Есть ли разница между обществом толерантности и домом терпимости?

Актриса Елена Яковлева, «интердевочка» и следователь Настя Каменская в одном лице, в интервью по случаю своего 50-летия сетует на то, что уж очень мы все, включая ее,  равнодушные стали. Хоть кол нам на голове теши – не пошевелимся.

Ну да. И нынешнее поколение старых людей перестало быть таким досужим, как раньше. Это при социализме они в каждую дырку совали свой нос, каждой бочке были затычкой. Молодежь осуждали за то, что юбка слишком короткая или патлы слишком длинные. Что на гитаре бренчат в подъезде. Сейчас смотрят на мальчиков со шприцами в руках и молчат. Где там пристыдить! Скорей бы бочком-бочком мимо пройти и нырнуть в квартирку. Понимают, что молодежь другая выросла, раскрепощенная. Не посмотрит, что бабка, так приложит. Да хорошо что матерком, а не как-то иначе. В лучшем случае давление поднимется.  

Но может, так и надо? Ведь равнодушие – обратная сторона толерантности. А толерантность, все знают, это хорошо.

Вспоминаю, как из советского тоталитарного общества приехали мы с мужем в свободное европейское. Конец 80-х годов. Париж. Гуляю и вижу, как навстречу мне в толпе прохожих идет юноша с натуральной зубной щеткой во рту. Да не просто держит ее, а интенсивно чистит зубы. Смотрю на окружающих. Никто не обращает на него внимания кроме меня, совка. Елозит во рту зубной щеткой? Ну и что? Имеет право. Свободный человек.

Тогда я в первый раз поняла, что такое толерантность.

Вскоре выпал случай получить еще один урок.

Днем по оживленной торговой улице Пасси в 16-ом, буржуазном районе (для любой столицы, где есть «горячие» и есть спокойные престижные районы, это важно) направляюсь по своим делам. Мимо меня с ускорением проходит молодой негр, догоняет девушку (белую), идущую чуть впереди, и громко спрашивает: «Сколько?». Уточняю, дело происходит в приличном районе, днем, на респектабельной улице (то есть не на улице Сен-Дени, не в  вечернем Булонском лесу или в других ангажированных для этого местах). Девушка молча прибавляет шаг и удаляется. Негр лениво поворачивает назад и вальяжно двигается уже в противоположном направлении.

Несмотря на впитанный с детства интернационализм, моя совковая ограниченность  отзывается расистской мыслью. Стыдно сказать. Я мысленно говорю африканцу: ты здесь  гость, веди себя нормально, не оскорбляй местных девушек  неприличными предложениями.

Но опять меня больше, чем его поведение, удивляет реакция окружающих. Людей вокруг много, смысл сцены ими понят, почему никто не сделал ему замечания? По моим понятиям, девушка не похожа на представительниц известной профессии. Как должно быть она теперь переживает, что ее приняли за «такую»! О, советская дремучесть.

Прошло 20 лет.

И у нас тоже самое. Пару недель назад в вагоне метро среди укутанных в теплую одежду людей вижу юношу в коротких летних шортах. С голыми ногами! Атлетическими. В дорогих кроссовках. Не бомж, нет, напротив, вполне благополучный. И другие видят. И в общем никто не пялится, хоть на улице и минус 15 градусов. Но это ладно. Может, приверженец старца Иванова, ходившего босиком по снегу. Или жертва взыгравших с приближением тепла гормонов. Мало ли.

Другой случай, тоже в метро. Еду утром на работу. В вагоне толкучка. Стою. Напротив сидит, развалив ноги в проход и мешая пройти пассажирам, вьюноша. Вместе с девушкой. Громко говорит, жестикулирует и смотрит на девушку, которая стоит неподалеку от меня. Показывает на нее пальцем, ржет, обращается к своей подруге, снова что-то говорит явно в адрес моей соседки. Она же, непонимающе и беспомощно посмотрев кругом и  поняв, что парочка смеется над ней, явно начинает нервничать. Те продолжают. И до меня вдруг доходит, что это такое новое своеобразное увлечение – в общем, прикалываться и доставать других людей разными способами. По телефону или очно.

Другие пассажиры тоже уяснили это. Кое-кто с любопытством оборачиваются на жертву прикола. Никто не одергивает хулиганов. Я говорю девушке: «Не обращайте внимание на дебилов». Она с благодарностью за поддержку кивает, но все же на первой же остановке поспешно выходит. Парень что-то кричит ей вслед и хлопает в ладоши. Пользуясь стихшим во время остановки вагона шумом, я громко говорю ему и его подруге: «Уроды!». Он не расслышал, поворачивается к девице, переспрашивает. Та повторяет ему. Его морда приобретает свирепое выражение. Он было посунулся ко мне (может, хотел физически воздействовать), но подруга утянула его за рукав. Я отвернулась и затылком все оставшиеся мне станции чувствовала его сверлящий взгляд. Неуютно было.

Какой-то вроде пустяк, но на душе так противно стало. Что это? Почему все вокруг молчали? От равнодушия, безразличия, наплевательства? Или это и есть толерантность? Но в таком случае она чем-то напоминает атмосферу дома терпимости.