как потомки репрессированных в СССР борются за право вернуться домой

На модерации Отложенный

Еще в 90-х власти обещали репрессированным и их детям компенсировать утраченное жилье в родных городах, но спустя десятилетие закон изменили. Корреспондент RTVI Елена Светикова отправилась в места, где живут дети жертв Большого террора, и попыталась выяснить, есть ли у них шанс вернуться домой. В двух тысячах километрах от Москвы, в республике Коми, когда-то было поселение для репрессированных. Родившаяся в этих местах Евгения Шашева часто приходит на лесную опушку, куда 65 лет назад ее приводил отец — осужденный по 58-й статье и высланный Борис Чебоксаров.

Отец говорил мне: «Не прыгай, тут захоронены люди».
Евгения Шашева
дочь репрессированного

Люди, о которых говорит Шашева, — заключенные лагерного пункта под Ухтой. Сегодня об этих захоронениях знают лишь немногие местные жители.

 
 
В лагерной пекарне. Лагпункт Судострой, Ухтпечлаг
 

Опытный лагерный пункт, к которому были приписаны около 500 заключенных, появился на левом берегу Ижмы в 1933 году. Одна группа ссыльных строила тракт, по которому туда добирались местные, его еще называют «дорогой на костях», другая — копала шахты. Сюда практически не попадали случайные люди. Инженеры и рабочие, которых ссылали на этот рудник, хорошо знали производство.

Об ударном освоении этих мест силами осужденных потом бодро рассказывала советская кинохроника.

 

Сотрудник Главспирта Борис Чебоксаров окончил биофак МГУи попал под Ухту после ареста в 1937 году. Вместе с отцом его судили за шпионаж.

Евгения Шашева, дочь репрессированного: «Когда я читала дело деда и отца, было жутко, мурашки бегали по коже, это какое-то давящее чувство: отец показывает на сына, сын показывает на отца. Зная своего отца… Он в жизни бы никогда такого не сделал. Настолько жутко.

 

В лагере в Коми Чебоксаров познакомился со своей будущей женой — бывшей военнопленной Галиной Третьяковой. В советский лагерь ее привезли из нацистского концлагеря в Польше.

Евгения Шашева, дочь репрессированного: «Когда освободили, она проходила фильтрационную проверку. Ее обвинили в том, что она служила в немецкой комендатуре. Кому это пришло в голову — неизвестно».

Евгения Шашева выросла в лагерном поселке. Там до сих пор стоят бараки, где жили заключенные.

 

      

Люди архипелага ГУЛАГ

 

Сегодня в старых бараках и домах живут семьи вахтовиков. Во дворах играют со смартфонами их дети. Те, кто постарше, помогают по хозяйству. Таким же безоблачным, на первый взгляд, было и ее детство, вспоминает Евгения.

Вообще-то у меня было очень хорошее детство. Сидели очень интеллигентные люди: был маленький клуб, где они ставили Шекспира, «Евгения Онегина». Они не просто там жили, это был свой мирок. Я не могу осуждать то время. Понимаете, не могу.
Евгения Шашева
дочь репрессированного

Совсем по-другому о своем детстве рассказывает Елизавета Михайлова — дочь дважды репрессированного работника Совнаркома Семена Михайлова.

Елизавета Михайлова, дочь репрессированного: «Нищета: у тебя ни пальто, ни обуви, ничего нет. И все по вине государства. Сломали нашу семью.

 

В дом на краю леса во Владимирской области 70-летняя Елизавета Михайлова перебралась из Кишинева. После первого ареста ее отцу не позволили вернуться в его квартиру в Вешняках. И семья перебралась в Молдову. Во время этой высылки и родилась Елизавета Михайлова.

Елизавета Михайлова, дочь репрессированного: «Маму даже в роддом не принимали. Говорили, жена врага народа.

 

Жена врага народа не могла не только обратиться к врачам, но и найти работу. А ее дочь была обречена испытывать на себе косые взгляды, постоянное осуждение, голод и вечный страх, что в любой момент придут за мамой.

Елизавета Михайлова, дочь репрессированного: «Она плакала: «Мне тебя нечем ни кормить, ни лечить».

А я все время болела. И в конце концов сказал: «Да не надо меня кормить». И не стала есть. У меня сошло лицо: гемиатрофия лица, нервы, голод, страх.

До депортации 1941 года родственники Алисы Мейсснер жили в самом центре Москвы. Семья аптекарей из Германии, состоявшая в родстве с легендарной династией Ферррейнов, переехала в Россию еще до революции. Столичная жизнь Мейсснеров закончилась внезапно.

Сказали собраться за три дня, погрузились и все. По национальному признаку.
Алиса Мейсснер
дочь репрессированного

Алиса Мейсснер родилась уже в ссылке в Кировской области, в поселке, куда депортировали немцев со всего Советского Союза.

 

Алиса Мейсснер, дочь репрессированного: «Всегда боишься, что кто-то вот так и скажет — фашист, немец.

Мать Алисы Мейсснер была реабилитирована посмертно в 1993 году. И только в конце 90-х такую же справку в Кирове получила сама Алиса Леонидовна. Но даже спустя столько лет в разговорах о том времени она боится сказать что-то не то.

Алиса Мейсснер, дочь репрессированного: «Погибло очень много людей, которые были умными, и наверное, мы бы продвинулись с ними намного вперед. Думаю, Сталин зря это сделал. Даже, наверное, не он, а они все вместе… Я не лишнее наговорила?

До конца не разобравшись с прошлым, эти женщины пытаются найти свое место в настоящем.

Алиса Мейсснер, Евгения Шашева и Елизавета Михайлова обратились в Конституционный суд с жалобой на неисполнение закона о реабилитации репрессированных.

Григорий Вайпан, юрист: «Одна из компенсаций, которые полагаются жертвам политических репрессий, — это право на возвращение в родной город. Это право включает в себя возможность быть принятыми на жилищный учет, быть обеспеченными жильем в счет утраченного. То есть такая специфическая компенсация, это не совсем реституция в смысле возврата того, что у вас отобрали, а именно получение социального жилья от государства.

Люди архипелага ГУЛАГ

 

В 90-х правом на получение социального жилья были наделены сами реабилитированные и их дети, если они проживали с родителями в ссылках и испытывали те же тяготы. И тогда этой возможностью многие смогли воспользоваться. Но в 2005 году закон переписали. В нем появился новый пункт: «Лица принимаются на учет и обеспечиваются жилыми помещениями в порядке, предусмотренном законодательством субъектов РФ». По закону субъекта России (в нашем случае — Москвы), к реабилитированным применяют общие условия постановки на жилищный учет.

Они должны сначала прожить 10 лет в Москве, непонятно где и как. При этом они должны быть малоимущими: они не должны иметь своего собственного жилья и должны жить на площади меньше 10 квадратных метров на человека. Когда мы все это складываем, то получается полный абсурд. Это выполнить никак невозможно.
Григорий Вайпан
юрист

Конституционный суд — последняя инстанция в России, которая может создать прецедент и помочь заявительницам получить жилье без проволочек. Процессы в обычным судах женщины проиграли Департаменту городского имущества столицы. Город формально следует букве закона, ответили RTVI в Правительстве Москвы: «Для принятия решений о предоставлении жилья жертвам политических репрессий в особом порядке необходимо достаточно обширное изменение правовой базы».

 

Пока же неясно, сколько льготных квартир может дать Москва и сколько будет таких прошений.

Ольга Ракутько, член постоянной Межведомственной комиссии по восстановлению жертв прав политических репрессий Правительства Москвы: «О количестве я сказать не могу, потому что такой статистики нет. Тут надо еще понимать, хочет ли человек уезжать, жив ли он вообще. Я не могу сказать, какое количество людей обратится, но я думаю, что не очень много.

Ольга Ракутько за пять лет работы в Комиссии при правительстве Москвы слышала лишь об одном случае такого обращения. Юрист Григорий Вайпан считает, что всех потенциальных заявителей можно уместить в один жилой дом.

Григорий Вайпан, юрист: «Чем дальше мы уходим от 1991 года, тем больше официальные лица предпочитают ставить памятники, открывать мемориальные доски, водить детей на экскурсии в музеи и все меньше говорить о компенсациях. Хотя люди еще живы, и есть те, кому можно помочь.

Возле леса с захоронениями заключенных в Коми стоит крест в память о репрессированных. Он появился там несколько лет назад. Евгения Шашева видит его впервые. Для нее это памятник ее отцу и матери и всем тем местам, которые она хочет, наконец, покинуть.