Пассивная эвтаназия Генсека (Михаилу Горбачеву посвящается...)

По тому, чем довольствуется дух,

можно судить о величине его потери

Г. Гегель

Основатель и вождь РКП(б) Владимир Ленин в минуты вспышек сознания, скованного атеросклерозом мозга, требовал у Секретаря ЦК Иосифа Сталина яд. Его естественная для коммуниста просьба осталась без ответа. Поклонникам теорий заговора или тайных отравлений вождей и героев стоило бы помнить нехитрую истину сталиниста Александра Кожева: «нет свободы без смерти, и только смертное существо может быть свободным. Можно сказать даже, что смерть – это последнее и аутентичное «проявление» свободы»[1].

Но, возможно ближе к истокам самоубийств вождей коммунизма был фронтовик марксистско-ленинской философии, блестящий Эвальд Ильенков, - «мышление предстает в этом свете как не только самый высший и прекрасный цвет мироздания, но и как цвет небесплодный, как цвет, который своей смертью порождает абсолютно необходимый с точки зрения всеобщего круговорота плод, результат»[2].

В отличие от Михаила Горбачева, вождь мирового пролетариата так и не получил в 1917 Нобелевскую премию мира, - в России разгоралось пламя гражданской войны и шведский комитет премии просто растерялся. Но, уходя в небытие, Владимир Ленин оставил результат - Союз Советских Социалистических Республик, коммунистическую державу, которая определила облик мира и планеты ХХ века.

Последний Генеральный Секретарь ЦК КПСС, подписав бумаги об окончательном крахе Советского Союза, не приходя в сознание, как и все постсоветское сообщество, безрезультатно провалился в небытие собственной истории. Ритуальному самоубийству коммуниста он предпочел неуверенно и растерянно отмечать юбилеи за пределами территории «Россия», - свое 80-летие отмечает в Лондоне.

Михаила Горбачева хотели бы увидеть с пулей в голове очень многие граждане, но либерально-демократические ценности капризны и бестолковы: проникнуться духом ритуального самоубийства вождя или простого террориста-смертника они не способны. Все битвы пройдены - трупы героев и жертв давно истлели. Теперь «воины» и «лидеры» цивилизованного мира страдают избыточным весом и в любых ситуациях призывают армию адвокатов или под дулами автоматов исламистов со слезами на глазах и дрожью в голосе обращаются к президентам своих стран с видео-воплями о спасении.

С момента ленинского обращения к Сталину за цианистым калием до момента подписания протокола о смерти супердержавы Михаилом Горбачевым прошло 70 лет и две эпохи. Тело вождя мирового пролетариата в Мавзолее обернулось обычной мумией – дорогим и бесполезным удовольствием, а первый Президент-лузер СССР за пределами мертвого пространства страны Советов дублировал персонажи мультфильма «Петя и Волк» вместе с Софи Лорен и Билом Клинтоном и снимался в рекламе пиццы.

Постсоветское сообщество предпочло пассивную эвтаназию последнего коммунистического лидера, - после гибели СССР он навечно исключен из любой активной жизни на территории бывшей супердержавы. Так же как был подвергнут социальной эвтаназии последний сталинист от культуры тоталитарной эпохи Александр Солженицын – его существование в глубокой тени повседневности новой России было совсем не таким, о каком он, вероятно, мечтал, возвращаясь в Советский Союз.

Возможно, российская история рассуждает вполне цивилизованно, как рассуждает современное общество потребления эпохи глобализации: койко-место, хоть в Мавзолее, хоть госпитале, хоть в анналах истории – непозволительная роскошь.

Но, скорее всего, отечественная история в обнимку с бывшим обществом так никогда и не сможет простить Генсеку одного: Советский Союз провалился в небытие бескровно. Ни гражданских войн, ни сражений, ни массового героизма, ни привычной для коммунизма победы над врагом – советская и постсоветская элиты, классы, группы не простят ему никогда явления всему миру их собственной бездарности и бесхребетности.

Михаил Горбачев учредил премии выдающимся современникам и по инерции любых юбилейных торжеств осторожно наставляет «тандем» нынешней власти, напоминая о гласности и опасности зазнайства. Но даже если он по примеру Поля и Лауры Лафарг самостоятельно покинет этот мир, оставив предсмертное завещание:

«Я здоров душой и телом. Ухожу из жизни, пока жестокая старость не отняла духовные и физические силы, не лишила меня радости жизни…

Да здравствует коммунизм, да здравствует международный социализм!»

ему, разумеется, не поверят, так же, как давно перестали верить в свои собственные силы и возможности, достойный звания «Человек».

Впрочем, по застойной привычке советской действительности, общество бывшей супердержавы и здесь слукавит - современность предпочитает здравствовать «здесь и сейчас», а не погибать во имя черт знает каких призрачных утопий.

Так же, как послевоенные поколения отвели самоубийцам почетное, но тихое место в классификации тяжелых расстройств сознания и психики и предпочли бриллиантовую пыль верениц клубных и концертных туфель Энди Уорхола (Andy Warhol), но совсем не грязные, натруженные крестьянские «Башмаки» Ван-Гога[3].

Даже если они выглядели гетеросексуально и не позволяли ни перверсий, ни фетишизма (Ж. Деррида).

***

Постмодернизм – движение пространства, лишенного времени, т.е. иллюзия движения (И. Ильин), - «всюду, во всех областях — одна и та же общая форма, форма обратимости, циклического обращения, отмены; всюду она кладет ко­нец линейному характеру времени, речи, экономических обменов и на­копления, власти. Всюду она принимает для нас форму истребления и смерти (Ж. Бодрийар).

Действительность страны Советов была не столь многословна и витиевата, для того, чтобы раскрыть сущность истребления и смерти коммунизма, застойного движения пространства, лишенного подлинного времени, в простой иллюзии движения. Собственно, в этом нет особой необходимости. Все было гораздо проще.

«Я не лидер, я не вождь», - подчеркнул Леонид Брежнев, инструктируя своих спичрайтеров перед работой по написанию речей Генерального Секретаря ЦК КПСС, аккурат после отставки своего предшественника Никиты Хрущева – сокрушителя мертвого «Отца народов».

«Дачка-тачка-собачка» - подхватил мысль Леонида Ильича монолит новой общности «советский народ».

«Русский бог спасовал перед дешевкой!»[4]. Коммунистический Союз спасовал перед чехословацкими унитазами и первыми народными автомобилями – «копейками». Светлое будущее сдохло где-то под плинтусами коммунальных квартир, вместе с брошенными тараканами и старыми газетами, - советский народ обживал изолированные квартиры, политические анекдоты, заграничные командировки, шестисоточные участки, беззаботный и сытый покой новой эпохи.

Колхозное крестьянство двигало в города, вместе со списком претензий к власти и смертных обид, деревенские мамки обживали спальные районы, презрительно сплевывали в сторону робкого ИТР, и хищно прикидывали на базарных весах стоимость благ городской жизни, красных дипломов на мешки картошки и килограммы сала, - жить однозначно становилось лучше и веселей.

Неистовый и бесстрашный «Коммунист» Евгения Урбанского передал эстафету размазанному в комплексах и сомнениях Олегу Далю сразу «В четверг и больше никогда», а советская «фарца» и цеховики с цинизмом  примеряли раритеты и антиквариат индустриального мира: маски борцов с партийно-государственным авторитаризмом за свободу денежных знаков с портретами вождя мирового пролетариата.

Советская интеллигенция быстро свыклась и с размахом коррупции в вузах, и с «телефонным правом», немедленно отыскав место для безбрежной свободы самовыражения, благо кухни изолированных квартир можно было обустраивать по индивидуальным вкусам. Впрочем, вкусы и аппетиты интеллекта всегда имеют тенденцию проходить между любых струй, и расти как на дрожжах.

Стремимся мы подняться ввысь -

Ведь думы наши поднялись,

И там царят они, легки,

Свободны, вечны, высоки.

И так нам захотелось ввысь,

Что мы вчера перепились -

И, горьким дымам вопреки,

Мы ели сладкие куски… (В. Высоцкий)

На улицах современных городов временами появляются выброшенные экзотические животные – современный средний класс завел привычку забавлять себя чем угодно.  Советское общество потребления тоже забавлялось «экзотикой»: диссиденты играли роль варанов пустынь или азиатских рептилий.

Но, если «диссиденты» давно вышли из моды вместе со страной Советов, почему бы не обзаводиться просто домашними питонами или даже тиграми?

***

Эвальд Ильенков покончил жизнь самоубийством 21 марта 1979 года, перерезав себе горло сапожным ножом. Тем самым ножом, которым индустриальная эпоха тачала башмаки фермеров, крестьян, сапоги солдат и героев. Неизвестно, что вело автора философско-поэтической фантасмагории «Космология духа», когда он брал в руки этот нож, - возможно, сознание того, что, «в какой-то, очень высокой точке своего развития мыслящие существа, исполняя свой космологический долг и жертвуя собой, производят сознательно космическую катастрофу – вызывая процесс, обратный «тепловому умиранию» космической материи, т.е. вызывая процесс, ведущий к возрождению умирающих миров в виде космического облака раскаленного газа и пара».

А может быть он просто спился, не выдержав действительности мира постиндустриальных ценностей. Романтика ушедшей в небытие героической эпохи модернизма не могла существовать в порах общества потребления, - ни героев, ни авторов, ни субъектов, ни текстов, ни поступков.

Ослепительно-серая посредственность сталинизма – Михаил Булгаков рухнул в распростертые объятия советского общества потребления эпохи Леонида Брежнева.

«В печку!»,  «В печку!», «В печку!»: Каутского и Троцкого, Маркса и Ленина, Маяковского и Гагарина, пятилетки и гиганты, великое будущее и коммунистические утопии, «субъектов» и «авторов», «идеологию» и «тексты», индустриальную мир и гражданские войны, ГУЛАГ и Освенцим, поступки и жертвы, гибель «во имя» и настоящий, с ледорубом в черепе, вызов «Отцам народов»!

Даешь «Аиду» в Большом, рябчиков под одеялом, партийную крышу и близость к партийному телу сильных мира сего! Даже если весь мир вокруг тебя валится в пропасть, замерзает и околевает в надрывной борьбе за светлое будущее! Даже если Гражданская война выкашивает миллионы на необъятных просторах бывшей Российской империи, а германская революция захлебывается собственной кровью.

Какой может быть Моральный кодекс сумасшедших строителей идиотского будущего?! Какие герои революций, войн и пятилеток могли помочь советскому постмодернизму: только дьявол мог разрешить все проблемы общества потребления: стабильные авансы и зарплаты, нужный звонок нужным людям, надежный соцпакет и потребительскую корзину советского руководства, прописку в столицах, дачу на Клязьме, доступ в партийные кормушки и, конечно же, надежные «корочки» членов любых союзов, тех «союзов» которые и без помощи Воланда могли решить любые проблемы советского человека.

Ну, а что оставалось делать?! Бросаться грудью на амбразуры? Сжигать себя публично на Красной площади? Или отправляться восвояси (не в изгнание!) вслед за Сергеем Довлатовым, или порочить себя во всех смыслах беготней в аэропортах, как Михаил Барышников? Ну не в Сибирь же отправляться по этапу! В конце концов, что, как не великий «квартирный вопрос» испортил советского человека? К черту весь мир, если осетрина не только не давала возможности массам оценить собственную свежесть, но и просто напросто отсутствовала для широких слоев населения.

К черту «крикогубого Заратустру», самоубийцу Владимира Маяковского! К черту героев Кузнецкстроя, если доступ в номенклатурные рестораны закрыт для рядовых посетителей! К черту рабочих с лучинами во тьме и сумасшедшим бормотанием:

Сливеют губы с холода,

Но губы шепчут в лад:

Через четыре года,

Здесь будет Город-сад![5]

К черту сады, если губы при этом должны «сливеть с холода»! Сады хороши и с видом на подмосковные реки или на пляжи партийных курортов в Крыму или Гаграх.

И, как венец всесоюзной десталинизации, - массам советского «монолита» однозначно и категорически не хватало «Майонеза», «Зеленого горошка» для праздничных салатов, золотых медалей для проходных баллов и запчастей к народному счастью: «Жигулям».

С этим решительно нужно было что-то делать, - черт с вами, - запускайте космические корабли, вводите войска в Афганистан, соревнуйтесь с рейганомикой и программами звездных войн, но «Шпроты» рижского производства на столах должны быть у всех!

Перемен! Перемен требовали сердца миллионов советских потребителей.

Хватит бродить вокруг утраченных иллюзий и наливаться водкой на кухнях под хрипло-пьяные вопли советского барда! Нужно было действовать! Действовать!

Хватит кричать и надрываться бестолку!

Действовать! Хочешь жить достойно, - умей вертеться вокруг собственной оси с утра и до вечера.

И только хрупкая и нежная «Раба любви» советского кинопроката Елена Соловей безопасно ласкала миллионы советских ушей бриллиантовыми трелями дамских выкриков:

«Господа! … 

Господа….

Вы - звери.... 

Вы будете прокляты своей страной…»

***

Возможно, что картина Эдварда Мунка «Крик» является «образцовым выражением грандиозных модернистских тем отчуждения, отсутствия ценностей, одиночества, социального распада и изолированности, настоящей программной эмблемой того, что принято называть веком тревоги» (Ф. Джеймисон) и, конечно же, она совершенно неуместна в постиндустриальном мире обществ потребления.

Она так же шокирующее неуместна, как и «нерв» советского общества потребления, исполняющий легендарную «Охоту на волков» по вызову в партийных кабинетах Страны Советов.

Прошла пора вступлений и прелюдий.

Все хорошо, не вру, без дураков.

Меня к себе зовут большие люди,

Чтоб я им пел «Охоту на волков».

………….

Я не хлебнул для храбрости винца

И, подавляя частую икоту,

С порога от начала до конца

Я проорал ту самую «Охоту».

Его просили дети, безусловно,

Чтобы была улыбка на лице.

Но он меня прослушал благосклонно

И даже аплодировал в конце….

Бриллиантовая паутина вопля советского барда рухнула в наркоту и водку. Он отчаянно искал смерти, тот единственной, но невозможной в мире брежневского постмодернизма ситуации, «в которой человек оказывается один на один с самим собой, когда, следовательно, его субъективность и индивидуальность проявляются (или должны проявится) в наибольшей степени, когда, следовательно, ответ на вопрос «что есть человек?» кажется возможным (или невозможным)» (Ж. Деррида).

            Действительность предлагала другую ситуацию и роль – надрывного шута в болоте застоя и кухонного страдания. Так и не сумев пустить себе пулю в лоб, Владимир Высоцкий умер во сне, задохнувшись собственным криком и тяжелым алкоголизмом. И даже не умер, а просто подгадал:

Я когда-то умру, - мы однажды всегда умираем

Как-бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом…[6]

Его отчаянием сорванный крик «Охоты» советские граждане с трудом услышали на волне «Голоса Америки» в июле 1980. Сапожные ножи давно вышли из моды. Москва отдалась безответно Олимпиаде, под полой поставляя цинковые гробы из Афганистана.

Советский Союз подошел к своему концу, к той единственной исторической ситуации, в которой его неповторимая уникальность должна была проявиться в наибольшей степени, с полными сберкнижками, борьбой за десятки сортов колбас, натяжные потолки, стеклопакеты, курорты на берегах Турции и Египта и светлое настоящее сытого достатка.

Сражениям на полях гражданских войн он предпочел «войны» в очередях финансовых пирамид, супермаркетов и миллионных пробках на узких проспектах столицы бывшей супердержавы.

Ни Михаил Горбачев, ни Политбюро ЦК КПСС ничего не упраздняли, да и не могли ничего упразднить - СССР рухнул в пропасть сам собой, под тяжестью потребительского счастья миллионов.  

«Неистовые» демократы-правдолюбцы  80-х так ничего не успели завоевать, - на развалинах супердержавы можно было только мародерствовать.

Советское общество потребления так и не успело опомниться до сих пор.

***

Деконструкция – перестройка

Ж. Деррида

Михаэль Буровой (Michael Burawoy) топ-марксист от социологии, именитый профессор Беркли справедливо полагал, что пост-коммунистические страны страдают дефицитом моделей для анализа, но тут уже ничего поделать нельзя: сознание общества после коллапса супердержавы пробавляется мифами и мистификациями.

И как бы не подыскивались отчаянно 20 лет кряду «модели» анализа, как бы не перебирались четки слов, терминов, понятий, концепций, концептов, постсоветская действительность только то и может, что забываться снами, в которых, увы, преследуется одними и теми же кошмарами: событиями последних двадцати лет.

Кошмарные сны – единственная «модель» разумеется, не понимания, но хотя бы описания того, что терзает и коллективное, и личное сознание сообщества индивидов территории «Россия» и наверняка – сознание последнего Генсека, особенно в преддверии собственных юбилеев, - они, по злой иронии судьбы совпадают с юбилеями краха СССР.

А что еще остается делать? Ведь история только для виду не знает сослагательного наклонения. Когда затихают пророки и герои, она немедленно заводит шашни с наклонением и наклоняет его, как ей заблагорассудится. Потому постсоветский мозг несуществующей нации продолжает забавляться дурманом будущего и гаданиями на кофейной гуще собственных иллюзий.

Возможно, Китай будет править миром, а заодно Уралом и Сибирью. Возможно, Вьетнам под руководством коммунистической партии переплюнет постсоветское пространство, и очень может быть, что загнивший мир капитализма взорвется социалистическими революциями или хакеры поставят на колени все мировую банковскую систему. А может все гораздо проще, - Америка строит империю, где нет места ни Европе, ни Азии. В мире постсоветского экспертного гадания возможно все.

Но, как бы ни бесновался в поисках ближайшего будущего российский «мозг» нации, Советского Союза – нет. Его не существует так же, как не существует, и существовать не может ни мозга, ни нации, и этот факт по-прежнему отравляет сознание оставшихся на территории РСФСР миллионов.

Потому что только этот призрак – СССР - отчаянно нужен. Явно или скрыто, но только его канувшие в небытие величие, сила и мощь могут заставить сдвинуться с диванов постсоветские поколения. Но, как бы ни оплакивали прошлое, стремясь «онтологизировать останки» (Ж. Деррида), то есть сделать ушедшее навсегда существующим, возродить СССР уже не сможет никто.

Ни международные спортивные «победы», ни подтасованные под настоящее прежние праздники, ни ремэйки прошлого, ни сам краснозвездный Кремль – оплот советского авторитаризма, а ныне рабочее место российского Президента, ни даже сомкнутые в мечтах и грезах в колонны миллионы граждан не смогут вернуть то, что ушло и стало былью на своем веку.

Не удается даже свести счеты с собственной историей, тем более, с эпохой тоталитаризма. «Отец народов» не доверял никому. Судьбоносные решения он всегда принимал сам.

Он и собственную десталинизацию осуществил сам, - 5 марта 1953 года, и даже этим лишил настоящего куска хлеба современных борцов за всеобщие свободы.

***

Поколение Холодной войны должно уйти, прежде чем мир освободится от ценностей, привычек, стратегий и тактик эпохи планетарного противостояния двух супердержав: Союза Советских Социалистических Республик и Соединенных Штатов Америки.

Немало людей возлагают надежды на эту невозможную возможность настоящего для живущих поколений, - уйти в небытие истории. Но, они не могут просто так уйти, - встать и выйти на новом рубеже нового тысячелетия.

И единственное, что остается, - забываться сладкими снами или кошмарами, и только немногие могут ступить на другой путь, путь правды о самих себе, путь  демистификации собственной жизни и истории перед лицом тех, кто вступает в этот мир.

            Возможно, тогда невозможное станет возможным, и «смерть мыслящего духа» станет «подлинно творческим актом – актом, который превращает обледеневающие пустыни межмировых пространств, погруженные во мрак во вращающиеся массы раскаленных, светлых, теплых солнечных миров – систем, которые становятся колыбелями новой жизни, нового расцвета мыслящего духа, бессмертного, как сама материя...»[7].

Ну, если уж не пустыни межмировых пространств, то хотя бы собственные биографии, слова и поступки. Или просто – один единственный поступок, длинною в жизнь (М. Бахтин). 

Но, скорее всего, и последний Генеральный Секретарь ЦК КПСС, и последний представитель постсоветских поколений предпочтут бесцельно и безрезультатно слоняться в буднях, рассыпаясь сплетнями и мифами о собственном прошлом и настоящем, - смерть эпохи и поколения давно не повод подводить окончательные итоги и укладываться в гроб с пулей в голове.

В конце концов, услуги прижизненной элегантной мумификации теперь доступны всем без исключения гражданам руками анти-эйджинговой индустрии. «Живые трупы» такая же привычная черта современности, как и трехзвездочные отели, сети фаст-фудов или китайские подделки известных брендов.

Почему бы и нет?! Ведь не только вожди и святые могут наслаждаться бессмертием собственных тел.

Труп Иосифа Сталина, вынесенный тайно, ночью из Мавзолея, наверняка перележал под землей обычных покойников – забальзамированное мертвое тело неохотно отдает себя могильной фауне. Возможно, до сих пор его лицо хранит стальные черты.

Толпы мигрантов и гастрабайтеров из республик бывшего Советского Союза, гуляющие на Красной площади, подтвердят, что там, за гранитными стенами Мавзолея:

 «…Есть, например, здесь один такой, который почти совсем  разложился,  но раз недель в  шесть он все  еще вдруг пробормочет  одно словцо,  конечно бессмысленное, про  какой-то бобок: «Горби,  Горби», - но и  в  нем, значит, жизнь все еще теплится незаметною искрой...»[8].

Возможно, это бормотание не дает покоя миллионам.

Ну, одному человеку уж точно не дает.

И даже в собственный 80-летний юбилей на земле далекой Великобритании, в окружении звезд политики, культуры, шоу-бизнеса, он наверняка услышит это укоризненное, стальное бормотание двух мумий:

«Горби, Горби…»