"Меланколие"

  "Меланколие, дульче мелодие, - горланила старуха охрипшим голосом, - меланколие, мистериос амо-ор!" Холодным мартовским ветром растрепало непокрытую седую голову, грязные лохмы свисали певице на глаза, дыбом вставали от очередного студёного порыва. Старухе не было никакого дела до куафюры, в пьяном вдохновении она самозабвенно исполняла первые две строки шлягера своей молодости снова и снова и плавно помавала в такт нечистой сморщенной ладошкой. На певице было надето мужское кожаное пальто, износившееся до неправдоподобия, давно нестираные джинсы, утратившие свой изначальный цвет много лет назад, и лопнувшие в нескольких местах китайские сапоги, которыми старуха отважно шлёпала по жидкой каше из снега и талой воды. Такие мелочи, как промокшие и иззябшие ноги, старуху давно не волновали. Душу грела недопитая бутылка "бормотухи", бережно хранимая в единственном целом кармане пальто, она же обеспечивала нетрезвой певице вдохновение.

       Мальчишки из полицейского патруля, зябко топтавшиеся на перекрёстке, прикрикнули, было, на бомжиху, пугая вытрезвителем, но та ничуть не испугалась.

       - Графиню - в вытрезвитель? А это вы видели?

       Старуха сложила из заскорузлых пальцев сухонький кукиш и помахала им в направлении полицейских. Реплика развеселила мальчишек, они проводили старуху нецензурными шутками. Та отвечала в том же духе.

       Проходя мимо недавно поднявшегося в микрорайоне "престижного" дома, старуха заинтересованно заглянула в мусорный бак, бесстыдно выставленный напоказ у подъезда. Драная клетчатая сумка старухи пополнилась парой пустых бутылок, куском недоеденной позеленевшей колбасы в целлофане и - транзисторным приёмником, выкинутым кем-то за ненадобностью.

       - Надо же, почти новый! - удивилась добытчица. - И чего только люди не выбрасывают.

Пошатываясь, зашлёпала дальше.

       Путь её лежал в частный сектор, именуемый в просторечье "Нахаловкой". Напевая, теперь уже вполголоса, старуха миновала опрятные домики Нахаловки и вышла на окраину. Свора разнокалиберных бродячих собак приветливо виляя хвостами, бросилась к старухе. Та выплюнула прилипший к губе замусоленный окурок, полезла в сумку. Разрывая найденную в мусорном бачке подтухшую колбасу скрюченными пальцами, одаривала собак.

       - Душка, Дерзкий, - приговаривала старуха, - вот вам, а вот тебе, Хромыш, ты - старенький, куда тебе против них.

       Получившие свою толику лакомства псы забегали вперёд, умильно заглядывали старухе в лицо, выпрашивая очередную подачку, огрызались друг на друга, оспаривая место близ благодетельницы. Но старуха уже раздала колбасу и дала ближайшим облизать руки, ещё благоухающие едой. Убедившись в том, что у неё больше ничего нет, собаки разочарованно потянулись на пустырь, загромождённый изломанными и раскрошившимися железобетонными плитами. Там, под изломами, служившими им кровом, собаки и обитали.

       А старуха направилась к старому вагончику на заржавленных металлических полозьях, очевидно служившему когда-то сторожкой. Только вот что было сторожить на этом пустыре - совершенно неясно. Впрочем, когда старуха поселилась в брошенном вагончике, пустырь уже был таким, каков сейчас, а что было раньше - она не знала.

       Войдя в полумрак вагончика, старуха поставила сумку, притянула перекошенную дверь обеими руками.

       - Это ты? - спросил из тёмного угла мужской голос.

       - Я, - отозвалась старуха.

       - Головка от патефона, - последовал ответ.

       - Э-эх! - укоризненно произнесла старуха. - Похабник!

       - Жрать принесла?

       - Принесла.

       Старуха зачиркала спичками, нашла консервную банку, в которой в чём-то маслянистом плавал фитиль, зажгла импровизированную лампаду. Стёкла в окнах вагончика давно выбиты, заменены на покоробившиеся от сырости куски фанеры и картона, поэтому здесь даже днём темно. Из вороха тряпья в дальнем углу вагончика боком, по-крабьи, выполз человек и на четвереньках двинулся к ящику, заменяющему бомжам стол. Яростно скребя заскорузлой пятернёй всклокоченную голову, человек сел, поджав под себя обрубки ног, обоих ступней у него не было.

       Старуха плеснула в пластиковый стаканчик немного вина, глотнула сама из горлышка, бережно заткнула бутылку пробкой. Пошарив в клетчатой сумке, добыла полбуханки подсохшего хлеба, кусок жареной рыбы и нарезанное мелкими ломтиками пожелтевшее сало в пакетике. Происхождение продуктов не вызывало сомнения - всё из мусорных контейнеров. Капая на грязную бороду, человек жадно выпил вино, набросился на еду. Сложив руки на груди, старуха смотрела, как он, почти не жуя, глотает, и о чём-то думала. Наконец, её осенила идея. Выложив из сумки ещё какое-то тряпье, она запахнула пальто и направилась к выходу.

       - Ты куда? - невнятно из-за набитого рта спросил человек.

       - Щас приду.

       - Долго не ходи... Слышь, Графиня, а может, ещё на пузырёк найдёшь?

       - Нету. Надо было самому ползти, глядишь, и напросил бы.

       - Спятила? Куда я - по лужам?

       Старуха махнула рукой и вышла вон.

       Март сбегал по городским улицам грязными ручьями, чавкал тошнотворно под ногами жидкой смесью снега с талой водой, продувал студёным ветром, от которого очень быстро трезвеешь. Запахивая пальто поглубже, старуха размашисто шагала, не выбирая дороги, останавливаясь только за тем, чтобы подобрать пивную бутылку. В последние годы в городе появилась новая мода - оставлять пустые бутылки прямо посреди тротуара, словно специально для бомжей. Старухе повезло, её "улов" увеличился ещё на две штуки.

       Свернув в кривоватый переулок, старуха без стука вошла в щелястую калитку. Двор был заставлен ящиками с пустыми бутылками, тётка в фуфайке оценивающе посмотрела на старухину сумку. Поторговавшись с приёмщицей из-за нестандартной тары, старуха пересчитала в заскорузлой ладошке мелочь и решительно направилась к калитке.

       - Графиня, такие больше не носи, всё равно не возьму! - крикнула вслед приёмщица.

       - А пошла ты! - буркнула себе под нос старуха.

       Вечерело, поэтому она торопилась. В одном из маленьких магазинчиков, в котором вместе с продуктами торговали мылом, стиральными порошками и всякой мелочью, старуха купила две "пальчиковые" батарейки и бутылку "бормотухи". С сожалением посмотрев на вино, спрятала в карман - надёжней. Выйдя на улицу, достала из сумки найденный приёмник, неловко запихнула батарейки в предназначенную для них нишу. Приёмник ожил, потрескивая.

       - Ты гляди - работает! - удовлетворённо пробормотала старуха вполголоса, покрутила ручки настройки.

       Приёмник и впрямь работал. Похрипев в поиске несущей волны радиостанции, заверещал голосом дикторши. Старуха выключила его, нечего зря батарейки переводить.

       Когда она вернулась в вагончик, человек уже наелся и отполз в свой угол.

       - Ты где была? - спросил он нелюбезно.

       - В магазин ходила.

       Старуха торжественно выставила на ящик непочатую бутылку "бормотухи" и приёмник. Включила.

       - Ты чего это? - обалдело спросил человек, держась за бороду.

       - С днём рождения, Гриша, - ласково сказала старуха. - Тебе сегодня сорок два...

       - Ёпрст! А я и забыл! Ну, ты даёшь, Графиня!

       ***

       Неприютный мартовский ветер трепал непрочный вагончик, от его порывов тряслись шаткие стены, хлопал наполовину оторванный кусок фанеры на окне. Зарывшись в кучу вонючих тряпок, сидели в обнимку безногий человек и старуха, и было им хорошо, тепло и уютно. "Меланколие, дульче мелодие..." - пел низковатым приятным голосом радиоприёмник...