Бабушка...

- Ну что, бабуля, как жизнь-то?

-Да ниче, вон что-то только бок болит уж целый месяц, а шестого числа так болел, что все, легла, думала помру. И домовой меня уж давно зовет. Замучил он меня уже... Скинул картину со стены, и часы остановились в тот же день. Дверцами хлопает на кухне. То телефон зазвонит, то что еще... Изводит он меня, зовет. Помирать пора уж. Уж все померли, Зоя была последняя... Съездить бы на могилку, чтоли.
Наш домовой, в нашем доме - у нас знаешь, большой дом был, и пасека, и винный завод, богатые мы были, славились на всю округу... В 29 году, мне год был, как завыл однажды - уууу, уууууу.... Мама спрашивает - К худу аль к добру? А он - хууууу!!! Это ночью было. А утром пришли, тятю забрали в игарку, а нас на улицу выгнали, а было нас тринадцать детей, я - последняя, тринадцатая. Маме уж было за сорок, когда родила меня... Мама ночью наняла телегу, и мы уехали в город. Там была тетка Дуся, она нас пустила в комнату, в угол - да куда ж там, нас сколько было много - ну умирали конечно, семеро нас было детей тогда. Тогда мама пошла, нашла баню на огороде каком-то - вокруг картошка, да такая высокая, что окошечко, одно было маленькое, закрывало. Там мы жили - стол, кровать сделали. Мама ходила батрачить, стирала, мыла, старшие в школу, а я маленькая была, в школу меня не брали, сидела одна. Сижу, гляжу в окошечко на картошку эту, темно в бане, и крысы бегают по потолку. Страшно... Досиделась я... Тогда и увидала в первый раз домового. Смотрю - маленькая такая тетенька в окошечко заглядывает, через картошку. Я перепугалась! Мама пришла, а я в рев - ни в какую, не буду сидеть одна, там тетенька на меня смотрит. Тогда мама пошла, договорилась, чтобы соседская девочка, Агнюська, меня постарше на год, со мной сидела. А тетенька опять в окно смотрела - и Агнюська перепугалась, отказалась со мной сидеть. Ну что делать? Маме идти работать, а я никак одна не остаюсь. Они устроили меня в садик тогда...
А морозы тогда стояли - не так как сейчас. А одежонки-то у меня не было, колготчонки, брат меня тащит в садик, а мне холодно, я обоссусь в эти колготки, еще больше замерзну... В садике меня очень любила заведующая. А я была не хуже твоей дочки - и пела и плясала, так она меня на стул поставит - а я пою да пляшу! Награды мне давали, от садика, за это. Ботинки подарили, платьишко синее. 
Потом в школу идти - как семь лет: а ничего нет, тогда все покупать надо было, и книги, и тетради. А там была старшая девочка, соседка - ходила на станцию цветы продавать. Тогда на той горе, где станция Саянская - сколько было цветов, да каких! Ну я и пошла с ней. Она букеты красивые наделала, а я - ну так, ландыши, не умела же, ребенок... Она все продаст сразу, а я стою до вечера, что продам, что не продам - так выкину в помойку. Принесу домой мелочи в ладошке - а считать еще и не умела, потом конечно научилась... Бросаю в копилку. Потом уже научилась букетики делать красивые, так и ходила все лето на станцию и продавала эти букетики. А в конце летя тятя копилку вытряхнул - посчитали, до сих пор помню: было 106 рублей. Вот и представь себе, если я стакан воды продавала по 3 копейки, а букетик по 10 копеек. Большие деньги были по тем временам! Все мне купили к школе - и сандали, и колготки, и платье, и книжки, и тетрадки. Так я каждое лето и торговала цветочками. Там много нас детей было... Один, все ходил который на меня - Матрешка, Матрешка! Ай...
Потом, как подросла, стали мы ходить в заповедник за шишкой да ягодой. А тогда ж нельзя было, ловили, сажали.

Мы ночью, украдкой, по лесам, страшно... Однажды на нас шакалы напали - все отобрали: всю еду, а что - бабы да дети. Так мы два дня, пока шишку собирали - грибы на огне жарили да ели, благо соль была.
Корова у нас была. Давала шесть литров. Мама надоит - а мы в город несем, продавали богатеям, евреям и всем, а сестры и мама на них батрачили. Тогда много было богатых в городе-то.
Так я до восемнадцати лет и торговала цветами да ягодами, а после поехала в педучилище учиться.
Учителей-то не хватало в деревнях. Я месяц поучилась, меня и направили на практику. Там отработала год, потом на следующий год меня отправили в детдом - много ж было сирот, тогда, война. Братья-то на войне, а тятя только освободился, больной, кашлял... Я год отработала в детдоме, там хорошо кормили, я раз, смотрю - и пополнела. Приезжаю летом к маме - их тогда тятя уже забрал, дом построил. А мне все вокруг и давай говорить - ну ты полная! Ну ты здоровая, толстая! Ну и сглазили меня. Отнялись у меня ноги, прямо на улице, упала, так мне дали табуретку, на ней допрыгала домой. Стали как тряпки, опухли, посинели. Врачи сказали: рожистое воспаление кости, если пойдет выше колен, отнимем ноги. Лежу, ноги кверху вот так вытяну, а они как деревя шки, ничего не чувствуют, и идет выше... А мне уж ехать на работу, на конференцию. А тогда хлеба не было, я стояла в очереди каждый день. А тут мама стала ходить. А в очереди бабка была - была она какая-то кривая, и что-то с руками у нее было - то ли не было одной, то ли пальцев не было, не помню. Спрашивает бабка - а где ж дочка твоя, что ж не приходит в очереди стоять? Мама говорит - да вот, такая беда, отнялись ноги, врачи ампутацию назначили уже. А бабка говорит - я приду к вам вечером. И, представляешь - всего пришла три раза вечером, и два раза утром, и прошли у меня ноги! Прорвало, и жидкость полилась, да так много! И я раз - и встала!
Ну, говорю, мама, поехала я на работу. Приезжаю, а на мое место уж другую взяли... Ну, не выгонять же ее. Отправили меня на заимку. А на следующий год опять в школу, там четыре года отработала я. Ну, а потом окончила курсы на нормировщицу, и строили мы хлебозавод, построили, мамка твоя маленькая уж была - ну и потом... 
Да... Не поехала я с Женькой на его родину. Все изза этого имени. Ой дура была, ой дура! Прятала паспорт, он мне говорит - пойдем расписываться, жениться, а я - ни в какую, чтобы не узнал, как меня на самом деле зовут. Стеснялась все... Куда ж я, думаю, поеду с этим именем. И не поехала я с ним. Так жалею... Чего стеснялась? Он освободился, уехал. Я потом письмо писала, а он мне ответ - получил письмо, ой, не знаю, куда бежать, что делать - а у него там уже эта, ну, баба была, ребятишек уже нарожала... А потом она и перехватывала письма-то. Так жалею, такая дура, что не поехала. Хороший он был очень, Женька.
Ну, а я стала с Колькой жить, да только он запил. Брат у него хороший был - защищал меня. Я от него и удрала в закрытую зону, чтоб не достал, уж очень был лютый, осетин... Работала при лагере в столовой, таскала помои свиньям, так и жила, ну ты знаешь.
Такая вот у меня жизнь была. И ниче - живу. А сейчас - что ж не жить? Ну, живите, а я уж пожила. Уж не стесняюсь сейчас имени-то, ну, что ж такого? Ну, надо ж было себе из-за этого жизнь портить? Поняла уж, да поздно, все уже, закончилась жизнь... И Женька умер, так и не свиделись мы с ним. Охраняла его жена-то, лютая была баба, ой-ой...