Влюблённый пацан

   Посёлок Фрунзе в Славяносербском районе Луганской области, расположенный у подножья меловых бугров, условно разделён на две части. Центр, где находятся магазины и административные здания, а также увеселительная забегаловка: бусугарня, в которой мужики накачиваются пивом, когда после работы в депо, на каракубе идут домой, летний и зимний клуб,  парк с сиренью   и Яры, на которых нет ничего кроме домов и оврагов, куда посельчане свозят на тачках муссор.

   На Ярах  в конце улицы Интернациональная стоит хата Кузьминых с дворовой кухней, из которой доносится перебранка.

   Валерка – пятнадцатилетний пацан в железнодорожной тужурке батька, перешитой матерью под его фигуру  желтых брюках – дудочкой,  футбольных бутсах с отбитыми шипами заходит в кухню. Мать – Вера Николаевна – шестидесятилетняя с ещё не опавшим от старости  лицом чихвостит батька – Андрея Дмитриевича. Приземистого мужчину с огромной, сверкающей лысиной и со свёрнутым в правую сторону носом.

- В чём дело, - говорит Валерка, присаживаясь на табуретку и забрасывая ногу за ногу.

   Он забросил бы ноги и на стол, но мать и батько, а когда их нет, он забрасывает, закуривает цыгарку, пускает кольцами дым и мечтает…

   У Валерки проблема, которую нужно разрешить с родителями. Он и сам может разрешить её, но он устал от нервотрёпок, которые накатываются на него, когда он применяет свой способ. Его тревожит не то, что способ нечестный, а то, что он не долговечен и когда – то вскроется, а попадать под скандалы и затрещины матери ему никак не хочется. Валерка и так  в скандалах и виной тому штаны в дудочку и не модные посельчане, которые обзывают его стилягой. Он снял бы дудочки и надел бы шелковые, казацкие  шаровары. Это было бы поражение, но оно не основная причина, которая удерживает его от перехода стиляги в шароварную пацанву Имеется более веская.

- Так в чём дело, - повторяет Валерка. – В чём Николаевна провинился Дмитриевич?

- Да вот, - срывается Дмитриевич, - заторочила меня мать. Кричит, что я выпил трёхлитровую бутыль самогона, спрятанную в зерне в погребе.

- Ага, - коршуном налетает Николаевна, - знал, значит, где я прятала.

- Так ты же перед этим сама сказала.

- Не говорила, - отсекает Николаевна.

- А я не пил, - голосит Дмитриевич. - Я ей уже и дышал, рот раскрывал и чертил на полу мелом полосу и ходил по ней, чтоб она видела, что я не шатаюсь, трезвый. Как доказывать ещё? Может врача вызвать, чтоб анализ сделал? Хочешь, Валерка. тебе дыхну, по полосе пройдусь, -  в отчаянии, наращивая голос, бросает он.

- Не надо, - небрежно отвечает Валерка. – Всё дело в вашем забытом прошлом, - тяжело вздыхает он. – Не пойму, почему люди  отворачиваются от своего прошлого.  Вот скажи мне мать честно. Когда ты только встречалась с батьком, он тебе мороженное в стаканчиках за свои гроши покупал?

- Ну, покупал, - огрызается мать. – Не хватало, чтоб я ему покупала.

- А в кино за свои гроши водил?

- Ну, водил, - начинает свирепеть мать. – И что?

- Выходит, что Дмитриевич был грошовым пацаном.

В кармане водились монеты, и он тратил их на тебя, а почему я спрашиваю? Почему он тратил на тебя   гроши?

- Ты перестань языком болтать, - вскидывается мать. – Переходи к делу. Что задумал?

- Дело то ясное. Он тратил на тебя свои монеты, потому что, - Валерка наносит удар. – Дмитриевич был влюблённым пацаном. Тебе было приятно есть мороженное в стаканчиках за его деньги, ходить в кино за его гроши, - он усиливает слово. - Ты не тратилась, а он выжимал из себя все способности, чтоб ты любила его. Так?

- Что было, то было, - сменив гнев на улыбку, растроганно отвечает мать. – Даже весной ландыши на рынке  покупал, хотя их в балке можно было нарвать. Дурень.

- Во, - пристёгивается Валерка. – Вначале ландыши, а потом дурень. Ладно. Обойдемся без упрёков- Я хочу о мороженом, конфетах и кино поговорить.  Скажи батько только честно. Между мужиками должна быть ясность. А где ты гроши брал? Ты же тогда учился в школе, не работал, а гроши водились. Мать. Подключайся. Спроси его, где он деньги брал?

- Где, где. Воровал у своей матери. Твоей бабушки Евы, которая наезжала на твоего деда Митьку и в пропаже грошей винила его. Дед молотил в грудь, клялся до истерики, что не брал, но бабка так наматывала его, что он признавался, что брал, хотя деньги таскал батько.

- А как ты относилась к тому, что он гроши таскал?

- Не видишь, что ли. За него же замуж вышла.

- Ясно. Не задумывалась о его воровских страданиях. Я вот тебя понимаю, - бросает Валерка, - а ты меня   нет.  Я же влюблённый пацан.  Понимаешь. Не просто пацан, а влюблённый, - с нажимом бросает он. -  Комакину Полину люблю, а она меня. Я же продолжаю дело отца.

- Так это ты бутыль украл? – всплёскивает мать. – Так это ты всю её выцедил, но пьяным я тебя не видела.

 Да при чёи здесь пьяным. Украл. А что мне было делать? За какие шиши я бы мороженное в стаканчиках покупал и в кино водил Полину? Я самогон перелил в бутылки, пошёл в Пахалёвку, там забулдыг полно и продал, потому что я влюблённый пацан. Мне же для ухаживания и угощения гроши нужны.

- Так ты домашний вор, - столбит мать.

- Абсолютно не точно.

   Валерка, хоть и стиляга, но любит читать, а читает он, чтобы найти и выдернуть какую – нибудь искромётную фразу.

   И он выдернул.

- Только влюблённый имеет право называть себя человеком. Блок. Понятно.

- И, - тянет мать, - сколько же влюбленному  в неделю требуется грошей?

- Ну, если учитывать фруктовое мороженное каждый день, сосальные конфеты леденцы в кулёчке, кино и цветы два рубчика.

- Это же в месяц больше восьми, - возмущается мать. - Да я столько на продаже молока не зарабатываю.

- А ты дойки у коровы сильнее тяни, она будет больше молока давать. И ты при продаже станешь больше получать. И тебе хватит, и мне.

   Валерка встаёт и направляется к выходу.

- Вы подумайте, что нужно сделать, чтоб я не воровал.

   Он выходит на улицу с уверенностью, что мать не пожадничает и обязательно выделит статью расходов для влюбленного.