Фашизм и коммунизм: возвращаюсь к теме.

Некоторое время назад в твиттере у меня состоялся обмен репликами с человеком по имени Вадим Кожин @VladimirKojin. Изначальную реплику Кожина сам автор к сегодняшнему дню убрал (твит недоступен), сохранилась дальнейшая переписка. Из нее следует, что мы спорили о том, одного ли поля ягоды гитлеровский нацизм и сталинский коммунизм, и корректно ли обе ягоды класть в одно фашистское лукошко). Итак:

Я: «Вообще-то коммунизм и нацизм - просто крайние идеологизированные вариации фашизма. А для вас кто, извиняюсь, авторитеты в определении фашизма? Штернхелл? Линц? Пейн? На худой конец - Майкл Манн?»

Кожин (по-моему, простодушно): «дак ветераны ВОВ это теперь по-новому фашисты, а евреи немцев в печках жгли?»

Я (взрываясь): «У вас, к сожалению, плохая теоретическая подготовка. Да, многие из ветеранов ВОВ - сталинисты, т.е. фашисты, то есть мрази. В Германии то же самое, хотя сейчас никто не скажет: "Я нацист". Нацисты евреев убивали, а сталинисты просто всех, кто Сталину был неугоден».

Этот взрыв вызвал детонацию, которой я не ожидал.

Мне пришли десятки твитов, в которых меня обещали искалечить, избить и убить. Пришли сотни твитов с подзаборной бранью. Десятки сообщали, что пишут на меня заявления по статьям 354.1 УК РФ («оправдание нацизма») и 282 (знаменитое «возбуждение ненависти либо вражды»). В некоторых я угадывал штатных троллей, но многие были sancta simplisitas: они искренне считали, что я приравнял ветеранов к фашистам, и поспешили подбросить хвороста в огонь. И понеслось: «Губин назвал ветеранов ВОВ мразями». И продолжает нестись.

Поэтому считаю, что мне необходимо объясниться и извиниться.

Мне действительно крайне стыдно за этот твит, а поскольку твиттер – площадка публичная, то и признаваться следует публично.

Мне действительно стыдно, что я использовал слово «мрази». Это типичный «язык ненависти», а не некого нельзя переходить ни в коем случае – даже если подобный язык используют против тебя. Нельзя называть мразью даже того, кто регулярно кричит в эфире: «Представься, мразь!». Потому что тогда реагируют только на слово «мразь», а не на мысль. Про язык ненависти кто только не писал - начиная с Виктора Клемперера и заканчивая мною самим. И мне дико стыдно за нарушение моего же принципа. Поэтому я должен извиниться перед всеми: кто бы и каких бы взглядов ни придерживался.

Мне стыдно также, что я нарушил и второе личное правило: не вступать в дискуссию в твиттере. Для этого есть другие платформы, от фейсбука до ЖЖ. А твиттер, с его ограничениями на число знаков, годится только для ссылок на другие публикации – или для метания бисера перед свиньями с высоким шансом самому превратиться в свинью. Толковый аргумент редко бывает куц.

Мне действительно за эти две вещи стыдно, и на свой стыд я особо обращаю внимание тех, кто оказывается в той же ситуации, что и я. А оказываются (и срываются) сейчас в России многие, и об этом я тоже писал. Их срывы не оправдывают мой, но верно и обратное.

При этом я несколько раз перечитал тот твит, с которого все началось, и в котором я называю фашистов мразями, а сталинизм приравниваю к фашизму. Я нахожу его дико неудачно сформулированным, но не удаляю из сети не только потому, что бессмысленно что-либо удалять, но и потому, что горько жалуюсь и горько слезы лью, но строк постыдных не стираю. Однако я не нахожу в своем своим высказывании ни малейшего намека на то, что я приравниваю кого-либо к фашистам за факт участия в ВОВ. Я не нахожу ни малейшего намека на оправдание нацизма. Во всей моей взрослой жизни не было момента, когда бы я сочувственно относился к фашизму, какую бы форму он ни принимал. И если я употребил слово «многие», то не в значении «все поголовно», а в значении «некоторое заметное число». У меня претензии к сталинистам по той причине, что они сталинисты. Если среди участников ВОВ некоторое число являются сталинистами, их участие в войне не отменяет их сталинизма и, следовательно, не отменяет моих характеристик и моего отношения к ним.

Это формальная логика, частноутвердительный силлогизм Darii. Элементарное рассуждение по схеме: (a) я плохо отношусь к сталинистам; (i) некоторые среди ветеранов ВОВ были сталинистами; ergo (i) я плохо отношусь к некоторым ветеранам ВОВ. Но не потому, что они ветераны.

Я бы очень хотел поставить здесь точку, потому что понимаю, что дальше последует новый пожар, но поставить ее не могу. Потому что остается непроясненным второй, куда более важный вопрос: с какой стати я вообще утверждаю, что сталинизм (коммунизм, ленинизм, - в любом случае, режим, существовавший в России примерно с 1917 по 1953 год, но кое в чем доживший и до наших дней) есть разновидность фашизма?

Этот вопрос имеет все основания быть поставленным– точно так же, как и вопрос: является ли фашизмом гитлеровский национал-социализм? Гитлеризм и сталинизм, франкизм и усташизм – они различны или родственны?

Вопрос этот, полагаю, возникает у каждого, кто хоть чуть-чуть знаком с историей европейских стран ХХ века между двух войн. Подавление инакомыслия, гипер-этатизм (т.е. возведение государства в абсолютный культ), отсутствие демократии, милитаризм, культ вождя – все это было для большинства стран скорее правилом, чем исключением. И возражения типа «как сталинизм может быть вариацией фашизма, если мы со школы знаем, что нацизм – это фашизм, а Сталин Гитлера победил?!» принять во внимание нельзя. Католики вырезали гугенотов, протестанты взрывали католиков, православные сжигали старообрядцев, - но все это, тем не менее, христиане (пусть даже некоторые своих врагов за христиан не считали).

Вопрос о фашизме меня очень интересовал, и я старался кое-что читать: от упомянутого Клемперера до Арендт, от Виппермана до Хафнера. Те авторы, что обращали внимание на фашизм как таковой, неизменно обращали внимание и на то, что фашистские режимы крайне вариативны. Поэтому, например, нельзя принять за главный признак фашизма репрессии: тогда мы увидим, что «эталонный» итальянский фашизм сильно уступит франкистской Испании (не говоря уж о том, что репрессии Александра III не делают Россию конца XIX века фашистской страной). Умберто Эко в знаменитом эссе «Вечный фашизм» точно подметил, что фашизмы, делая шаг в сторону друг от друга, на крайних флангах превращаются в режимы, имеющие мало общего, - однако остаются фашистскими. Ровно о том же писал в третьем томе «Русской революции» Ричард Пайпс.

Поэтому вопрос, который занимал меня, был таков: «Что, какие критерии дают основание относить тот или иной режим к фашистским»?

Известен ответ на этот вопрос, данный в «Вечном фашизме». Эко привел 14 характеристик «вечного» фашизма. От них часто вздрагиваешь – настолько сильно они соотносится с современностью, - однако я не могу взять их на вооружение. Эссе Эко – литературное, полемическое, то есть скорее заставляющие задуматься, чем дающее надежный инструмент. Скажем, в качестве первого признака фашизма Эко выделяет синкретизм: искреннее настаивание на взаимоисключающих традициях и постулатах. Но тогда и многие религиозные движения следует отнести к фашизму, начиная с христианства.
В итоге (опускаю историю становления своих взглядов) я пришел к следующим характеристиками фашизма, более или менее совпадающими с теми, что приводит в своем метаисследовании «Фашисты» Майкл Манн.

1. Гиперэтатизм («государство превыше всего»)
2. Национализм («твой народ, родина превыше всего»)
3. Репрессии против инакомыслия, а также врагов вождя, выдаваемых за врагов народа
4. Милитаризм и парамилитаризм (т.е. «милитаризм снизу»)
5. Вождизм «сверху» и «снизу», т.е. искренность обожания вождя.
И – крайне важный 6-й пункт, на который почему-то никто не обращает внимания, но который объясняет, почему при царизме фашизма в России не было – несостоявшийся демократический транзит.

Иными словами, с моей точки зрения, фашизм – это провал перехода от автократии к демократии, в результате чего у власти пытается пожизненно закрепиться человек, на пожизненность власти прав не имеющий, и использующий для легитимации идею абсолютных государства и нации в ущерб отдельной личности, а также другим государствам и нациям.

Немецкий национал-социализм не есть исключение из правил. Хотя это абсолютная крайность, поскольку наличие идеологии не является непременным условием существования фашизма. У Муссолини никакой внятной идеологии не было – о чем, кстати, пишет и Эко в «Вечном фашизма». А у Гитлера, к величайшему несчастью для человечества, была. И у Ленина со Сталиным была. Национал-социализм базировался на идее расового превосходства. А социализм-коммунизм базировался на идее классового превосходства. Вот почему национал-социализм прибегал к расовым чисткам, а коммунизм к классовым (под которые, в конечно итоге, можно было подвести кого угодно). Классовая теория вполне допускала и стотысячные смерти от голода в процессе коллективизации, и стотысячные расстрелы – точно так же, как расизм допускал уничтожение «неполноценных» групп и рас.

И гитлеровский фашизм, и сталинский коммунизм были во многом противоположными друг другу, но вариантами фашизма. Этот вывод – просто следствие из тех признаков фашизма, который я перечислил. Я здесь стою и не могу иначе.

Допускаю ли я ошибку в своей логике?

Да, конечно. Любая приличная гипотеза должна допускать возможность опровержения.

Я буду благодарен всем, кто укажет мне на мои ошибки.

И – последнее. Я не избегаю ответа на вопрос о том, что я думаю о ВОВ и ее участниках.

Я думаю, что ВОВ – как часть Второй мировой – была благороднейшим и оправданнейшим делом, начиная с 22 июня 1941 года и ровно до той поры, пока освобождение Европы не обернулось ее бессрочной оккупацией. В этом смысле СССР и России не в чем каяться перед, например, Австрией: освободив Австрию, СССР отсюда ушел, предоставив австрийцам самим решать послевоенную судьбу. Советский солдат стоит в центре Вены на постаменте, не вызывая ненависти.

В отношении других «освобожденных» стран – ответ, боюсь, тоже очевиден.

Я дорого бы дал, чтобы этот вопрос был чисто теоретическим, поскольку в мире война кончилась 74 года назад. Но, к сожалению, сегодняшняя Россия продолжает воевать.