Нормандский неформат: судьба Украины решается «по понятиям»

Когда речь заходит об Украине, прямой и откровенный разговор, выходящий за рамки политкорректности, принятой хотя бы одной из сторон конфликта, практически исключен — огребешь по полной программе ото всех. При этом каждая из сторон выработала определенный стандарт обсуждения, отклонение от которого рассматривается как враждебный шаг. Несмотря на понимание этих реалий и предшествующий отрицательный личный опыт, рискну изложить не совсем стандартную точку зрения на причины российско-украинского конфликта и смысл игры, которую ведут вокруг Украины «великие державы».

Европа и спор славян

Начиная с 1991 года — забудем временно о предыстории конфликта, тянущейся с Хмельницкого и Мазепы — между Россией и Украиной за фасадом взаимных клятв в вечной дружбе, подкрепляемых соответствующими юридическими договорами, происходило то, что Пушкин образно назвал «спором славян между собою». Этот спор может внешне и не имел такого накала, как спор России и Польши в пушкинскую эпоху, но эмоции с обеих сторон бушевали нешуточные. Настолько нешуточные, что со стороны Москвы отметился даже «Пушкин XX века» — Иосиф Бродский. Из своего далекого Нью-Йорка в феврале 1994 года он одарил украинцев стихом «На независимость Украины», которого одного уже достаточно, чтобы Бродский навечно был признан народным поэтом ДНР-ЛНР. Украинские мастера слова, впрочем, в долгу не остались.

Этот конфликт, между тем, имел совершенно естественный и рутинный для любой постколониальной эпохи характер. Он вполне мог достаточно долго протекать в форме вялотекущей шизофрении с обеих сторон, так и не вылившись в большую войну. Нет ни одной страны, только что избавившейся от колониальной зависимости, первой реакцией национального самосознания которой не было бы желание убежать от бывшей метрополии как можно дальше, в идеале — на Луну. Не было ни одной бывшей и тем более действующей империи, в которой получение бывшей колонией независимости не порождало бы у значительной части общества реваншистские настроения. Повторюсь, однако, что далеко не во всех случаях столкновение незрелого национального самосознания с перезрелым имперским мышлением приводило к большой войне.

Россия и Украина вполне могли избежать этой участи. В дружбу между ними в ближайшие 50 лет при любых обстоятельствах я не очень верил, но нейтральные или в меру враждебные, соседские отношения вполне могли сохраниться. Однако в эти отношения вмешался внешний фактор. Вопреки совету Пушкина, который рекомендовал Европе не лезть в спор славян между собою, произошло именно это. Когда в России случилось очередное воспаление имперскости и ее стало пучить газами, а Украина в едином порыве ответила на это общенациональным движением подальше на Запад, этот самый Запад не удержался от соблазна влезть в чужую драку. Позволю предположить, что с очень большой долей вероятности, если Запад не оказал бы в тот момент однозначную поддержку вполне объяснимому порыву Украины, то обе стороны разгоревшегося конфликта продолжили бы искать мучительный компромисс и так бы и не разошлись до конца, потому что все экономические и исторические обстоятельства были против этого развода.

Но Европа не только поддерживала, но и активно подстегивала развод Украины и России, создавая иллюзию наличия простой, легко достижимой и безболезненной альтернативы русскому «газовому рабству». Интересно сравнить сегодняшнюю позицию Путина по отношению к конфликту Киева с ДНР-ЛНР с тогдашней позицией Европы по отношению к конфликту между Москвой и Киевом. Москва сегодня: Киев должен вести прямые переговоры с сепаратистами, Россия — не сторона конфликта, «настамнет». Брюссель шесть лет назад: Москва должна разговаривать по вопросу транзита газа в Европу, а также по поводу тарифов на импортируемые с Украины товары напрямую с Киевом, ЕС — не сторона конфликта, «настутнет». Не надо быть глубоким аналитиком, чтобы не заметить, что Кремль сегодня «зеркалит» тогдашнюю Европу, но делает это с «оттяжечкой», наслаждаясь своим ситуационным превосходством.

Скифская война России

Откуда же взялось это превосходство? Оно возникло из фатального стратегического просчета Запада, недооценившего одержимость России и готовность ее руководства сыграть ва-банк. Это чем-то напоминает эпизод из культового советского фильма «В бой идут одни старики», снятого, кстати, на Киевской киностудии. Там один из главных героев, рассказывая о столкновении в воздухе с немецким асом, говорит, что будто ему все твердили, что в лобовой атаке «немец» обязательно отвернет, а вот его «немец» не отвернул. Мне трудно сказать, по какой причине Запад решил, что при лобовой атаке на украинском направлении Путин, а в реальности Россия, отвернет, — вроде весь опыт прошлого должен был насторожить, как минимум, — но складывается впечатление, что ожидания были именно такими.

Никто не думал, что Кремль выйдет «за флажки» и начнет войну в самом центре Европы. И не просто войну, а «подлую», то есть традиционную «скифскую» войну, которую обозвали модным словечком — гибридная. Сказались ли массовые стереотипы о России девяностых, или дала о себе знать общая деградация русской аналитики в центрах принятия решений в Европе и США (в течение последних 20 лет Россией там никто всерьез не занимался, все учили китайский), но Запад допустил просчет, недооценив возможности Кремля и переоценив собственную способность реагировать на агрессию Москвы.

Россия не просто начала войну против Украины, но и осуществила «блицкриг», найдя для этого и людей, и ресурсы.

Запад оказался готов лишь на экономические санкции, эффективность которых была сильно переоценена, что поставило Украину в положение Чехословакии перед Первой мировой войной — все сочувствуют, но воевать никто не готов. В течение нескольких первых месяцев 2014 года, сначала вдохновленная Европой, а потом брошенная ею, Украина оказалась один на один в военном конфликте с многократно превосходящим ее по силе противником и, естественно, потерпела сокрушительное поражение. «Минские соглашения» — это и есть «Брестский мир» Украины. Они закрепили проигрыш Украины в молниеносной постмодернистской войне.

На краешке европейского стула

Стоит сказать о том, что Украина проиграла войну, и тут же на тебя обрушивается шквал критики со стороны украинских патриотов. Многим кажется, что проигрыш войны — это всегда как в Берлине в сорок пятом: капитуляция, оккупация и потом парад победы на Красной площади с бросанием штандартов к стенам Мавзолея. Но, к счастью, не все войны тотальны и не все они заканчиваются капитуляцией. Большинство войн носит локальный характер, и заканчиваются они унизительными и болезненными, но не смертельными для проигравшей стороны компромиссами, сопровождаемыми территориальными уступками для одних и территориальными приобретениями для других. Причем один и тот же кусок земли может переходить из рук в руки по несколько раз. Россия отдавала Сахалин Японии, а потом забирала его обратно. Турция отвоевывала территории у России и потом их теряла снова и снова по частям в ходе бесконечных русско-турецких войн. Просто Европа расслабилась после Второй мировой войны. Мы должны привыкать к тому, что многое «немыслимое» теперь снова становится «мыслимым», и отнюдь не только в России.

Оказавшись в положении проигравшей стороны, Украина обнаружила, что она никому особенно не нужна. Шокировавшее многих интервью политического крестного отца нынешней украинской власти Коломойского в The New York Times на самом деле лишь констатирует простые и очевидные факты. Коломойский в данном случае выступает всего лишь в роли «мальчика», говорящего правду голому европейскому королю.

Европа вдохновляла Украину на попытку «побега из Шоушенка» обещаниями поддержки, которая в принципе не могла быть оказана (ну хотя бы потому, что это означало бы начало Третьей мировой войны), Украина в надежде на поддержку Запада пошла на разрыв экономических и политических связей с Россией, на что Россия ответила асимметрично военной агрессией и оккупацией значительной части территории Украины. Перед лицом национальной катастрофы Украина вынуждена была подписать «Минские соглашения», то есть акт о перемирии, который де-факто закрепил военные успехи России. Запад оказался не готов оказывать Украине как экономическую, так и военно-техническую помощь в необходимых объемах, но при этом ожидает от Украины приверженности евроатлантической солидарности.

Последняя встреча в «нормандском формате» в Париже больше рифмуется с «разделами Польши», чем с «умиротворением агрессора». Запад предоставил Украину самой себе. Она в этом формате объект, а не субъект. Путин в Париже «банкует», а Меркель с Макроном (не говоря уже об отсутствующем физически, но незримо присутствующем Трампе) очевидно не горят желанием нести ответственность за того, кого приручили. Зеленский сидит за этим столом на краешке стула в прямом и переносном смысле этого слова.

Признание поражения как победы

Выбор Зеленского прост, да выбрать трудно. Вариант один — признать реалии, а значит, признать, что Запад спровоцировал Украину на конфликт, из которого она без посторонней поддержки не могла выйти победителем, после чего не смог оказать ей по объективным и субъективным причинам эту поддержку, что привело к поражению в военном конфликте с Россией. В этом случае Зеленскому надо убедить народ Украины в том, что войну эту надо прекращать любой ценой и начинать налаживать отношения с агрессором, полагаясь в дальнейшем только на себя, что он сейчас и пытается делать. Вариант второй — позволить себе оставаться в плену иллюзий, требовать невозможного от России в данных исторических обстоятельствах, рассчитывая на то, что «заграница поможет», и терять в бесперспективной и на самом деле непопулярной в народе войне остатки ресурсов и сотни жизней. Не густо.

До самого последнего момента было непонятно, поддержит ли Запад прагматичное разрешение конфликта, фактически, но не юридически, закрепляющее на данном этапе военные успехи (трофеи) России в этой войне, или он предпочтет и дальше выдавать Украине «облигации надежды», не подкрепленные никакими реальными политическими и финансовыми активами, провоцируя ее тем самым на принципиальную и справедливую, но бесперспективную и самоубийственную политику тотальной конфронтации с Россией.

Парижский саммит, похоже, показал, что Европа склоняется к прагматизму.

В этом, на мой взгляд, и состояла скрытая подоплека встречи в Париже. Это был скорее «нормандский неформат», чем «формат». Дискуссия сдвинулась в «понятийную» плоскость, весьма комфортную для России и для Путина лично. Я думаю, что именно поэтому Меркель в кулуарах назвала Путина «на этот раз победителем». Но парадокс состоит в том, что если Зеленский примет эти правила игры и выживет (в политическом и физическом смысле слова), то в конечном счете победителем может оказаться он, потому что для Украины честно и спокойно признать сегодня свое поражение и начать жизнь заново — значит победить.