Эпоха бесконечных «пузырей»

1. Несостоявшаяся модернизация мира
2. Эклектичная теория больших циклов и «пузырей»
3. Экономика идеальных «пузырей»

Несостоявшаяся модернизация мира

История проходит путь от подъемов к спадам. И всякий раз, как в наши дни, лишь только вызревает кризис, он представляется современникам вершиной трагизма, хотя является всего лишь частью очередной трансформации и началом нового витка. Экономика, как одно из полей битвы человеческой истории, также нестабильна, циклична и слабо предсказуема. Поощряемые всеми средствами и усилиями этапы ускоренного экономического роста и процветания не только преходящи, но имеют и обратную сторону. Это материальные, а с ними социальные, культурные и экологические издержки, бремя которых человечество несет, безуспешно пытаясь от него уклониться.

Диалектика развития через кризисы по циклической траектории позволяет понять, как блага одних поколений создаются за счет других – предшествующих или последующих. Если извлечь ресурсы для экономического прорыва удается у собственного народа, то индустриализация, культурная и техническая революции происходят ценой лишений поколений, «на костях» которых обещают построить «золотой век» потомков. Обычная политическая основа для такого сценария – тоталитаризм. В новой истории часто происходит и так, что относительное благополучие сильных и влиятельных держав и их союзников достигается ценой застоя или упадка более слабых, зависимых государств. Благодаря таким особенностям во внутреннем устройстве успешного государства либералы видят демократические, а не тоталитарные черты. Но «левые» объясняют эту успешность неоколониализмом. Однако, в ХХ - начале XXI века полярный мир (отдельные части системы) стал более взаимозависимым, соответственно, блага и издержки процветания значительно легче глобализуются, чем столетия тому. Успехи и достижения одних наций становятся доступными другим. А издержки чужого успеха, первоначально накопленные в отстающих и подчиненных регионах (в виде проблем бедности, болезней, терроризма в том числе), быстрее рассредоточиваются по миру.

Казалось бы, эта дивергенция должна принести системе гармонию и равновесие. Блага станут общедоступными, а глобализация проблем заставит решать их всем миром сообща. Что приведет нас в будущем к концу кризисов цивилизации (по Ф.Фукуяме, автору книги «Конец истории и последний человек») и воцарению демократии и прогресса в глобальном мире. К разочарованию идеалистов-футурологов замечено, что это не так. И дело не только в том, что либеральная модель модернизации по рецепту Вашингтонского консенсуса не может быть «пилюлей», полезной каждому государству в любое время. Или «ось зла» так уж сильна и неодолима миротворцами? Или что проклятье бедности отдельных стран неизлечимо? На удивление, проблемы гнездятся там, где обычно ищут их решение. Там, откуда берет начало трагичность шоков и колебаний социально-экономических систем, вызванных амбициями сильнейших мира сего, занятых мировыми проблемами. В том, какие несметные ресурсы пущены «на ветер» ради удовлетворения этих амбиций за последнюю без малого сотню лет. Итогом стала не дивергенция, а еще больший дисбаланс в мире. Что приводит к таким выводам?

Во-первых, несмотря на риторику и политические игры, крупнейшие державы никогда не были заинтересованы в равномерном распределении благ, подрывающем их власть в мире, разделенном на лидеров и отстающих. Наоборот. Под завесой благих намерений наведения порядка колоссальные инвестиции были направлены «жандармами» этого мирового порядка в поддержание своей гегемонии (такая тенденция, проявившаяся во второй половине ХХ века в виде «холодной» войны и политической экспансии, продолжается и в ХХI веке). Не только как расходы «гонки вооружений», потери от военных операций и борьбы за контроль над рынками, ресурсами и отраслями. Но и не меньшие издержки войны идеологий (одним из центров которой были и остаются США, а вторым – в свое время СССР, а теперь – в значительной мере Китай, другие страны Азии и Ближнего востока). А также колоссальные затраты по финансированию реформ по модернизации экономики и институтов в отстающих странах. Притом, что важной (хотя хорошо скрываемой) целью реформ, этого «донайского дара» благополучного Севера отстающему Югу, было распространение странами-спонсорами своей экономической модели и расширение политической власти. Не удивительно, что наиболее общим результатом реформ стало взаимное разочарование. Р. Макномара (будучи президентом Всемирного банка) сетовал в 1970г., что даже в тех развивающихся странах, где достигнута экономическая динамика, реформы не обеспечили роста благосостояния.

Во-вторых, далеко не все достижения цивилизации глобализуются, а проекты миротворчества воплощаются. Это ограничивает возможности реформ, даже если бы намерения реформаторов были честными, а финансирование реформ - справедливым и достаточным по объемам ресурсов, инвестированных внешними спонсорами и мобилизованных странами-донорами. Можно ввозить в Африку (или Украину) бесплатные вакцины, но невозможно импортировать культуру и традиции заботы о здоровье нации. И примеров подобных «ловушек», ведущих к потерям средств и усилий, масса, причем, независимо от идеологической установки реформаторов. Можно переносить институты рынка и демократии, но нельзя быть уверенными в их эффективной работе в чужой исторической и социальной среде. Так как это просветление пришло к реформаторам поздно, то мир в ХХ-ХХI веках служил гигантской творческой лабораторией проб и ошибок реформаторов и революционеров. А ресурсы в виде вложений и упущенных возможностей расходовались на подобное творчество в беспрецедентном объеме.

В-третьих, финансируя колоссальные издержки «гонки вооружений» и не меньшие расходы «лаборатории по преобразованию мира», крупнейшие державы (СССР, США и их партнеры) сталкивались не с угасающими, а с растущими международными проблемами. А также непосредственно ввязывались в «бряцание» оружием в различных частях света (ярчайшие примеры 60х-70х годов ХХ века – Вьетнам и Афганистан, а недавнего времени – Ирак и снова Афганистан). «Ввязывались» в продолжительные и дорогостоящие конфликты, но не побеждали в них. Влача бремя затрат, нести которые обязывал международный статус (внешняя нагрузка на экономику, включая войны, милитаризацию, реформы, спонсорство), правящая элита ведущих стран - США и СССР – была обеспокоена, как избежать прямого и немедленного возложения этого бремени на плечи граждан. Причина очевидна - не имея перманентного успеха во внешней политике, лидеры опасались встречных проблем во внутренней социально-экономической сфере. Сохранение власти и обеспечение ее легитимности требовали поддержания качества жизни в стране (внутренняя нагрузка), что рассматривалось народными массами, как показатель успеха политического курса и экономической модели. Позволить глобализацию издержек мировой экономики и впустить проблемы в страну, означало опустить уровень жизни своих избирателей. Что было недопустимо, по крайней мере, для провозглашенной демократии.

США, как казалось в конце ХХ века, справились с этими разрывающими проблемами (внешней и внутренней нагрузками на экономику) и вышли победителями «холодной войны», пережив крах главного политического оппонента. Гибель СССР, вызванная неразрешимостью таких конфликтующих задач, начиная с 1960х годов, была ускорена приемом в 1980е годы «пилюли» реформ, изготовленной в западной демократической лаборатории (и рядом не менее важных причин, выходящих за рамки данного обсуждения). То, что США удалось найти решение головоломки в сфере финансовой экспансии, не ново для капиталистического мира, где такой подход столетиями обеспечивал экономическую мощь государств–лидеров (в свое время Голландии, затем – Англии, и, наконец, Соединенных Штатов), позволял переносить издержки гегемонии и благополучия из центра на страны-сателлиты и давал ресурсы для контроля над значительной частью мира.

Однако, особым вкладом в историю ХХ века и «ноу хау» Штатов стала беспрецедентная степень влияния проводимой ими финансовой экспансии на естественный ход циклов экономической конъюнктуры, какая обеспечивалась скоординированными многоходовыми действиями США и стран-партнеров (прежде всего Западной Европы и Японии). Действиями, ускорившими приливы и отливы в глобальном экономическом пространстве. Представлявшими собой череду шагов, которые теперь не следовали за естественными деловыми циклами (с целью их смягчения), а были направлены на «приручение» циклов и усиление их влияния в интересах политики, гораздо более чем экономики. Как говорил Р.Никсон в 1970г.: «мы теперь все кейнсианцы». А через десятилетие правительство Р.Рейгана (и правительство М.Тэтчер за океаном) сутью своих действий заявляло, что они уже «монетаристы». Дальнейшие действия (Д.Буша и сейчас уже Б.Обамы) представляют собой такие же пируэты, которые раз примерно в десять лет разворачивали экономику против естественного хода событий. В прочем, роль СССР в раскачивании лодки нельзя считать пассивной, хотя инструменты рыночной экономики ему были недоступны. Наоборот, масштабы противостояния двух гегемонов (США и СССР), разделение мира идеологической и Берлинской стенами, а также «холодная война» дали почву амбициям по модернизации мира и задали амплитуду расшатывания маятника мировой экономики.

В-четвертых, в ХХ веке, особенно после Второй мировой войны, изменилась политическая карта мира и социально-экономические процессы в нем.
Развитие национально-освободительных движений и деколонизации мирового Юга в этот период создали новый социальный и политический контекст, что существенным образом повлияло на цели и результаты применения инструментов финансово-экономической политики. Деколонизация привела к мощным миграционным процессам. Приток мигрантов, который ранее был лишь источником дешевой рабочей силы, продолжал влиять на крупнейшие экономики мира, но теперь по-другому. Увеличивались напряжение в социальной сфере и упомянутая выше внутренняя нагрузка на экономику. Волна национально-освободительных движений, рост масштабов и усиление роли социалистического лагеря в ХХ веке привели к всплеску активности рабочих движений и в странах развитого капитализма в старой Европе и Америке. Результатом уступок наступлениям рабочего движения на Западе стал в том числе «зарплатный взрыв», названый так экономистами в 1960-70х годах. Кроме того, деколонизация существенно изменила возможности стран-гегемонов влиять на мировые процессы. Это иллюстрирует сравнение США конца ХХ века и Англии конца ХIХ – начала ХХ веков. Политика гегемонии, экспансии, усмирения непокорных являлась общими чертами этих стран в разные периоды. Однако, примеры того, как Соединенные штаты решали свои военные задачи «по-английски», то есть чужими руками (Ангола, Камбоджа, Никарагуа), демонстрировали меньшую в сравнении с Англией эффективность. Не говоря уже о сомнительной эффективности прямого участия в конфликтах (главные примеры - Вьетнам, Ирак, Афганистан) общей стоимостью более триллиона «зеленых».

Причину хорошо иллюстрирует фраза лорда Р.Солсбери (премьер-министр Соединенного Королевства), утверждавшего, что у Англии в те годы была Индия – английская «казарма у восточных морей», где можно было призвать войска и изъять средства на содержание армий для ведения военных действий по всему миру. Деколонизация привела к тому, что непосредственное изъятие национального богатства из колонизированных стран сменилось в ХХ веке, названного политологами «бунтом против Запада», частичным перенаправлением финансовых потоков в страны мирового Юга. Потоков, с целью поддержки реформ и политического спонсорства (громкий пример политического спонсорства, предшествовавшего конфликту – предоставление миллиардных дотаций Ираку в 1988-89 годах в период сотрудничества Вашингтона и режима Хусейна).
Возможностей и ресурсов, какие имела Англия в конце ХХ века, не было ни у США, ни у СССР, «ввязавшегося» в 1969г. в войну в Афганистане с местными силами, поддерживаемыми США. Войну, которая велась за счет нефтегазового экспорта и ценой колоссального торможения советской экономики.

Впрочем, лидер мирового капитализма имел весомое (сравнительно с СССР) конкурентное преимущество, которое в итоге обеспечило ему экспроприацию мировых доходов. Оно выражалось в новой финансовой политике Вашингтона. Ее стартом можно считать отмену золотого стандарта, освободившую денежную эмиссию США от ограничений. С этого момента сеньораж стал тем инструментом, который в основном обеспечивает США приток мировых ресурсов за счет эмиссии доллара. Однако, как подчеркивает Д.Арриги (профессор университета Д.Хопкинса, автор книг «Адам Смит в Пекине» и «Долгий ХХ век»), такой финансовый «насос» улучшает положение ведущей страны капиталистического мира на ограниченный (имеются в виду десятилетия) период, перенося бремя содержания внутренних и международных проектов страны-гегемона на подчиненные страны. Данная основа процветания могущественных стран не может быть прочным фундаментом их долгосрочного роста. В больших временных масштабах финансовая экспансия ведет к аккумуляции кризисных явлений, которым суждено разрешиться в будущем. Мы наблюдаем неравномерный рост центров капитализма относительно остальной части мира. Выдачу такими центрами (прежде всего США) отсроченных счетов за нынешнее благополучие, платить по которым будут потомки.

Эклектичная теория больших циклов и «пузырей»

Так как мировая система постоянно растет и усложняется, то характер циклических процессов в ней также меняется. В природе разных кризисов и циклов ученые ищут общие черты и закономерности. Традиция периодизации экономики и истории опирается на работы К.Маркса. Затем исследовательская программа, объединяющая экономические, социологические и географические знания и методологии, продолжена Й.Шумпетером, Ф.Броделем, потом И.Валлерстайном, Д.Харви, Д.Арриги и другими учеными. С учетом глобальных (не только экономических, но и политических, социальных и культурных) последствий нового экономического кризиса такой подход актуален. Последователем данной традиции является и Р.Бреннер (автор книги «Бум и пузырь», изданной в Лондоне), который выполнил исследование современной цикличности. Выбранный научный путь оказался намного богаче на находки, чем менее продуктивный в этом отношении инструментарий неоклассической экономической теории. Притом, что неоклассическая теория подвергается в наши дни критике (в том числе со стороны ее приверженцев), как своего рода «пузырь», саморазростающийся благодаря накоплению громоздких математических конструкций, ведущих к противоречивым и все более бесполезным для практики умозаключениям. «Пузырь», устремляющий саму неоклассическую теорию к кризису.

Очевидна и социальная обусловленность различий во взглядах. Неоклассическая теория совмещена с неолиберальной идеологей – интеллектуальным продуктом сторонников финансового капитализма образца ХХ века. Эта идеология не нуждается в анализе накопления и использования богатства и власти в мире, как основной причины циклов. Напротив, социальная экономика и миросистемный анализ, приводят к выводам малоприятным для теоретиков капиталистического подъема, так как выявляют не только его циклический, но и саморазрушительный характер. Интрига заключалась в том, что для «наружного применения» неолиберализм служит целям убеждения в безальтернативной глобализации и экспансии рыночной модели, которые якобы приведут к выравниванию уровня жизни в мире (дивергенции). Но сама властная верхушка мира капитализма мало в это верила и была «в глубине души» более марксистской по миропониманию, чем кажется. Знания о социальной природе циклов и кризисов помогали стратегам системы накопления капитала разрешать ее внутренние противоречия.

В русле исследований неомарксистов и макросоциологов находится теория «пространственно временного закрепления» капитала, развитая Д.Арриги (профессором университета Д.Хопкинса, автор книг «Адам Смит в Пекине» и «Долгий ХХ век»). В работах Д.Арриги речь идет о системных циклах накопления капитала, при этом каждый новый цикл приводит к большему охвату пространства системой отношения «центр-периферия». Именно больший охват пространства (новых рынков и ресурсов) позволяет центру мобилизовать дополнительные средства для преодоления внутренних кризисов капитала и запустить новый цикл накопления. Д.Арриги выделяет с ХVI по XXI век четыре соответствующих цикла: генуэзско-иберийский, голландский, английский и последний - американский. Каждый цикл продолжительностью с «длинный век» напрямую связан с гегемонией ведущего государства (квази-государства) капиталистического мира: итальянских городов, Нидерландов, Англии и США. Именно гегемонией, потому что лидерство ведущей страны своего периода первоначально обеспечивалось в основном ее геоэкономическими и геополитическими преимуществами, незаменимыми для формирования мирового порядка и стабилизирующими систему. Однако, в завершении цикла преимущества лидера сходили на нет, а само лидерство поддерживалось только силовыми (все более дорогостоящими) методами. А значит, имело место уже «господство без гегемонии». В итоге цикл завершался терминальным кризисом и передачей эстафеты лидерства (в частности от Англии к США в начале ХХ века). Внутри долгого векового цикла гегемонии существовали иные масштабу и драматизму циклы экономической конъюнктуры (пример анализа таких циклов – работы К. Жугляра, С.Кузнеца, Н.Кондратьева), приводящие к кризисам сигнальным (в отличие от терминальных, не разрушающих систему, а лишь разбалансирующих ее).

Так как сигнальные кризисы, по мнению Д.Арриги, в основном были связаны с перепроизводством и перенакоплением капитала, выхода из них было два. Первый - избавление от излишков капитала путем банкротств. Такой путь вел к депрессии, а депрессивный центр не мог сохранять привычный стиль жизни, в том числе позиции лидерства. Второй путь, на который государство-гегемона толкал инстинкт самосохранения – это перемещение крупнейших капиталов из производственной (пересыщенной) сферы в финансовую. То, что Д.Арриги назвал «финансиализацией», приводя в качестве примеров преодоления кризиса через «финансиализацию» Англию конца ХIХ и США второй половины ХХ века. «Финансиализация» позволяла включать особые рычаги для сохранения геолидерства. Это были уже не технологические, ресурсные или системные преимущества в конкурентоспособности ведущей державы, а инструменты финансового империализма в чистом виде, позволяющие спасти систему перенакопления с помощью организации «кризисов на уязвимых территориях». Среди таких инструментов – экспансия глобальным центром своей кредитно-денежной системы. Предоставление остальному миру того «зонтика в ясный день», который (как говорит известная поговорка) забирают при первых признаках непогоды.

Хотя рост центра финансового капитализма сопровождался его милитаризацией, система отношений лидеров с периферией в ХХ веке не была тривиальной. Чтобы не допустить неповиновения уязвимых территорий, наряду с силовым (военным) подчинением, использовалась и особая «щедрость» неоимпериализма: гуманитарная поддержка, экономическая помощь, продвижение реформ. Однако, несмотря на это, система, в конце концов, выходила из равновесия, когда ресурсов (в том силе отбираемых центром у подчиненных территорий) становилось недостаточно, чтобы покрыть издержки по поддержанию клонящейся к закату гегемонии. Именно так, между I и II Мировыми войнами США, до этого кредитуемые имперской Англией, превратились в ее кредитора и нового лидера мирового капитализма. А Англия, которой не хватило ресурсов для контроля над своей империей, перешла в круг союзников США. Сама же Америка в ходе четвертого капиталистического цикла накопления оказалась в совершенно особых условиях, каких не было у Англии и Голландии. В отличие от предыдущих стран-гегемонов США столкнулись с двухполярным, а затем и однополярным миром и связанными с этим небывалыми геополитическими и геокутьтурными сдвигами, продвигаемой ими же глобализацией, расширением мирового рынка, долларизацией и либерализацией мира. А также значительным политическим и экономическим подъемом мирового Юга. В столь необычных условиях использование Штатами знакомых инструментов политики неоимпериализма и финансового капитализма носило не только количественно больший, но и качественно новый характер. Практика все больше выходила за рамки отдельных концепций и теорий (кейнисанской или монетаристской, либеральной или неомарксистской) и была смешанной и противоречивой. По этим причинам, теории и модели принятые для описания современных «пузырей», циклов и кризисов разнообразны, но остаются в совокупности слабо совместимыми и эклектичными.

Впрочем, применение даже продуктивных методологий исследования современного мира ведет к тенденциозным оценкам, которых желательно избегать. Таким, как презумпция виновности любой из сторон исторического процесса в отдельности: США, СССР или, например, Китая. Как было показано, именно их соучастие в состязании на мировой «шахматной доске» обусловили историческую траекторию и создали все последствия. Взаимовлияние и отражение друг в друге идеологических противников ХХ века очевидны - США создавали у себя расточительное «государство благосостояния», а СССР осваивали чиновничий государственный капитализм. Взаимовлияние, хотя оно и ограничено несовместимостью культур, наблюдается у современных США и Китая. Понятно, что вклад в мировую нестабильность со стороны США, которые были и остаются самой богатой и влиятельной страной в мире, имеет наибольший вес и поэтому далее анализируется преимущественно он. Для научных целей также бессмысленно раскрывать очередную «теорию заговора», согласно которой коварная элита (допустим в США) гонит общественное «стадо» в хитроумную западню. Хотя манипуляции оценками и убеждениями встречаются повсеместно, но очевидно, что нынешнее состояние мировой системы объясняется не только этим. Напротив, оно характеризуется максимальной неопределенностью, в результате чего никакой из сценариев разрешения кризиса не является более вероятным и ни одна из сторон не ожидается окончательным победителем.

Экономика идеальных «пузырей»

Вышеприведенные соображения важны для рассматриваемой темы – механизмов, причин и последствий возникновения так называемых «пузырей». Указаны предпосылки выравнивания развития мировой экономики и не менее мощные силы, препятствующие этому. Интенсивное противодействие таких сил и олицетворяющих их геоэкономических игроков сложилось с середины ХХ века и продолжается до наших дней, уводя мировую систему все дальше от состояния равновесия. Смещение социально-экономической системы в сторону от естественной циклической траектории развития проявляется симптоматически в виде непрерывно множащихся «пузырей», преобразующихся друг в друга и расширяющихся по масштабу (выходящих за рамки отдельных рынков и регионов) и степени охвата мировой экономики.

До настоящего времени «пузыри» рассматривались множеством экономистов (в том числе калифорнийским профессором Д. Сорнетте, автором книги «Как предсказать крахи финансовых рынков»), как чрезвычайные события, вызванные «инфицированием эффективных рынков» и приводящие к сбою саморегулирующейся экономики. Ажиотаж и стадность игроков, их озабоченность поиском «большего дурака» создают, по мнению авторов, условия для возникновения «пузырей». Сдувание лопнувших пузырей представляет собой «выброс», приводящий к сжиганию сверхнакоплений и коррекции рыночного равновесия. Хотя Д.Сорнетте предсказывает «суперкрах 2050г.», основу его рассуждений составляет методология ограниченной рациональности поведения рыночных агентов и их кооперация, приводящая к устойчивой положительной обратной связи. То есть, к постоянному самовозбуждению участников рынка. Как и ряд работ, эта книга достойно освещает «микромир» пузырей, но обошла вниманием макроэкономическое окружение, а тем более лишена анализа политических и социальных процессов, формирующих сцену и сценарий игры «пузырей». Если такое сужение точки зрения подходит для исторической ретроспективы, включая тюльпаноманию ХVII века (Голландия), «пузырь» Южных морей 1720х годов (Англия), земельный бум 1920 годов (США), то в современном мире является излишним упрощением, ведущим к потере сути.

Как будет показано далее, современные «пузыри» представляют собой не столько хаотичные сбои в работе механизма ценового равновесия, но, являясь продуктом системной и намеренной деятельности экономистов и политиков, «пузыри» служат им одним из ключевых драйверов социально-экономической динамики, используемых для перенаправления деловых циклов. Идея Д.Сорнетте, с которой можно в этом контексте согласиться, ни разу за недавний период не происходило окончательное рассасывание «пузырей» и устранение их влияния на экономическое равновесие. Напротив, существует последовательность переформирования старого «пузыря» в новый, более масштабный и угрожающий сбоем мировой системы. Так как, начиная с 1960х годов (точнее, с момента отказа от золотовалютного стандарта) темп роста индекса Доу-Джонса стал обгонять экспоненциальный тренд, что свидетельствует об ускоренной «финансиализации» экономики, непрерывном разогреве фондовых рынков, ведущих к надуванию «пузырей». Д.Сорнетте считает такой сверхэкспоненциальный рост признаком надвигающегося краха социально-экономической системы. Соглашаясь с В.Годли (Кэмбридж), С.Капицей (Россия) и другими учеными, автор экстраполирует динамику макроэкономических индикаторов (включая численность населения) и рассчитывает время перехода системы в критическое состояние - току бифуркации. Это - 2050 год. Верить или нет в апокалипсическую нумерологию Д.Сорнетте, но происходящие сбои в мировой системе, связанные с ее «финансиализацией», мы уже наблюдаем.

Явление «финансиализаии» считается типичным для нисходящей фазы кондратьевского цикла. Этот длинный цикл, основанный на смене технологических укладов, открывается восходящей фазой. Новые технологии и свободные рынки делают промышленный сектор инвестиционно привлекательным. Происходит приток производственных инвестиций, наблюдается рост производства. Постепенно рыночное пространство заполняется. Высокая конкуренция производителей заставляет их поступаться прибылями и замораживать инвестиции. Цикл переходит в нисходящую фазу, для которой характерны системная нестабильность, накопление ликвидности и перенаправление капиталов на краткосрочные спекулятивные операции. Инвесторы уходят из высококонкурентных секторов производства и торговли во всегда открытую для них «штаб-квартиру рыночной экономики» (как говорил Й.Шумпетер), то есть на финансовый рынок. Приток игроков на финансовом рынке провоцирует спекуляции и надувание «пузырей», которые запускают кризис, ведущий к «сгоранию» избыточного капитала. За финансовыми потрясениями следует падение спроса и вытеснение с рынка слабых производителей и неконкурентных технологий. Система перезагружается после кризиса и начинается новый подъем. Такова модель экономики без учета масштабной финансовой экспансии государства. Экспансия первоначально призвана растянуть вторую фазу длинного цикла и отложить «перезагрузку» (смягчить кризис экономики и власти). Но злоупотребление таким лекарством (что происходит сейчас, по мнению Д.Арриги) ведет к зависимости. К дезориентации экономики, дальнейшему вытеснению производственных инвестиций спекуляциями, росту дисбалансов международных расчетов и системной инфляции. Искривлению социальной структуры доходов и умножению напряженности в мире. Надувается «мегапузырь» для большого хлопка. Начав решать политические задачи (преодолевать внешнее и внутреннее давление на экономику) с помощью финансовой экспансии, власти США открыли ящик Пандоры.

Комплексный анализ возникновения «пузырей», вследствие раскачивающей мир макроэкономической политики США, был предпринят Р.Бреннером. Автор указывает на четыре поворотных пункта в финансовой политике США и стран союзников, заложивших такт колебаний. Такими пунктами были: переход США к политике макроэкономической экспансии в середине 1970 года и сопутствующий отказ от золотого обеспечения доллара, «монетаристская контрреволюция» Рейгана-Тэтчер 1979-1980 годов, соглашение «Плаза» 1985 года и обратное соглашение «Плаза» 1995 года. Начало большого пути положила послевоенная (II Мировая война) политика Соединенных штатов по поддержке Германии и Японии. Обеспечивая ставшие на путь кооперации с США государства Западной Европы и Азии моделью (план Маршала) и экономическими условиями восстановления (в виде рыночных преференций и прямых инвестиций), Штаты не только создавали себе рыночное пространство. Они не забывали и про политический «гешефт» - нужны были сильные и успешные союзники на западной и восточной границах социалистического лагеря (в Японии, в частности, оборудовались американские военные базы). Успех не заставил себя ждать: немецкое и японское трудолюбие, помноженное на американскую поддержку, выросли в интенсивный промышленный рост и социальный прогресс в послевоенных странах, который был назван Р.Бреннером «неравномерным ростом». Примечательно, что, рассуждая о причинах прорыва послевоенной Японии, Ф.Фукуяма (в книге «Сильное государство»), не связывает их с реформированием японской экономики и институтов. Наоборот Япония дипломатично уклонилась от большей части реформ, «не позволив иностранным донорам насадить в их стране такие институты, которые вытеснили бы институты местные». Впрочем, не будем преуменьшать роль обучения практике международных финансов и торговли, проводимого американцами. И тем более масштабы мирового рынка, который стал доступен Японии благодаря американской поддержке.

Но прорывной рост послевоенных Японии и Западной Германии не обошелся Америке даром. Финал восходящей фазы кондратиевского цикла (насыщение мирового рынка и перепроизводство) был ускорен. Наблюдались отток инвестиций из США, усиление конкуренции со стороны Японских и Германских производителей, рост импорта в США дешевых товаров с их стороны и ухудшение состояния текущего счета Соединенных штатов. В 1960-1970 годах США испытывают сильную внутреннюю и внешнюю нагрузку на экономику, которую усугубил безуспешный ход Вьетнамской войны (противостояние американской и советской систем), подъем антивоенных настроений и волн социального протеста в США и в мире. Так как нагрузка на экономику оплачивалась эмиссий доллара, Соединенные Штаты оказались в тисках политических и финансовых проблем (невозможность выполнять международные обязательства при фиксированном курсе доллара). Уклоняясь от этих проблем, США отрекаются от золотовалютного стандарта, последовательно девальвируют доллар и признают словами Р.Никсона, что они «теперь кейнсианцы». Хотя фактически были ими годами ранее, финансируя денежной эмиссией амбициозные политические прожекты (разрушение Бреттон-Вудской системы шло в несколько этапов с 1968 по 1973 годы, в течение которых доллар «роняли» неоднократно). Экономическая мотивировка смены курса была следующая. Отказ от золотого обеспечения и девальвация доллара относительно мировых валют должны были поднять конкурентоспособность американских производителей и снизить доходность экспорта дешевых промтоваров из Японии и Германии. Последнее возымело место. Прибыльность их экономик, а с ней и привлекательность фондовых рынков Старого Света уменьшились. «Маятник» качнулся в пользу США, а волны от брошенного в финансовые воды камня прокатились по глобализированному миру. Следом за сменой курса произошло переключение потока инвестиций (спекулятивных капиталов в том числе) из Германии и Японии на новые рынки Южной Америки и Юго-Восточной Азии (околояпонские страны), где была обнаружена инвестиционная привлекательность реформируемых экономик. Было положено начало надуванию там нового искусственного «пузыря».

К сожалению, девальвация доллара не стала спасительной для американской экономки (правильнее сказать, для традиционных отраслей старой экономики) и облегчила болезнь ненадолго. Препятствовала излечению фаза застоя, в которую вошел длинный цикл. Если бы, развиваясь естественным путем, цикл последовал в следующую - депрессивную фазу, то это привело бы к выздоровлению сильнейших производителей за счет вымирания слабых особей. Такой эволюционный путь проходит через кризис, сокращение выпуска и безработицу, но в итоге ведет к подъему. Депрессия – та цена, которую следует уплатить за последующий рост. Немецкий ученый Г.Менш назвал "триггерным эффектом депрессии" ее свойство запускать инновационные процессы, переключать капиталы, вращающиеся в сфере спекуляций и «пузырей», на финансирование инноваций и венчурных проектов. Но… Политическая целесообразность нового времени исключала депрессию. Как можно позволить развиваться естественному ходу событий, если «все кейнсианцы» в социальной политике стремятся к максимальному уровню занятости. А активные борцы за мир – к возрастающим военным бюджетам и масштабному мировому спонсорству. Режим экономии не входил в планы власти и кейнсианская политика отчаянно пыталась разогреть рынки. Но если политические прожекты удовлетворялись эмиссией долларов, то производители США и Европы (несмотря на эмиссию) продолжали ощущать тесноту рынков, инфляцию издержек и нарастающее давление «снизу», из рабочей среды, вызвавшее упомянутый «зарплатный взрыв». Все это дополнительно сокращало рентабельность. Американские производители несли потери и на родине, и в международных подразделениях, принадлежавших им за счет участия в капитале ТНК. Все экономическое пространство Запада наблюдало рост конкуренции, который был описан Р.Бреннером, как «слишком много входов в бизнес при малом числе выходов». Число игроков увеличивалось, рынок не покидал почти никто, а прибылей на всех не хватало. Это состояние экономики (падение рентабельности промышленного и торгового капиталов) способствовало дальнейшей «финансиализации». Крупнейшие инвесторы США, Европы и Азии переключались (в противоположность действию «триггера» Г.Меньша) на исполнение преимущественной роли мирового денежного посредника и спекулянта. Игры финансовых посредников были выгодны властям США. Но при условии, что доллар, используемый в мире для накоплений и спекуляций, является ведущей мировой валютой, а США – устанавливает правила игры в мире. Чтобы эти условия выполнялись, властям США необходимо было срочно переломить сложившиеся негативные тенденции – обесценивание доллара, вывод капиталов из страны и падение мирового авторитета США (который существенно подкосил Вьетнамский проект).

Тенденция утраты силы доллара возникла не только из-за чрезмерной эмиссии и мягкой денежной политики США. Проблему усугублял рост так называемой экстерриториальной долларовой массы. Данные финансовые активы, которые складывались из евродолларов и нефтедолларов (по происхождению), не склонны были к репатриации, так как не находили в американской экономике потенциала применения. Привлекательнее для них выглядели «пузыри», раздувающиеся на новых растущих рынках. Обращаясь в оффшорных банках, условия в которых были существенно либеральнее, эта денежная масса многократно мультиплицировалась, а ее оборачиваемость ускорялась. В результате на каждый выпущенный ФРС доллар денежной базы приходилось уже около десятка долларов денежной массы, оборачиваемой за рубежом (и конкурирующих со свежее напечатанными долларами). Это лишало сеньераж США эффективности, так как эмиссия давала больше ликвидности зарубежным рынкам, отбирая при этом «хлеб» (через инфляционный налог) у внутренней экономики. Исторической точкой, запустившей очередной виток инфляции издержек, приведшей к вымыванию капиталов из США и критическому ухудшению их платежного баланса (угрожая обвалить доллар), стал нефтяной кризис 1970х годов с многократным ростом цен на нефть (с 1973 по 1974 год с 3 до 12 долларов за баррель).

Чтобы вернуть силу доллару и перенаправить экстерриториальную денежную массу «back to the USA», необходима была коррекция денежной политики. На весах, с одной стороны, лежали промышленность и социальная сфера (желавшие мягкой денежной политики), а с другой - сохранение доллара в качестве сильной мировой валюты (ему мягкая денежная политика угрожала). Выбор не был легким. Принятое решение защитило доллар, а вместе с ним и американскую гегемонию ценой дальнейшей структурной дегенерации экономики США.

Эпоха бесконечных «пузырей»- II