Откат к нулевому циклу: почему нервничают правительственные экономисты

Каждый шаг любого государственного менеджера, в том числе и министров экономического блока правительства, окружен частоколом KPI, на выполнение которых они часто просто не в силах повлиять

Споры о том, надувается в России пузырь потребительских кредитов или нет, безусловно, имеют серьезное практическое значение. Однако дискуссия министерств финансово-экономического блока и ЦБ по поводу природы и опасности этого явления оказалась настолько эмоциональной, что невольно обнаружила серьезную нервозность в верхах по поводу состояния национальной экономики. Если нет возможности прямо говорить о проблемах, они все равно сами дают о себе знать — сигнальными ракетами в виде дебатов высокой степени накала.

У людей нет денег, тех самых реальных располагаемых доходов, которые стали главным индикатором состояния российской экономики в посткрымский период, вот они и берут кредиты. Вот потому и «ощутим физически» тремор финансово-экономических властей.

Изъятие и перераспределение

То, что сегодня весьма условно можно назвать экономической политикой, свелось, по сути дела, к сбору дополнительных денег с населения и расходованию их на цели, которые указываются государством с помощью нацпроектов и социальных выплат. А эти цели в структуре тех самых реальных располагаемых доходов занимают гигантскую — вполне советскую — долю.

В начале 1990-х годов тоже существовали иллюзии по поводу того, что государство лучше рынка знает, куда деньгам ходить, а куда нет. Называлось это «точками роста», «селективной промышленной политикой» и, естественно, полностью провалилось. Но поскольку сейчас государство стало главным экономическим игроком, никаких других вариантов не осталось.

Сейчас у государственных интервенций в экономику множество псевдонимов. Например, «национальные проекты». А есть еще СПИКи, «специальные инвестиционные контракты». Каждый шаг любого государственного менеджера окружен частоколом KPI, на которые он вынужден постоянно оглядываться и по поводу которых отчитывается, вместо того чтобы нормально работать, а не строчить отчеты, как это делает в нашей стране любой врач, вместо того чтобы лечить, и любой учитель, вместо того чтобы учить.

Все это вместе замещает свободную конкурентную экономику — с большой долей в национальном продукте частного малого и среднего бизнеса, высоким уровнем прямых иностранных инвестиций и весомой долей доходов от собственности и предпринимательства в структуре реальных располагаемых доходов.

Отказываться от жесткого контроля над экономикой и формирования того, что метафорически называется инвестиционным климатом, с помощью эффектных интервенций ФСБ, СК, прокуратуры и прочих силовых ведомств государство не собирается, как и от унии бюрократии и окологосударственного бизнеса. Но в таком случае остаются вопросы. Где взять еще денег, чтобы их потратить на социальные выплаты, нацпроекты и прочие механизмы покупки лояльности населения? Какие еще инструменты извлечения доходов использовать? Что делать с очень мрачными потребительскими настроениями, а главное — с реальными доходами?

Государство против рынка

Пути решения этих проблем лежат в противоположной стороне от практик государственного капитализма. В частных беседах или интервью не для записи профессионалы-специалисты именно в государственном управлении говорят о том, что бизнес ни в коем случае не должен ни в чем соприкасаться с государством.

Это почти невозможно в системе, где государство — это все, однако если хочется добиться успеха, надо избегать контакта с той субстанцией, одно прикосновение которой токсично, как у отравленного яблока из сказки. Государство или попортит кровь, или отберет бизнес, или заберет плодотворную идею, исказив ее и лишив эффективности.

Национальные проекты все никак толком не стартуют, потому что в них непонятно все — от механики, которую трудно менеджерировать, до приоритетов, как правило, неточно и произвольно выбранных — о чем говорят эксперты в каждой из узких отраслей. Государственно-частное партнерство во всех видах вкупе с социальной ответственностью не спасает, а усугубляет ситуацию.

Запад нам не помощник — с ним разорваны все сколько-нибудь рациональные отношения. Восток — дело тонкое, специалистов по кивкам головой иранцев и джокондианским улыбкам китайцев не так много. И здесь легко можно быть втянутыми в чужую игру, став младшим партнером при старшем брате.

Возвращение к нулевому циклу

Отсюда и тремор прогрессивного (когда-то) чиновничества, которое уже разучилось говорить правду верхам. А вдруг пузырь кредитования лопнет — как поведет себя население? Люди остаются без денег, а в это время власть строит планы на строительство супердорогой высокоскоростной магистрали, чтобы затем столкнуться с плановой неокупаемостью проекта и его чрезвычайной дороговизной в эксплуатации. Мост на Сахалин тоже можно добавить в этот ряд, как и превращение Сергиева Посада в российский Ватикан за зверские деньги.

Появление именно таких проектов — очень плохой признак. Планы поворота сибирских рек, строительства гигантских нефтегазовых комплексов и прочие впечатляющие фантазии «прагматиков-хозяйственников» возникали в индустриальных масштабах именно тогда, когда дефицит советского бюджета стал катастрофическими темпами расти и модель административной экономики на глазах расшатывалась.

В то время лучшими лоббистами оказывались министры, первыми почувствовавшие запах распада и спешившие взять свое. В статье Егора Гайдара и Виктора Ярошенко «Нулевой цикл. К анализу механизма ведомственной экспансии», опубликованной в 1988 году в журнале «Коммунист», эта система называлась «экономикой нулевого цикла» — огромные деньги легче выбить под большой проект и… закопать их в котловане большой всесоюзной стройки. «Никого не удивляет, — писали более 30 лет тому назад Гайдар и Ярошенко, — что нередко сначала принимается решение, а потом в полуфакультативном порядке оценивается его целесообразность». Напоминает сегодняшние практики — это какие-то танцы на граблях!

В поздние советские годы государство тоже думало, что достаточно совершить структурный маневр деньгами — и экономика зашевелится. Вместо «прорыва» было «ускорение», и деньги ушли в машиностроение, как в песок. Почему машиностроение? Потому что оно должно было стать научно-техническим локомотивом. Сейчас мы тоже свято верим в технологический прорыв, но мусор почему-то очень нетехнологично собираемся везти в архангельские леса, а прорывает в основном дамбы.

Спасли кого-нибудь цифровизация, KPI и конкурсы управленцев от последствий наводнения в Иркутской области? Нет. Вот и демонстрируют нервозность представители финансово-экономического блока: им за все это отвечать. У них же — KPI.