Пять в четыре. Работать или отдыхать?

Идея о сокращении рабочей недели — свидетельство архаичности сознания российских властей.

Когда в середине июня премьер-министр Дмитрий Медведев, выступая в Женеве на сессии Международной организации труда, вдруг заявил, что в России может быть введена четырехдневная рабочая неделя, то я решил, что это просто такой словесный кунштюк. «Соловей российский, славный птах, исполняет песнь свою со свистом».

Трудно было принять это высказывание всерьез. Уж кому-кому, а премьер-министру должно быть известно, что экономика наша шесть лет как в рецессии и перспектив выхода из нее не видно, что у нас демографический кризис, что прошлогоднее повышение пенсионного возраста объясняли как раз нехваткой рабочих рук… И при этом переходить с пятидневной рабочей недели на четырехдневную? Нет, как хотите, но что-то наш премьер совсем воспарил.

В общем, прочли, пошутили по этому поводу, вспомнили знаменитый советский лозунг «Пять — в четыре!» (то есть — выполним пятилетний план развития страны за четыре года) и занялись своими делами.

Но потом идею главы правительства поддержали профсоюзы, вслед за ними — некоторые депутаты Госдумы, а сам Дмитрий Медведев поручил Министерству труда представить к концу сентября соображения по этому поводу.

Правда, главы Минэконом­развития и того же Минтруда сразу же попытались смягчить ситуацию, объясняя, что идея, высказанная премьер-министром, может быть, и осуществима, но сначала надо поднять в стране производительность самого труда. А у нас этим как начали заниматься при советской власти, так и продолжают до сих пор. Собственно, это стало уже обязательной мантрой, исполняемой чуть ли не ежедневно на разные правительственные голоса: «… и главное — поднять производительность труда во всех сферах производства и обслуживания».

Тем не менее впечатление было сильное. Разгорелась дискуссия, заполыхали эмоции. Социологи начали интересоваться у граждан: хотят ли те иметь три выходных? Эксперты публиковали соответствующие статьи. Мнения высказывались абсолютно противоположные, но при всей их широкой палитре никому в голову не пришло, что сама по себе постановка вопроса о трех выходных свидетельствует об архаичном мышлении нынешней российской власти, о непонимании ею тенденций новой эпохи.

Между тем здесь оказалась затронутой одна из важнейших проблем, может быть — даже самая актуальная для современной России.

Проблема, имеющая стратегическое значение.

Дело в том, что чрезвычайно долгое время — и в Древнем мире, и в Античности, и в Средневековье — производительный (физический) труд считался уделом исключительно низших сословий. Человек высокого социального ста­туса мог заниматься политикой, искусством или войной, но ни в коем случае не ремеслом или земледелием. Римские патриции носили тоги — складки одежды свободно спадали с рук, работать в таком одеянии было нельзя. Сановники в Древнем Китае отращивали ногти невероятной длины — также чтобы показать: они свободны от унизительного физического труда. У средневекового европейского рыцаря, а позже у дворянина, даже при отсутствии всяких доходов и мысли не возникало взяться за соху — для него это значило бы потерять честь и достоинство.

Нравственный смысл труду придала только протестантская Реформация XVI века: и Мартин Лютер, и Жан Кальвин приравнивали труд к молитве, к деятельности, способствующей спасению души.

Более того, успех в труде рассматривался как благоволение божье, как признак того, что данный человек ведет праведную жизнь.

С этого момента труд стал для протестантов смыслом жизни, одной из самых высоких бытийных ценностей. В результате интенсивность труда в протестантских странах существенно возросла и они начали обгонять католические и православные по темпам развития.

В СССР власть тоже попыталась совершить подобную аксиологическую революцию, провозгласив труд одной из главных ценностей советского человека. Но во-первых, это произошло с большим опозданием (разница с протестантскими культурами — 400 лет), а во-вторых, труд в советское время рассматривался скорее как подвиг, как вдохновенное героическое свершение, нежели как ежедневная, систематическая, упорная деятельность по улучшению жизни.

Кстати, именно в этот период возникло и утвердилось в сознании советских людей представление о пенсии как о «заслуженном отдыхе»: человек много и тяжело работал, теперь он имеет законное право ничего не делать.

В общем, в историческом российском сознании феномен труда высокой смысловой ценности не обрел. Труд до сих пор воспринимается большинством россиян лишь как неприятное жизненное обременение, освобождение от которого есть безусловное благо.

Неслучайно граждане России так активно протестовали в прошлом году против повышения пенсионного возраста. Согласно социологическим данным, это решение правительства одобрили всего 8% опрошенных, а 92% — были против. Когда я в то время спросил на своей странице в Facebook, а чем, собственно, россияне собираются заниматься на пенсии — смотреть до одури телевизор или выращивать картошку, помидоры и огурцы, которые гораздо проще купить, — то получил в ответ около тысячи очень темпераментных и негативных комментариев, сводившихся в основном к тому, что люди имеют право на отдых.

Вот в чем тут дело. Вот почему я называю архаическим предложение нашего премьер-министра о переходе на четырехдневную рабочую неделю. Он тоже, видимо, полагает, что труд — это проклятие, а освобождение от него есть безусловное благо.

Проблема в том, что пока так считают и российская власть, и большинство россиян, мы будем пребывать в ситуации догоняющего развития. Поскольку труд как высокий смысл всегда эффективней труда как принудительного обременения.

У знаменитых писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких в романе «Хищные вещи века» есть эпизод, где главный герой дискутирует с «революционером», приехавшим из нищей азиатской страны просить хлеб и оружие. «Революционер» полагает, что главной целью его миссии является изобилие, при котором народ сможет наконец не работать, а отдыхать. «Мы скажем народу: теперь вы свободны, развлекайтесь». А главный герой романа Иван Жилин отвечает ему: великие революционеры прошлого, на которых вы ссылаетесь, не приняли бы ваш лозунг. «Они говорили иначе: теперь вы свободны, работайте».

Или вот другая цитата, уже из романа «Стажеры» тех же Стругацких, которую я чуть-чуть перефразировал применительно к данной теме.

Жизнь дает человеку три радости: друзей, любовь и работу.

Без работы, конечно, обойтись можно.

Но это значит, что одной радостью будет меньше, а их всего три. 

Андрей Столяров