Игорь Угольников: «Брестскую крепость» я снимал не для «Оскара», а для деда и отца»

Игорь Угольников — некогда известный шоумен, а ныне руководитель телерадиовещательной компании Союзного государства России и Белоруссии — в прошлом году явил себя с неожиданной стороны: выступил продюсером военно-патриотического фильма «Брестская крепость».

«Брестская крепость» вернулась на киноэкраны в некоммерческий прокат. Теперь фильм демонстрируют уже не в мультиплексах, а в школах, университетах и музеях — в рамках акции «Наследники великой По¬беды», которая продлится до 9 мая. Игорь Угольников привез первую копию в музей на Поклонной горе в Москве. Там ее посмотрели первые зрители — курсанты военных училищ.

ОБОРОНА «БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ»

После сеанса Угольников констатирует:

— Когда в школе под изучение Великой Отечественной выделяется всего 17 часов, нетрудно догадаться, что именно школьники в итоге о ней узнают. Владимир Путин, утверждая нашу картину, заявил: необходимо приложить максимум усилий к тому, чтобы как можно большее число зрителей, в первую очередь молодежи, могли фильм посмотреть. Мы сделали все возможное. С сегодняшнего дня копии, оставшиеся после официального кинопроката, передаются учебным заведениям, общественным организациям и так далее. Первую копию мы передали музею Великой Отечественной. Для меня, кстати, важно, что в зале молодые люди и уже в форме — именно им, в общем, и адресован этот фильм.
История этой войны по сей день переписывается, роль советского солдата умалчивается. Мы прекрасно знаем, что происходит с историей за границей — в Европе, пострадавшей от фашизма, сегодня уверены, что Вторую мировую выиграли американцы с англичанами. Мы должны противостоять этому. Наш фильм — маленький первый шажок в этом направлении.
Вторым шагом будет телевизионный прокат: 9 мая «Крепость» будет показана на Первом канале, потом будет неоднократно демонстрироваться в эти праздничные дни на нашем канале Телерадиовещательной организации Союзного государства.
Создается четырехсерийная телевизионная версия фильма. Могу сказать, что работа идет не так шибко, как хотелось бы, потому что там много тонкостей: фильм будет наполнен документальной хроникой, которой нам очень не хватало. На днях мы ее наконец получили и теперь собираем окончательно. Думаю, что к 9 мая мы успеем. Кроме того, с этим фильмом сейчас ездят — с гордостью ездят — по стране и за рубежом члены команды: и режиссер Александр Котт, и актер Мерзликин, сыгравший одну из главных ролей, сейчас представляет фильм в Ярославле. Недавно он вернулся из Берлина, где фильм участвовал в кинорынке, и к нему проявляется интерес.

Каковы, по-вашему, международные перспективы картины?

— Таких перспектив не может быть без активной доброй воли людей, которые должны были бы нам в этом помочь. Так вот этой активной доброй воли я не ощущаю.

То есть?

— Я как автор идеи и основной реализатор, одновременно являющийся чиновником Союзного государства, сейчас занимаюсь в основном тем, что бегаю между Счетной палатой и Союзным государством и только оправдываюсь: что я сделал не так, что я сделал неправильно. Все это, конечно, отнимет много времени и нервов, но самое главное сделано: зритель фильм увидел и еще его увидит, а сам фильм будет жить теперь своей жизнью.

«Что снимет этот клоун?»

Прокат вашей картины, кажется, проходил в не слишком дружественной атмосфере...

— Это было абсолютное хамство. Когда я выбил деньги — а это было крайне непросто сделать — из бюджета Союзного государства, 225 миллионов российских рублей, ни о каком прокате вообще речь не шла. По той простой причине, что никто не верил в то, что такой фильм можно сделать. Тем более никто не верил, что он получится хорошим и достойным. С белорусской стороной долго согласовывались условия. Они бодались за права, мотивируя это тем, что, раз уж бюджет СГ состоит из российской и белорусской частей, значит, и права на картину для проката в Белоруссии и по миру тоже должна получить Республика Беларусь. Долго мы с ними договаривались, юридически и практически утверждали сценарий. Бывший директор «Беларусьфильма» предал его огласке, в итоге пришлось сценарий снова переделывать.

А в это время ветеранские организации писали возмущенные письма: как этот клоун Угольников может писать в сценарии ТАКОЕ — что советский солдат у этого клоуна сдается в плен? Мы доказывали, что, во-первых, так оно и было (а так оно и было, в плен сдавались). Во-вторых, мы настаивали, что это необходимо также показать, чтобы героизм тех, кто остался сражаться, несмотря на возможность сдачи, стал более понятен, ощутим. В результате мы перенесли производство фильма с 2008 на 2009 год. Это вообще было, казалось, бюрократически нереально — переносить деньги одного года на другой. Но я убедил Владимира Путина, что это необходимо для создания достойной картины. Потом, когда мы 16 марта 2010 года понимали, что по окончании съемок нам не хватит денег на то, чтобы сделать достойный звук, что денег не хватит на компьютерную графику («Беларусь-фильм», кстати, допустила множество просчетов), я пробил еще 28 миллионов российских рублей. Путин прямо тогда же, 16 марта, будучи в Бресте, подписал выделение денег. И мы его показали 22 июня в Бресте, а позже на Московском кинофестивале.

Но прокат картины начался только в конце года. Почему?

— Дальше начались мои муки. Все оказалось сложнее, чем представлялось. Потому что после проката — ни для кого не секрет, что неудачного, — фильма Михалкова «Утомленные солнцем 2» прокатчики вообще опасались военных картин и никаким образом не хотели с нами даже разговаривать. Говоря просто, они боялись и российских картин вообще, и военных в частности. Я пытался выбить на поддержку проката деньги, а прокатчики деньги свои вкладывать и вообще рисковать не хотели. Я пытался найти 60 миллионов рублей у Союзного государства — тогда все деньги от проката автоматически пошли бы в его бюджет. Но мне этих денег не дали. Вообще — что там таить — государственный секретарь Союзного государства Павел Павлович Бородин уже год жаждет моего увольнения. Потому что я не отвечаю различным его требованиям.

В результате мне удалось убедить компанию «Централ Партнершип» вложить средства в поддержку проката, удалось убедить Фонд поддержки кинематографии нам помочь, дать деньги на печать копий.

Многие зрители, кстати, жаловались, что сеансов не хватало. Показывали чуть ли не в режиме артхауса: раз в день, в малом зале...

— Не во всех местах. Каждый кинотеатр решал сам, где показывать фильм. Некоторые демонстрировали в хороших залах и по много раз.

Где-то показывали в малых залах. Но, увы, этим я уже управлять не умею. Умел бы, возглавлял бы всю киноиндустрию страны.
После официального проката, когда вы выложили фильм бесплатно в Сеть, его за десять дней посмотрели больше 220 тысяч раз. Сейчас уже больше миллиона просмотров — больше, чем в кинотеатрах.

— Когда мы пошли на этот шаг, мне больше понравились комментарии. Люди писали: «Нет, я не буду сейчас бесплатно смотреть онлайн. Я куплю лицензионную копию и посмотрю».

Каковы, кстати, данные проката на DVD?

— Еще ждем. Точных данных по кинопрокату я пока, кстати, тоже не знаю: как с нами не спешили делиться данными по кинопрокату, так сейчас не спешат делиться данными по продажам DVD. Партнер как не торопился с прокатом, так не торопится и с отчетами. В крайнем случае узнаем наши показатели от Счетной палаты России. Кстати, без ее руководителя, Сергея Степашина, фильм бы вообще не появился: он меня в свое время рекомендовал и Путину, и Лукашенко, так что благодаря ему у меня возникла возможность снять «Брестскую крепость». Плюс, конечно, три раза спасал лично Путин.

Сейчас, кстати, вложенные деньги надо как-то вернуть. С учетом того, что Союзное государство в поддержку проката не вкладывалось, задача непростая. Сейчас мне в Счетной палате говорят: нет, ты все сделал неправильно. Ты должен был процедурно согласовать все с Советом министров, и доходы должны были идти все туда... Я говорю: а какие могут быть доходы без расходов? Расходов на прокат Союзное государство не понесло, а теперь идет речь о получении денег.
Сейчас я вполне допускаю, что не завтра, так послезавтра я перестану быть чиновником. Желание снимать кино, безусловно, осталось — мы сейчас находимся на подготовительном этапе одной картины и думаем насчет другой. Но у меня уже нет никакого желания снимать государственные фильмы. Хотя опыт, который я приобрел, совершенно неоценим — бороться с ветряными мельницами и с ножами в спину я уже не хочу.

Об «оскарозависимости»

Есть отторжение зрителем отечественных фильмов вообще и фильмов о войне в частности. Вам это отторжение преодолеть удалось?

— Я надеюсь, что мои коллеги, которые будут снимать военные фильмы в будущем, учтут этот опыт. У нас ведь почему получилось: вся съемочная группа знала, ради чего она работает. Был понятен адресат нашей работы. Не надо было никого уговаривать, все выступали единым фронтом, работали с умом и сердцем, и картина была снята за деньги, на порядок меньшие, чем у нас принято.
Был при этом, конечно, и продюсер (то есть я), который следил за каждой копейкой и не давал ее потратить неправильно. Далее — это работа режиссера, который на мой вопрос «Согласны ли вы снимать продюсерское кино, когда продюсер будет стоять у вас за спиной постоянно?» взял и согласился». Меня еще поразило, кстати, что Котт сделал подробную раскадровку фильма, чего наши режиссеры современные просто не делают. Вот эти слагаемые.

А идейный аспект успеха? Люди с некоторым удивлением выходили из кинозалов со словами: «Вы знаете, там нет привычных нам кровавой гэбни, заградотрядов, стреляющих в спину, добрых немцев, звероподобных наших и т. д.»

— А это что, плохо?

Нет, просто непривычно. Почему человеческое изображение войны вызывает у зрителя изумление?

— Этот вопрос на самом деле шире: почему такое мировоззрение у наших творцов вообще сформировалось. Почему в угоду Западу необходимо изображать наших соотечественников негодяями? И медведя мы на паровозе распяли и съели его, орден Красной Звезды за немецкий паровоз продали... Для меня это какой-то огромный бред. Поэтому, думаю, особого зрительского отклика подобные фильмы не вызывают.

Ведь если мы будем все время в угоду миру работать, то будем всю жизнь снимать про людей, едящих медведей. А если будем снимать для себя и для своих зрителей, быть может, что-то и получится. Кстати, у создателей фестивального «медвежьего» кино фестивальных призов что-то не видно. Хотя режиссеры, снимающие это кино, имеют в виду в последнюю очередь зрителя, а в первую очередь — себя, в смокинге, получающих «Оскара» или там «Серебряного медведя». Это для них важно.

Ну а что касается «Крепости», то я сделал фильм так, как я сделал бы фильм для своего деда или для своего отца. Вот и все. Не рассчитывая на международное признание. Мы сняли фильм, в котором наши солдаты показаны патриотами и воинами, а не зверями, жрущими медведей. Кому это интересно? Нашим. Американцам русский солдат, защищающий отечество, не нужен: у них есть представление об американском солдате, который с этой задачей за всех справляется.

Что касается Японии, то мы сначала получили от фестиваля в Токио письмо с приглашением: «это очень достойная картина», писали они. Еще там было написано, что это практически самурайский фильм... А потом получили неофициальные объяснения: нет, мы не возьмем картину. Потому что Япония, во-первых, не подписала мирного договора с Советским Союзом, а во-вторых, Вторая мировая война для нас, мол, вообще неактуальна.

Нет, я надеюсь, что фильм ждет фестивальная судьба. Кое-какие призы мы получили и сейчас. Например, за лучший монтаж и лучший звук получили «Золотого орла». Главный приз — за лучший фильм — нам не достался едва-едва. Мне рассказывали, что «Крепость» лидировала очень долго в рейтингах симпатий киноакадемиков, и лишь перед самым финалом на несколько голосов нас обошла картина «Как я провел этим летом». Ну, обошла и обошла — есть и другие премии.

Постскриптум

Вы неоднократно заявляли, что вашей целью при работе над «Брестской крепостью» было патриотическое воспитание. Причем, очевидно, патриотическое — в отношении общего нашего пространства, не отдельно российского и отдельно белорусского или казахского. Что сегодня, кроме общей истории, по-вашему, может это пространство культурно скреплять?

— У нас помимо истории есть общий язык, что очень важно. А помимо истории и языка у нас есть добрая воля.
Правда, есть и наоборот, намеренное раздирание. Наши недруги, думаю, только в страшном сне видят, что мы объединимся в нечто похожее на то, чем раньше был СССР. Потому-то мы сейчас так и живем — с войной снаружи и внутри. Потому что, по-моему, нефтяники, выгоняющие трубу на Запад и там же оставляющие вырученные за нефть деньги, ведут себя точно так же, как те «режиссеры-с-прицелом-на-Оскар», про которых мы говорили. Это, скажем так, вещи одного плана...

Беседовал Виктор Мараховский