшего жизнь совдиректора:
- Мы в Москве тоже не дураки выпить и закусить, но такой растраты, как сейчас демонстрирует Разжигаев, я не видел. Плачет, плачет по нему партконтроль…
Но через три месяца Разжигаев попал не под партконтроль, а занял пост первого секретаря горкома партии… Директором БзРТИ, спешно преобразованного в ПО «Балаковорезинотехника» ("Главрезинпром", соответственно, теперь "Союзрезинотехника") стал его заместитель милейший Молев Лев Витальевич.
На этой грандиозной пьянке, продолжавшейся три дня и три ночи, я познакомился с директорами основных заводов РТИ, готовящих поставку комплектующих изделий КамАЗу, что немало помогло мне в последующие годы работы в УСП.