Женщину никто тащить не будет. Нет таких рыцарей и принцев, даже в сказках

Мужчина, самый плохонький, может рассчитывать на спасительницу – ту, которая не просто пойдет с ним рядом по жизни, а потащит его на горбу. Женщину никто тащить не будет. Нет таких рыцарей и принцев, даже в сказках.

Витальку-хулигана из деревни, где живут мои родственники, посадили летом. К тому времени он из хулигана, который в детстве воровал яблоки в колхозном саду, превратился в настоящего разбойника – во всяком случае,  сажали его за разбой. Причем какой-то особенный разбой, который на девять лет потянул. С ним же заодно посадили и Светку, сожительницу его. Ей дали года три, что ли.

В эту криминальную историю я особо не вникала. Что они там натворили, когда и с кем – не интересовалась. Слышала лишь, как Виталькина мать в магазине при всем честном народе во всем винила Светку: «Это она его подбила! Она сыночка моего на кривую дорожку свернула!». Слышала я, и как Светкина мать в том же магазине проклинала Витальку: «Сукин сын! Это он во всем виноват, а ее за собой потянул».

На суде Светка, говорят, к своему Витальке рвалась, плакала, причитала: «Любимый!» А Виталька, похоже, думал лишь о том, сколько ему дадут. Цифры – 7, 5, 9 – так и мелькали в его глазах. А может, он просто хорошо скрывал свои эмоции, поэтому от сожительницы отворачивался и делал вид, что знать ее не знает.

Как бы там ни было, но развезли этих деревенских Бонни и Клайда в разные стороны. Светка сразу же стала слать многостраничные послания в мужскую колонию. Собственно, ей и писать больше было некому, только матери да Витальке. «Я дождусь тебя, любимый! Я выйду раньше, но обязательно тебя дождусь!» – и все в таком духе.

«А он ей не отвечаить! – снова сообщала новости в магазине мамаша главного героя. – И правильно делаить! На что она ему нужна, судимая!» Была в этих ее словах своя извращенная логика. Потому что упавшая на дно женщина и упавший на дно мужчина – не одно и то же. Точно так же не зря говорят, что у алкоголички меньше шансов выкарабкаться, чем у алкоголика. Не потому, что женщина слабее. А потому, что ей никто не поможет.

Как писала Татьяна Москвина: «Когда встречаешь пропитого мужика, который бредет на своих ножках-заплетушках, весь уже серо-белый, тающий, нежилой, как весенний снег, это как-то... нестрашно. Его еще может кто-то подобрать, отмыть, накормить, может, дома есть мама, выплакавшая глаза, или отчаявшаяся жена, или злая дочка.

А когда я вижу опустившуюся женщину, вот тут душа содрогается, потому что ей никто не поможет, никто ее не подберет, здесь пропасть без дна».

Мужчина, будь он самый плохонький из плохоньких, все равно может рассчитывать на спасительницу – ту, которая не просто пойдет с ним рядом по жизни, а, если понадобится,  потащит его на своем горбу. Женщину никто тащить не будет. Нет таких рыцарей и принцев, даже в сказках. Упала – ну и черт с тобой. Он найдет себе покрепче.

Вот и Виталька нашел. Это он на Светкины письма не отвечал, а другим девушкам писал, и очень активно. Он-то был жених хоть куда. Даже какой-то выбор у него из подруг по переписке образовался. Выбрал в итоге городскую, на ней и женился.

Свадьбу прямо в колонии и сыграли, чего зря время тянуть. Все-таки жена – это не какая-то там Светка, от которой одни бумажки приходят. Жена – это передачи, это свиданки, какой-никакой, а секс, это «вышли мне шоколаду и положи мне деньги на телефон». Телефон, кстати, жена ему и купила. А потом еще один, когда охранники почему-то разозлились и устроили показательные изъятия телефонов, плееров и прочей технофигни, которой, оказывается, зэки чуть ли не открыто пользуются. «Счас утихнет там шум, и жена ему купит этот... ноутбук, во! – новости в деревню поставляются исправно. – Купит-купит, она с охраной уже договорилась. Будут общаться как по телемосту».

Светкиной матери тут крыть нечем. Ее дочери никто из мужчин писать на зону не будет – нет такой моды. Никто не предложит ей руку и сердце. Никто не будет ей слать посылки с шоколадом. Никто не купит ноутбук, не будет разговаривать с ней по скайпу, не будет нанимать адвокатов, чтобы уполовинить ей срок. Это еще хорошо, что у нее, Светки, есть мать. И на том спасибо. А так вообще сгинула бы, и никто имени ее не вспомнил бы.

«Если я помру, то как она там будет?» – мать уже давно забыла воинственный тон, и почти всегда плачет, когда приходит за хлебом. Ее успокаивают: все-таки три года, не девять. Если б девять, то все. Вышла бы Светка сорокапятилетней бабой, и сразу же за воротами зоны рухнула бы в ту самую пропасть без дна. А так у нее еще будет шанс ребеночка родить. Для себя. А может, помимо ребеночка еще какой-нибудь завалящийся мужичок найдется. Будет двоих тянуть – чем не счастье-то?