ОРДЫНКА

    

 

 

                                                                 

 

                                   

Я - москаль, я - ордынка, 

я с той стороны,

где березы тихи

и где ветви ольхи

из окна лишь немного видны.

 

Я - агрессор, я – русская,

та сторона,

где под утро капель

среди снежных земель,

словно песня свирели слышна.

 

Азиатка и варвар.

Живу среди тьмы…

Только слышу, как старый звонарь,

словно голос земли и ее капилляр,

созывает сердца и умы...

 

И покуда незыблем мой Спас-на-Нерли,

где просторы мои

от небес до земли

январем укрывают леса,

я ордынкой уйду в небеса!

 

 

Я вышла на простор,

А на простор ли вышла?

Как будто в монитор,

смотрю в глаза окна –

в них отраженье дня,

где ствол поблекшей вишни,

где Ангела рука едва-едва видна.

 

Я вышла как смогла.

И, как смогла, я вышла,

как будто не жила

в той оболочке дня,

где солнце над рекой

становится все выше,

смертельна высота,

хрустальна глубина.

 

Свободно, без оков,

как одуванчик в поле…

Мне не хватает слов

пред ликами икон.

Полёт. Душа вздохнет,

как лодочник в гондоле,

прижав к глазам любовь,

как детскую ладонь.

 

 

Ни звука, ни ползвука, ни точки с запятой…

Есть дивная наука – за гранью быть земной.

 

Ни шага, ни полшага. Мгновенно в тишине

накинуть звуки флейты, как старое кашне,

 

стать паутинкой тонкой меж завтра и вчера,

одной строкой летая до самого утра.

 

Ни всхлипа, ни пол всхлипа, ни весточки…Прибой.

Мой коник белогривый несется по Тверской,

 

а после он с разбегу взлетает к небесам,

чтоб раствориться снова, как вдох, к шести часам.

 

Ни танца, ни полтанца. На пальчиках одних

осенняя истома в затеях колдовских.

 

И падают степенно с моих дубов листы…

Есть дивная наука осенней чистоты.

 

 

 

 

Завистник ходит, словно старый бес,

и потихоньку за спиною мутит,

вонзает нож и крутит, крутит, крутит,

смакуя с наслаждением процесс.

 

Мутнеют от испуга зеркала,

на ниточке душа качнется вправо,

и звезд небесных хрупкая оправа

слетает вниз осколками стекла.

 

Завистник что-то шепчет под окном

и прошлогодней шевелит листвою,

как будто бы дорожкой звуковою

на грани бытовухи перед сном.

 

И кружится вселенная. А свет

пунктирно-мягким контуром мигает…

В нем отблеск жизни – длинная кривая,

где совести бесценен раритет.

 

Старается завистник. Несть числа

величию ничтожных человечков…

Горит, не догорая, божья свечка.

Я свет ее спасительный пила,

 

чтобы душа летала в облаках,

а после падала, и снова вверх взлетая,

остановилась резко возле края,

завистника оставив в дураках.