Мультикультурализм как разновидность социализма

Знаете, что такое политика мультикультурализма, против которой в Европе раздается все больше и больше голосов?

Это – политика импорта нищего избирателя. Избирателя, который будет голосовать за тех, кто обещает ему все больше и больше благ. И в процессе подобных выборов те, кто обещают все больше благ, будут получать все больше полномочий.

Лучшее описание причин и целей этой политики содержится в новой книге Айаан Хирси Али «Кочевница». Напомню, что г-жа Хирси Али – уроженка Сомали, сбежавшая в Голландию от ненавистного брака, ставшая депутатом голландского парламента, приговоренная фундаменталистами к смерти за фильм, снятый совместно с Тео Ван Гогом, и за идею необходимости «века Просвещения» для ислама. Ныне она живет в США. В одном из эпизодов «Кочевницы» Айаан Хирси Али рассказывает, как, получив убежище в Голландии, она одновременно стала получать дотацию – 80 гульденов в неделю.

Но 20-летней сомалийке казалось неправильным висеть на шее общества, и она начала искать работу. Работа была – паковать ящики на фабрике. Тут-то и оказалось, что если Айаан будет работать, то ее зарплата (меньше 80 гульденов)… будет забрана у нее государством в счет погашения ее долга.

Иначе говоря, бюрократическая машина, спасшая Хирси Али, вовсе не хотела видеть ее преуспевающим членом общества. Ей не нужно было, чтобы Хирси Али работала, делала карьеру, состоялась как личность. Ей нужно было, чтобы Хирси Али осталась бы вечным нахлебников, нуждающимся в подачках со стороны огромной бюрократической машины и тем самым оправдывающим ее существование.

Эта бюрократическая машина проводила свою политику под фарисейским лозунгом «уважения к культурным традициям иммигрантов». Очевидно, что уважение к традициям зависит от того, что за обычай.

Если иммигрант, допустим, встречает Новый год не 31 января, а 1 сентября – так ради бога. А если под «традицией» подразумевается убийство дочери, переспавшей с кем-то до свадьбы, – тогда извините.

Что значит «традиции»? У средневековой Европы тоже были «традиции» – включавшие в себя сожжения на кострах, публичные четвертования на площадях и монархов, рубивших головы подданным и женам. Европа отказалась от этих «традиций», оттого и процвела. Почему вдруг «либералы» и «гуманисты» стали консервировать в среде беженцев с Ближнего Востока и Африки те обычаи, которые обеспечили отставание их стран?

В конце концов, именно из-за этого отставания иммигранты и уехали в Европу. Если какая-то семья считает, что ее «традиции» — например, право брата убить сестру, если она встречается «не с тем парнем», или право родителей сделать своей дочери обрезание тупым ножиком на кухонном столе — необходимы этой семье для самореализации, то пусть уезжают в ту страну, где это является нормой жизни. Что же среди неверных-то мучиться?

«Мультикультурализм», который отстаивают либеральные фундаменталисты всех мастей, не имеет аналогов в европейской истории. Когда Европа властвовала над миром, она не была терпимой. Она насаждала христианские ценности с пушками и порохом.

Кортес запретил ацтекам человеческие жертвоприношения, что чуть не привело его к краху. Англичане запретили в Индии обычай самосожжения вдов, что стало одной из причин восстания сипаев в 1857 году. Как жалко, что в отряде Кортеса не было защитников прав человека! Они бы подарили жрецам со слипшимися от человеческой крови волосами ритуальный обсидиановый ножик в знак уважения к особенностям местной культуры!

Европейская культура, став хозяйкой мира, по-разному обращалась с другими расами и культурами. Иногда Запад вел себя, как расист и циник, иногда – как идеалист. Одни торговали африканскими рабами, другие – как североамериканцы во время Гражданской войны – воевали за свободу черных рабов.

Но заметьте – они воевали за свободу. Они воевали за то, чтобы дядя Том из своей хижины стал свободным и получил все права, записанные в Декларации независимости.

Они точно не воевали за то, чтобы дядя Том взял себе свое старое имя Нкунда или Нгома, чтобы он забыл английский и выучился снова говорить на суахили или киньярванда, чтобы он снял штаны и надел набедренную повязку.

В конце XIX века при дворе царя зулусов Чаки был такой обычай: если в присутствии Чаки кто-нибудь чихал, ему отрубали голову. Так вот: ни одному из североамериканцев не пришло бы в голову воевать за то, чтобы бывший дядя Том, ныне Нкунда или Нгомо, соорудил на территории Америки свой индивидуальный бантустан, и в этом бантустане ему, из уважения к «традициям», отрубили бы голову, если бы он чихнул в присутствии правителя.

Европеизация всегда была вопросом не только содержания, но и формы. Петр I не случайно брил бороды и вводил европейское платье. При японском дворе до сих пор полагается являться во фраках и цилиндрах. Как показал опыт, модернизацию нельзя проводить в долгополых кафтанах. Тем более ее нельзя проводить, пряча женщин в гаремах. 

Почему? Что случилось в мире, что нормальные образованные якобы либеральные политики и общественные деятели вдруг стали называть варварство «традицией»? Почему они считают, что люди, убежавшие от жутких режимов и обычаев, должны эти обычаи принести с собой? Почему они перестали делать различие между просто «традицией» и отсталостью? Между чайной церемонией и каннибализмом?

Тому, на мой взгляд, несколько причин. Одна из них заключается в том, что с появлением СССР победное распространение западной цивилизации по миру было остановлено. Ни Британская империя, ни любая другая уже не могли навязывать Судану или Эфиопии свои ценности силой оружия: надо было заигрывать с третьим миром, иначе с ним заигрывал социализм.

Вторая: в XVIII веке сырье стоило дорого, а война была дешева. В XX веке все стало наоборот: война стоит дорого, а сырье стоит дешево. Открытому обществу дешевле заплатить Венесуэле, Судану или России любую цену за нефть, нежели ввязываться в войну. Соответственно обществу нужна и некая идеология, оправдывающая режимы в подобных странах как «местные», «уникальные», «национальные» и пр.

Но третья причина, на мой взгляд, самая важная, заключается в том, что экономика в мире поменялась не сама собой. Период расцвета и всемирного господства Европы был периодом расцвета и господства Британской империи. Мало кто отдает себе отчет, насколько Британская империя была не похожа на большинство нынешних – даже весьма либеральных государств. Насколько в ней было приватизировано то, что даже в свободном обществе сейчас считается функцией государства.

Значительную, если не большую частью британских войн, как на суше, так и на море, вело не государство – вели частные лица. Будь то Френсис Дрейк или Ост-Индская компания. Еще в конце XVIII в. Британия позволяла частным лицам получать звание полковника лишь в том случае, если они за свой счет снаряжали полк. Крупнейшие изобретения, принесшие Британии решительное военно-техническое преимущество — например, пушка карронада или пулемет «Максим» — строились частными компаниями, покупались первоначально частными судами и частными армиями и иногда, несмотря даже на свои очевидные преимущества, не сразу признавались государством.

Даже в конце XIX в. Африку для Британии завоевывали частные компании: British South Africa Company Сесила Родса, National African Company Джорджа Голди, Imperial British East Africa Company Фредерика Лугара.

Частные завоевания всегда оказывались куда экономней государственных. Индией управляло 1000 человек. Родс разбил матабеле с 700 солдатами, Голди покорил фуланские эмираты с 500 солдатами. Завоевания были частными. Когда они стали государственными, они стали разорительными. И государству срочно понадобилась идеология, запрещающая колониализм.

Пока Запад был частным, он побеждал.