Они почувствовали кровь, остановиться не могут

АВТОРКусок эфира

Передача «Персонально ваш»

Евгений Ройзман, политик: Да, это изматывающая история, когда обыски, допросы, когда обыски у твоих знакомых в любое время, когда роняют (как мы сейчас видели видео) совершенно постороннего человека, который просто стоял в подъезде. Это террор, это самый настоящий террор. Мы люди взрослые, привыкли. Просто считается, что террор – это когда ночью приезжают воронки, когда увозят в неизвестном направлении, десять лет без права переписки, «тройки», уничтожают, казнят… Но времена изменились, и то, что происходит сейчас, – это тоже террор. Да, мы взрослые люди, и говорим: «Ну да, сейчас какая-то лайт-версия». Но эти-то молодые с этим не сталкивались, они тоже удивлены, но они готовы сопротивляться. В те-то годы никто сопротивлялся, а эти, смотрите, они стоят и готовы сопротивляться. Вот эта вся невынужденная жестокость разгона митингов, задержания людей, арестов, – все это носит такой демонстративный, декларативный характер. Но с другой стороны, посмотрите на молодых. Они ведь не боятся, и правильно делают.

Яков Широков: Все ли не боятся?

Е.Ройзман: Ну слушайте, конечно, не все. Кто-то боится, кто-то не боится. Понимаешь, когда говорят, что бытие определяет сознание, – можно человека бить, он будет подставлять плечи и закрываться руками. А у другого – другая реакция: выхватить палку и перейти в наступление. Разные совершенно реакции. Эти молодые жили в другой стране, они не видели того, что видели мы. Они не ходили строем, не маршировали. Они не так подвержены пропаганде. Они умеют получать информацию из других источников, они гораздо свободнее, чем были мы. Другое дело, что времена меняются, и процент молодых сейчас гораздо меньше. Сейчас основное мужское население страны – это 39-40 лет. В 1917 году основное мужское население страны – 17-18 лет. Есть разница, да? С одной стороны, это плохо. С другой – хорошо. Обратите внимание, насколько осмысленным был протест. Мы с вами не видели ни одной перевернутой машины, ни одного выбитого стекла. Да никаких искалеченных заграждений. То есть люди совершенно разумные, спокойные, просто отстаивают свою позицию. Я все равно надеюсь, что что-то произойдет, и это что-то произойдет не так, как было в 1917 году. Хотя власть делает для этого все возможное.

Инесса Землер: А нет ли такого ощущения, что эти молодые недооценивают вариативность действий власти, своих оппонентов?

Е.Ройзман: Смотри, разумные люди не могут это адекватно оценивать. Потому что ни одному разумному человеку не придет в голову такое: оперативники просто вдруг хватают бегущего человека, кладут его на бордюр и сознательно ломают ноги. Конечно, это же не укладывается в голове у нормального человека. Или просто банда силовиков снимает парня с велосипеда и начинает бить. Зачем, ну зачем?

И.Землер: Кстати, зачем?

Е.Ройзман: Я не знаю. Но я думаю, что это от безнаказанности. Какие-то самые низменные инстинкты, абсолютная безнаказанность. Понятно, что многое не укладывается в голове. Они ко многому не готовы. И те, кто старше, говорят: «Да вы не представляете, может быть еще и не такое». Конечно, они не верят в это. Когда рассказывали, что когда-то люди за анекдот получали сроки, мы смеялись над этим, нам это казалось диким. Мы родились во времена оттепели, нам казалось это дико. И вдруг это все возвращается, это все может вернуться. Помнишь, как у Галича в одном из самых серьезных стихотворений про гипсовые бюсты Сталина: «Им бы, гипсовым, человечины, они вновь обретут величие». И вот здесь ровно тот же самый случай: они почувствовали кровь, остановиться не могут.

Я.Широков: Вызывает некоторое разочарование то, что в субботы выходили несколько тысяч человек. В то же время, извините, на шашлыки пришли десятки тысяч. Будем даже трезво оценивать ситуацию. Мала прослойка поддержки у таких людей, как ФБК?

Е.Ройзман: Слушай, я не думаю. В Москве просто те люди, которые вышли, были рассредоточены. Там собрались перед сценой, для хлеба и зрелищ, как для плебса это всегда заготавливается, на всякий случай. Но во-первых, это история не ФБК – то, что происходит в Москве, это городская очень серьезная история, которая является примером для всей страны. Я еще раз повторю (хочу донести эту мысль): свободного человека отличает от раба несколько основополагающих вещей. Из них одна из самых основных – это право избирать и быть избранным. Это право может принадлежать только свободному человеку. И конечно, это надо отстаивать. Это то, что тебя отличает от раба. Это очень серьезно, и понятно, почему люди вышли. И держались очень хорошо. И надеюсь, что и 10 числа на Сахарова выйдет гораздо больше народу.

И.Землер: Тем не менее, коль скоро власть у нас испытала такую технологию, как шашлычный фестиваль, да и на эту субботу у нас намечен фестиваль с каким-то… я сразу скажу, что я не знаю английского языка, но по контексту ясно, что там что-то неприличное придумали с названием. Но люди туда идут. Значит, это тоже работает?

Е.Ройзман: Слушайте, ну работает. Но люди ведь разные все. Известная история: в свое время, когда первородство было променено на чечевичную похлебку. Это история мира, иное направление уже. Люди разные все: кому-то охота одно, кому-то – другое. Здесь очень интересный выбор стоит. Эти мероприятия же известны. Это примитивно все. Пытаются жратвой отвлечь от отстаивания человеческого достоинства. Каждый сам выбирает, мы люди свободные все.

Я.Широков: Напрашивается резонный вопрос, цитата из поэта: «К чему стадам дары свободы?»

Е.Ройзман: Слушайте, ничего не могу сказать, все понимаю. Как о собачках: «Все понимают, а сказать не могут».

Я.Широков: Стимул бороться за что-то и такая огромная толпа, которой наплевать.

И.Землер: Которая предпочитает фестиваль с неприличным названием.

Е.Ройзман: Но смотрите, мы же каждый все равно за себя отвечаем. Есть совершенно другой суд. Мы отвечаем каждый сам за себя, каждый к себе прислушивается: что правильнее, что честнее, что он детям скажет. Я так думаю.

Я.Широков: Еще одна история – заложничество. Эта история с годовалым ребенком. Что она нам показывает в первую очередь?

Е.Ройзман: Она нам показывает абсолютную безмозглость, потому что такие вещи даже в паблик выдавать нельзя. Во-первых, никто не напугался. Напоминаю всем, что прокуратура заявила, что инициирует лишение родительских прав и изымет ребенка у той пары, что вышла на митинг с ребенком. На самом деле, очень много людей на протест всегда выходили с детьми. То есть когда ты выходишь с детьми, ты показываешь, что ничего не боишься: это моя страна, мы безоружные, это демонстрация нормального человеческого поведения. И лучше бы прокуратуре молчать. Это вызвало огромное негодование, люди возмутились, это действительно так. И я хочу напомнить, что детей изымали у фашистов, детей изымали у коммунистов, если это были дети врагов народа. То есть эта практика абсолютно античеловеческая. И когда один из самых старых институтов государства публично предлагает эту практику вернуть – конечно, это вызывает негодование всеобщее. Я считаю, что это деградация институтов.