Курс матери молодого бойца

В одном из блогов опять зашёл разговор про армию.

А тут сорока на хвосте принесла вот такие заметки.

Свежак, можно сказать.

======================================

Эла Белькервель

Курс матери молодого бойца

Израиль должен рассчитывать только на себя

Ю. Латынина

А еще российский журналист Юлия Латынина пишет: «Я совершенно искренне желаю правозащитникам, которые ехали на этом пароме, чтобы следующие палестинские бомбы взорвались в их домах. Я человек в этом вопросе негуманный».

Латынина – блестящий журналист и может себе позволить в полемическом задоре выпалить эдакое, да и текст выдернут мной из интернета, из непроверенного источника.

Я бы не позволила себе такого высказывания даже в задоре, даже будь и я блестящим журналистом. Мне внутренний цензор не позволит не то, что написать, – подумать: «чтоб бомбы взорвались в их домах» (шоб ты сдох!)

Но признаюсь; страшно приятно, что Латынина нас защищает. Эмоционально защищает и аргументировано. В российском интернете превозносят наших коммандос. И это тоже приятно.

Ведь я – мать одного из них.

Как это начиналось

Мой сын – солдат армии Обороны Израиля.

Точнее, тирон, тирон муштан или по-советски: салабон – салага.

На армейском жаргоне: обосс-ная салага.

Сын проходит курс молодого бойца.

А ведь ничто, поверьте, не предвещало. В семье он зовется «Йоселе ми-Краков», когда за субботним столом надевает допотопный картузик с двумя пуговками и волшебным баритоном заводит: – Шалом алейхем, маалхей а-шааарет!

Однако в одиннадцатом классе наш Йоселе заявил, что служить желает только в боевых, десантных и вообще, меньше, чем на «саерет 669» он не согласен.

Лежебока, артист, музыкант, маменькин сынок и вдруг – боевые.

Дальние родственники из центра Страны сына не поняли и заключили; во всем виновата семья, проживающая за зеленой чертой в окрестностях Иерусалима.

– Мальчик мураль, мураль и все тут, – шепталась родня.

Что означало, заражен, отравлен нездоровыми идеями.

Для воплощения нездоровой идеи – защищать Страну, сын записался на десятимесячный предармейский курс – мехина кдам цваит, далеко от дома, на вершине Рамат ѓа-Голан.

Успешные выпускники таких мехинот приобретают некоторые привилегии при выборе войск, а сын мечтал получить рекомендацию в боевые.

Ему грезились ботинки десантника, красный берет и армейский ремень, затянутый ниже пояса.

С профилем ребенку повезло, он получил высокий, девяносто восьмой, да и мы, родители, не находили противопоказаний.

Десант, так десант, на иврите, цанханим.

Однако не верилось, что сыну удастся преодолеть редкую особенность юного организма: нежелание или неспособность просыпаться по утрам.

Классе, кажется, в девятом, под угрозой исключения из школы, он всерьез требовал отвести его в лабораторию нарушений сна (маабада ле афраот шена).

По утрам с ним творилось что-то невероятное. Утренние подъемы превратились в семейное проклятие. Спокойный и приветливый, обычно, ребенок, превращался в разъяренное, припертое к стене чудовище, отстаивающее свои «еще пять минут» с первобытной яростью.

Прихватив подушку и одеяло, он ускользал досыпать в ванную, иногда прятался в платяном шкафу или забирался на крышу, в заранее приготовленный спальный мешок, и спал, спал, спал.

Вот и в мехине, пребывание в которой стоило нам немалых денег, сын умудрялся пробуждаться к обеду, и даже девочкам-подружкам не удавалось вытащить его из постели на утренние занятия или на тренировку.

В остальном же, будущий десантник преуспевал весьма – качался, бегал на длинные дистанции, занимался ориентированием, добровольно работал с инвалидами и проблемными детьми.

Ухаживал за грифами, питомцами Общества Охраны Природы – поил и кормил птиц, обдирая вручную благоухающие телячьи туши. Вырубал кусты и косил траву вокруг огромной клетки с пернатыми, чтоб во время летних пожаров грифы не пострадали от огня.

Помогал восстанавливать заброшенные источники, участвовал в работе редколлегии, выступал с лекциями по истории и географии, с удовольствием посещал уроки хасидута.

В мехине сыном остались довольны весьма, и через десять месяцев характеристику в боевые он получил.

Проявив незнакомую нам настырность, в течение всех этих месяцев, сын ежедневно (!) отправлял в лишкат ѓа–гиюс (военкомат) факсы с просьбой о прохождении дополнительного тестирования.

Он решил пройти не только в боевые и не просто в десантные, а в специально элитные, избранные десантные бригады, так называемые, саярот, коммандос.

Мы ни во что не вмешивались, и странно было наблюдать, как наш ребенок демонстрирует настойчивость, впервые в жизни добиваясь поставленной цели.

Волосы густые и до пояса длинные, он срезал еще в школе, записавшись в мехину на Рамат ѓа-Голан. А уж под ноль постригся за две недели до призыва, загодя привыкая к новому состоянию.

Новобранец

Мартовский набор в боевые проходил ранним утром, в Иерусалиме на Гиват ѓа-Тахмошет.

В этот день сын впервые проснулся самостоятельно, и подгоняли не мы его, а он нас:

– Бросьте копаться! Опаздываем!

Но мы не опоздали, прибыли вовремя, и быстро простившись с семьей и подружками, сын влился в ручеек новобранцев. Не было шума, слёз и автобусов, как на обычных проводах. Боевым сразу продемонстрировали, что они – элита. Их собрали и отвели в актовый зал, слушать лекцию о Гиват-ѓа Тахмошет и славной истории освобождения Иерусалима.

Через три дня сын, наконец, позвонил…

Из дневника:

18.03. Ура, позвонил!

У него кончился гибуш, в понедельник будут результаты, а завтра он приезжает на два дня. Уже закуплены кура, туна, яблоки, рис и питье.

Буду ублажать и лелеять. Бени сказал, что так будет все три года. Что кроме сына меня ничего интересовать не будет. (Разве, что дочь выйдет замуж и осчастливит внуками...)

Из дневника:

…а через неделю приехал.

***

В отпуск, в военной форме, с бархатистым бобриком отросших волос.

Привез тюк с бельем. Серые армейские носки. Новенькие красноватые ботинки.

Я вникаю: мадим алеф – парадная форма, стирать и гладить.

Мадим бет – форма ежедневная, полегче, попроще, только стирать.

Ботинки красные бережем: снимаем и натягиваем на голенище широкую канцелярскую резинку. Во избежание.

Носки армейские мне не понравились – толстые пушистые, безнадежно синтетические. Военный лагерь разбит под Беэр-Шевой. Закрытые ботинки, синтетика на ногах, жара… грибок. Чего-то дизайнеры не додумали.

Сын вернулся в синяках, царапинах и разнообразных ушибах.

Четверо суток новобранцы проходили гибуш – жесткие отборочные учения.

Из дневника:

23.03. Ушел – пришел, позвонил – не позвонил. Мои соседи это уже проходили, сейчас – моя очередь. Было очень важно, что его усилия не пропали даром. Он много качался, пересдавал психометрию, чтобы поднять баллы и попасть в спецподразделения. В самые элитные он не прошел – там нужна математика, а это у нас, как известно – семейная проблема. С этим мы смирились, но пройти в спец он страшно хотел и очень старался.

И вот – результат. Четыре дня их гоняли, как тараканов. Он вернулся весь побитый, в ссадинах и ушибах – ползали по колючкам, носились по жаре и в гору с носилками, а еды – несколько орехов и немного хлеба на весь день. Усе. Большая часть состава отсеялась, осталась примерно треть. Эти-то и прошли в спецподразделение. И мой лежебока-сын в т. ч. Вот он и показал, на что способен.

***

Их нещадно гоняли: по колючкам ползком, по жаре в гору с полной выкладкой, с носилками, гружеными 100 килограммовым «пострадавшим».

На сутки – пара орехов, консервы и питья до рвоты. Тем, кто себя соблюдал, вперед не лез, не толкался, доставалось чуть консервированной кукурузы и пара кусочков хлеба. Спали мало. Сын рассказал, что узнал вкус земли. Оценил аромат воздуха и вкус воды.

Из 450 новобранцев испытание выдержали 130. Им-то и предстоит попасть в вожделенные саярот.

Несмотря на кровоточащие ступни и локти, царапины и ушибы, сын прибыл домой окрыленным: ямочки на его щеках сработали безотказно, и военнослужащая девочка-секретарь проболталась: в числе 130 новобранцев наш Йоселе-ми Краков проходит в саярот.

Из дневника:

25.03. Он очень интересно рассказывал, как именно себя настраивал и что ему помогало выдерживать все эти перегрузки. Главное, как я поняла, было даже не в физической форме, а в готовности и умении преодолевать себя и трудности.

Ну вот, – «...о которой мечтали большевики – свершилась». Он таки-да получил, чего хотел.

Не знаю, как это точно по-русски – то ли десантная бригада, то ли военная разведка. Израильтяне, как один, поздравляют, русские – мнутся, не знают, как реагировать.

Пока я рада, что сын добился, а это было очень непросто.

***

За субботним столом звучала армейская терминология. Мак – мефакед кита, командир отделения. Мафкац – мефакед цевет, командир подразделения. Мэм Пей – мефакед плуга, командир роты. (Это офицеры и командиры – ближайшее и важнейшее начальство. Как оказалось впоследствии – пацаны, с ломкими юношескими голосами).

Нец (ястреб), Орев (ворон), Маглан (ибис, иначе – каравайка) и наконец пальсар цанханим разведрота – избранные из избранных.

Таковы названия десантных подразделений, пополнить одно из которых предстоит нашему бойцу. В понедельник на построении, им торжественно объявят решения командиров. Солдаты называют это построение парадом слез, на иврите, мисдар дмаот.

Отважные, но зеленые еще ребята по-настоящему плачут, не получив желаемого.

Потом это проходит; маким, командиры, умеют поднять настроение-мотивацию, на иврите почему-то – мораль.

***

Третьей будешь? – пронзительно крикнула птица, взмывая в небеса.

Не буду, – твердо ответила я, набрасывая на птицу сеть.

Птица не почувствовала сетки и унеслась еще выше, оглашая небосвод ликующим утренним криком:

Бокер тов! Бокер тов!

Ее неокрепшие дети расправляли крылья, мужественно устремляясь за матерью:

– Бокер тов! Бокер тов! Бокер тов!

В моей руке – авоська с птицей, под ногами глухо ворочается Земля. У Земли – пепельные волосы и зеленоватые непроснувшиеся глаза.

По Земле ползут ее неземные дети. Временами они подпрыгивают на одной ножке, изображая полет.

Я не знаю, кто я. Я не знаю своего имени.

Я прикрепляю авоську с птицей к Земле и смотрю, что из этого выйдет. Получается хорошо.

В сети моих ветвей распевают птицы.

В моих корнях в первобытной дреме возится непроснувшаяся Земля. В сени моего дерева возлежит травяной ребе. Его рот широко раскрыт. Время от времени в рот травяного ребе падает гусеница, орех или яблоко. Тогда рот ребе захлопывается. Он все принимает с благодарностью.

В голове травяного ребе бродят гениальные мысли.

Я не знаю, кто я. Я не знаю своего имени.

Я не знаю, во сне это или наяву. Наяву...

Наяву звонит телефон. Хватаюсь одной рукой за сердце, другой за телефонную трубку, зажмуриваюсь и включаю свет. На часах – половина первого. Ночь.

В трубке – шелковистый баритон сына:

– Мамули, не спишь? У меня хорошие новости.

Голос у ребенка довольный, он что-то дожевывает и не торопится делиться радостью. Я прихожу в себя, усмиряю сердцебиение и уверяю, что отнюдь не спала, задремала немножко.

Но сына на мякине не проведешь.

– Извини, мама, спи, спи. Тебе на работу, а я позвоню завтра. У меня все отлично – сабаба!

И я понимаю, что сын принят в пальсар – плугат саерет цанханим – десантную разведроту.

Из дневника:

04.04. Сын привыкает к армии. На удивление хорошо адаптируется, не говоря о том, что попал в отборные части. Я этого никак не могла ожидать. Лежебока, артист, маменькин сынок. А вот, поди же... Говорит, что мое «русское» воспитание ему очень пригодилось.

Я стараюсь жить сегодняшним моментом и не очень сосредотачиваться на опасностях его службы. Буду молиться и надеяться, что три эти года пройдут быстро и благополучно.

Присяга

На присягу к Котелю, Стене Плача мы прибыли часа за два. Знающие люди упредили: приходите заранее. На площади перед Стеной выставили невысокие ограждения, перед ними обосновалась плотная родительская масса. Над ограждениями реяли знамена с крылатым змеем – символом израильских командос и висели записочки – взвод такой-то бригада такая-то.

Люди теснились, толпа пребывала. В выигрыше оказались семьи со стариками и малыми детьми. Старшим достались пластмассовые стулья, а коляски с детьми образовали островки безопасности. Здесь народу было пореже. Через два часа напряжение и боль в спине достигли предела. Тут построение, наконец, завершилось и на площадь протопали наши.

Впереди маршировал самаль ришон Арчи, в переводе: старший сержант.

Мы познакомились с Арчибальдом сразу после Пэсах. В рамках обязательных посещений семей военнослужащих, командир Арчи нанес нам визит. От угощения отказался, пригубил лишь сока, чтоб не обидеть.

Попросил разрешения заглянуть в комнату сына. Поразился: четыре гитары, компьютер и тренажер. Все.

Спросил: – Каково главное качество нашего молодого бойца?

Не задумываясь, отвечаю: – Милосердие.

Командир согласился, не расшифровывая: – Мы это уже заметили.

Из дневника:

15.04. Только что выпроводила визитеров. Командир с другом приезжали.

Познакомиться, посмотреть, как сын живет. В боевых так заведено. Не знаю, как в остальной армии.

Я предложила себя в качестве приемной семьи, если у них есть одинокий солдатик, хаяль бодед. Я это давно придумала. Очень давно.

До меня только начинает доходить, что сын попал в военную разведку. Кстати, оказалось, что это отделение – добровольное. Кто не выдерживает, может отказаться.

Так сказал командир.

***

Меня поразила серьезность этого юноши, почти ребенка. Каждое слово собеседника он будто фильтровал дважды. Снимал первый смысловой слой и тут же фиксировал истинный, скрытый.

В дом зашел не сразу. Провел рекогносцировку местности, объехал поселение, поднялся к водонапорной башне, с которой в ясную погоду просматривается Тель-Авив, и лишь потом, постучался в нашу калитку. Мне Арчи понравился.

Сын подтвердил: – старший сержант Арчи – настоящий «шпиц» – супер.

И еще: ходит устойчивый слух, что Арчи относится к группе мессианских евреев.

Уж не знаю, как он зовется в миру, возможно, Арчибальд. (Арчибальд Арчибальдович). Рыжеватый американский еврей, не исключаю – гер, с медальным профилем и ледяными голубыми глазами, наверняка был в детстве очень красивым ребенком. Хорош он и сейчас, двадцати от роду лет, с вздернутым рыжеватым чубчиком и выше среднего роста.

На церемонии Арчи печатал шаг, твердо глядя перед собой – воплощенное служение высшей цели. Штаны болтались на тощем заду, ремень висел ниже пояса, но красная кунта десантника (комичная помесь берета с ермолкой) сидела на нем, как влитая.

За Арчи, неуставно улыбаясь, маршировал наш Йоси, Йосэле-ми Краков. Мы радостно завопили. Сын улыбнулся еще шире и его заслонили широкие спины американских и русских ребят. Да, росточком наш Йоселе не вышел. Присягу его мы толком не увидали.

Мне удалось разглядеть ухо сына и характерные молодцеватые движения. Присягу принял, оружие получил.

Потом все пели Атикву. Моя нееврейская подруга, за семь лет репатриации так и не проникнутая духом Страны, весело поразилась: – Все знают слова, все поют!

– И еще плачут, – отметила я. Слез в темноте подруга не разглядела.

Ну, а потом, совершенно в духе Страны, народ устроил пикник.

Тут же на камнях, у Стены Плача, появились подносы с пирожками, пиццами и домашними запеканками. Семьи, утомленные долгим ожиданием, с аппетитом наворачивали и кормили своих любимых и дорогих солдат. Я кляла себя на чем свет. Мне в голову не пришло тащить на присягу, к Стене тормозок с питанием.

Какая ошибка!

Первое, о чем спросил наш боец: – Не найдется ли чего перекусить?

Я чуть не провалилась под землю, а подруга, не проникнутая духом Страны, но правильно воспитанная, спокойно извлекла из сумки подарок, две коробки шоколадных конфет:

– Кушай.

Наш солдат заморил червячка, и мы потащили его в ближайший ресторан. Там выяснилось, что у солдата обезвоживание, высокая температура и болит голова. Вкуса еды он не чувствовал и мы заставили его выпить два литра вода.

Переполненный водой и чувством ответственности, наш десантник вернулся к своим за полчаса до срока, а мы, растроганные и расстроенные сделали следующие организационные выводы:

1. Приходить на присягу к Стене Плача следует за три, самое меньшее, за два часа.

2. Следует заранее выяснить точное название части, бригады, отделения и расположиться на траверсе знамен и плакатов с соответствующими обозначениями.

3. Непременно принести хотя бы один, лучше два раскладных стула. На стульях можно сидеть по очереди.

4. Не забыть фотоаппарат или видеокамеру.

5. Особенно фанатично мамашам – принести судки и противни с едой. Термос с кофе, упаковку колы и угат-шоколад (шоколадный кекс домашнего приготовления).

6. Прочим же, не до конца проникнутым духом, рекомендуем ограничиться порцией фалафеля, баночкой сока и двумя литровыми бутылками холодной воды. На дорогу вручите новобранцу лакомство – энергетический батончик, кулечек засахаренных орешков, бамбу или большую шоколадную конфету. Все будет принято с благодарностью.

Из дневника:

18.04. Сын позвонил расстроенный. Ему настойчиво предлагают ховеш крави – военный санитар. Предложили четверым. Трое хотят, а он – нет. Не знаю, есть ли у него право выбора.

С одной стороны ему, безусловно, подходит ховеш, это все понимают. (Может, я виновата, сболтнула сержанту, что жалостливый, милосердный?) С другой стороны, это м. б. опаснее, чем военная разведка, а с третьей, его должны послать на спец.курсы, а потом присоединят к другому отделению и это его угнетает. Я ему говорю: расслабься.

Меня это тоже напрягает, т. к. военная разведка не очень понятно, а ховеш крави – слишком понятно. Но надо расслабиться...

Родительский день

Иронизировать легко: судки, тормозки, усиленное питание. Но наступила великая дата – Родительский День и мы поехали к сыну в часть, в раскаленное захолустье между Арадом и Беэр-Шевой.

Тут мне и представилась возможность продемонстрировать, что такое настоящая еврейская мамаша, по-израильски, как известно: има-полания.

Путь от парковки до КПП дальним не был, но мы сгибались под тяжестью снеди, и дорога нам далась нелегко.

Из машин, до отказа запрудивших обочины, выкатывались шумные израильские семейства и организованной толпой, через КПП вливались в БАХ, военно-тренировочную базу.

На КПП военнослужащие вручили нам по алой свежесрезанной розе и к заботе о ручной клади, добавилась еще одна: поскорей определить розочки в прохладную воду.

Следуя послушно за родительской массой, мы оказались у высоченных трибун, рассчитанных на сотни зрителей. Лишь малая часть верхних мест была защищена от солнца, поэтому мы расположились в тени, у подножья трибун, где и обнаружили искомое: канистры ледяной воды и белые столы с колоннадами одноразовых стаканчиков.

Нашему примеру последовали наиболее чувствительные и букеты алых розочек в одноразовых прозрачных стаканах украсили длинные армейские столы.

Из дневника:

18.05. Вчера мы были на военной базе – Родительский день. Базу американцы отгрохали нам за уступки в «мирном процессе» – чуть не опечаталась – в «минном процессе» – Фрейду – салют.

Дочь возмущена увиденным, думаю, в угоду другу – он сильно левый и очень пацифист.

Нам устроили представление: соорудили трибуны и на склонах настоящие десантники изображали стрельбу по цели, поимку террориста с помощью служебной собаки, прыжки с парашютом – такое я впервые видела. Удивительное зрелище, иррациональное, с превращениями. Фотоаппарат я забыла в машине.

Так что – увы, но, вроде, можно заказать диск.

***

Пока мы творили незатейливую свою икебану, перед трибунами развернулось военное представление. Снайперы бегали по холмам и метко палили по разноцветным шарикам. Шарики лопались, через громкоговоритель объявляли имена командиров, ответственных за попадания, трибуны ликовали.

В это время из огромной клетки, остывавшей в тени трибун, извлекли немолодого унылого пса с повисшим ухом, и куда-то повели.

По громкоговорителю рассказывали, что уважаемые родители станут свидетелями театрализованного представления: операция коммандос в густонаселенном жилом квартале арабского города. Предстояла поимка террориста. Трибуны замерли, а громкоговоритель закричал по-арабски, предупреждая о чем-то виртуальное мирное населения.

На камуфляжный фанерный домик швырнули пачку листовок разъяснительного содержания. Из домика выскочил «арабский террорист» в телогрейке и, подвергая опасности «мирное население», запрыгал по холмам. Тут-то и проявил себя лопоухий пес, оказавшийся на поверку сильным спортивным животным. Несколькими мощными прыжками, собака настигает «террориста» валит на землю и принимается терзать подставленный рукав телогрейки. Трибуны вопят. Вот оно зрелище, вот он – театр военных действий.

Громкоговоритель рассказывает, что только дрессировщику, военнослужащему-кинологу отделения Окец, на иврите «жало», удастся расцепить собачьи сжатые челюсти.

Да, террористу не позавидуешь. Тут подоспел упомянутый кинолог, освободил из собачьих зубов телогрейку, за что был награжден продолжительными аплодисментами.

Я выглядываю из тенистого укрытия в подножии трибуны и даже не пытаюсь вникнуть в красоту представления. О том, что наши мальчики проделывают это ежедневно, в реальной обстановке, в среде пресловутого мирного населения, стараюсь не думать.

Я радуюсь тому, что удалось пристроить красные розочки, беспокоюсь немного о состоянии домашних пирожков и охлажденного арбуза, и больше всего хочу, наконец, встретиться с сыном.

Но время идет, а спектакль продолжается. Над нами появляются самолеты. Из одного вылетает крошечная чаинка и начинает разбухать в голубой вышине, в точности, как чайный лист в стакане кипятка. Чаинка становится все больше, над ней распахивается парашют и вот уже можно различить ручки и ножки, игрушку-куколку, парашютиста, оловянного солдатика, висящего на стропах.

Парашют увеличивается в размерах, подлетает все ближе, каким-то чудом оказывается в точности над посадочной площадкой. А оловянный солдатик из игрушки-куколки превращается в настоящего парня, живого человека, который приземляется, борется на земле с парашютом, овладевает им и, наконец, становится на ноги, распрямляясь в полный рост.

По громкоговорителю объявляют имя десантника-парашютиста, я в восторге аплодирую вместе со всеми, а в голубом небе следующий самолет выбрасывает в воздух крошечную чаинку.

Тяжело в учении

Наконец, родители освобождают трибуны и, обсуждая увиденное, привычной к Исходу толпой, движутся к казармам. Мы влечем за собой пунцовый чемоданчик с пирожками, салатами, сырами и фруктами. Специально устроенный противень с ручками, в котором вздыхает, утром испеченный пирог на пиве. А на плечах тащим по очереди фирменную сумку с охлажденным арбузом. Вечернее солнце пылает, ноша тянет к земле, но впереди долгожданная встреча и мы прибавляем шагу.

Кого из нас не удивлял загадочный местный слоган, частенько украшающий израильские машины: Ше ямуту канаим! (В переводе: Да повыздыхают завистники! А на самом деле, то же бессмертное: шоб ты сдох!)

И чему тут, собственно, завидовать? Приобретенной в долг первой руки лиссинговой машине?

Из дневника:

Я исправила роковую ошибку, допущенную у Котеля и притащила чемодан еды, а также сумку со льдом, набитую холодным питьем, мороженым, какао, яблоками и арбузом.

Беэр-Шева все-таки... Сумку несли по очереди.

***

Однако, никуда не деться от восточной, по-простому, марокканской ментальности.

Настигла она и тут, на раскаленном пути от трибун к казармам. Поигрывая пружинистым тазом, нас обгоняет затянутая в черную лайкру брюнетка. Высоко поднятой рукой она удерживает на плече серебристый поднос с бурекасами – местными пирожками из слоеного теста. Критически оглядев нашу поклажу, дама отмечает в голос: – Они бы еще тележку из супера приволокли.

И проходит, презрительно дрогнув бедрами.

Позже, однако, выяснилось, что рекорд по доставке в казармы домашней снеди, принадлежит не нам. В пути нам встретилась пара, волочащая за ушки детский бассейн, как бы увеличенного размера банную шайку, сплошь набитую пакетами, бутылками и кульками.

Мы с уважением посмотрели им вслед.

Из дневника:

Потом был жуткий фильм о десантниках в сопровождении музыки-транс, для мужественности, наверное. А потом, лекции. Начальника всей этой базы зовут тоже мужественно: Яки Дольф. А командира всех специальных разведчиков, мальчика из хорошей еврейской семьи, – Авиад Шенсльфельд. Смотрела я на этого Ави Шенсфельда, по которому плачет квартал Меа Шеарим, и думала, показали бы тебе в советской армии козью морду, а заодно, кто в доме хозяин. А тут он - ого-го-го!

В общем, дочь и друг ее не правы: да здравствует Государство Израиль и Армия Защиты Израиля!

***

Сын явился к нам с сильным опозданием. Их группу задержали на каком-то занятии и никак, ну никак не хотели отпускать. Наконец мы обнялись, сын любовался нами, мы – им.

Не мог наглядеться, поверить, уразуметь: – Вы – и здесь. Как это? Вы все – и здесь.

Мы поднялись в казарму. Двухъярусные кровати, металлические шкафчики. В шкафчике товарища слева – фотография подружки. Шкафчик сына правый. Там – ничего, кроме моего письма, присланного по почте.

Вот, видишь, – говорит сын, – у меня ничего своего здесь нет. Только армейское и сам я – имущество армии. На целых три года.

За столами мы расположились, со всевозможным комфортом. Нарезали арбуз, выставили угощенье. Некоторые мамы и бабушки открыто выражали восхищение нашей запасливостью.

Сын, однако, есть не торопился, нашел командира, испросил разрешения.

Привычная к израильской добродушной расхлябанности, я недоумевала, видя, как правила игры изменились и моему ребенку предстоит ограниченная рамками, не похожая на прежнюю, непонятная строгая жизнь.

Так сложилось, что, невзирая на штатскую профессию, мне случалось бывать на военных базах. По производственной необходимости. Нигде я не встречала столь добротной и функциональной архитектуры, таких зеленых лужаек, приятного глазу мощения, перетекающих открытых пространств, изысканных малых форм, как на этой базе десантников, БАХ.

К нам подошел мой знакомец, старший сержант Арчи, поздоровался, широко улыбаясь, угостился кусочком арбуза и рассказал, что базу эту выстроили американцы по специальному проекту и в награду за какие-то израильские уступки в мирном процессе.

Когда командир отошел, сын произнес по-русски:

– Мама, он тебе улыбался и пожал руку! Как такое может быть?

Ребенок был в шоке. Самаль ришон, царь и бог, гроза и представитель высшего клана, способен улыбаться, есть арбуз и пожимать руку.

И я вновь почувствовала, что мой сын проходит школу, о которой я никогда не имела и не буду иметь представления.

С базы мы уезжали последними.

Из дневника:

И все же нашлась мама, постарше и опытнее меня. Она-то меня и перещеголяла. Привезла микро-керосинку, походную джезву с кофейным набором и поила солдат на месте. Во!

***

Солдатики потянулись на запах турецкого кофе, а мы потихоньку стали собираться…

– Вот на этой колонне отрабатывается наказание – «позиция коалы», неожиданно сообщил сын, остужая горячий напиток.

И пояснил: провинившихся солдат заставляют висеть на столбе, обхватив его ногами и руками. На время или пока не сжалится командир.

Из дневника:

Сын всегда был мудрым ребенком, а сейчас он просто превращается в философа.

Я, похоже, начну за ним записывать, чего, к сожалению, не делала в детстве...

Он приобрел мужскую уверенность в себе и гордость какую-то. Накачался, ходит с достоинством, вразвалочку.

Солдат

Время идет. Кончается тиронут, курс молодого бойца, на форме появились серебристые «крылышки» – выполнена норма по прыжкам с парашютом.

Уже немного длиннее волосы и короче дистанция между солдатами и командирами.

Уже, приезжая в увольнение, сын решается расстаться с оружием и соглашается оставить его под охраной нашего сторожевого пса.

А впереди новая вершина: курс камуфляторов.

Из дневника:

27.05. И сказал, что во-первых, его (не окончившего курс молодого бойца) в связи с нехваткой боевого состава на местах, перевели на неделю в Шомрон, где он охраняет какие-то поселения... Мне это на голову не налезает – он и оружие получил меньше месяца назад.

Сын, правда, доволен очень – ему лучше, чем на базе. Реальная служба: 4 часа стоит, 4, кажется, отдыхает. Видел оленей, черепах, кабанов. Он узнает, разрешена ли такая вольность и, может, я съезжу в поселение его навестить...

Во-вторых, за проявленные выдающиеся способности, его направляют на курс камуфляторов (банаим), о чем он мечтал. На отборочных учениях замаскировался под куст и закамуфлировался до такой степени, что сам инструктор не сумел его обнаружить.

За что и рекомендовал Йоселе на курс банаим-строителей.

(Вот не зря, не зря сын в детстве сооружал многоярусные инсталляции из старых игрушек).

После Шомрона он приедет на неделю в досрочный отпуск (регила), а потом – до конца тиронута будет на этом камуфляторском курсе. Потом он должен совершить марш-бросок, получить свой красный берет и стать настоящим солдатом.

Он доволен и горд. Ну, а я, получается, вместе с ним.

***

Забавно: Йоселе ми-Краков превратился в Йоси Баная.

Трехнедельная учеба на местности. Сон под отрытым небом, следы людей и животных, выживание в экстремальных условиях. Ребенок счастлив, рада и я, в отличие от моего израильского школьника, запоем читавшая Фенимора Купера.

Из дневника:

15.08. Позвонил вчера вечером, пообещал хамшуш (отпуск хамиши-шиши-шабат). Курс банаим окончил с отличием. Ура!!

Утро хамиши (четверг) держит меня в напряжении: отпустят-не отпустят, приедет–не приедет. Наконец:

– Встречайте, мамо, у бензозаправки, в моем распоряжении 40 минут! Нас перебрасывают в Хеврон.

– В Хеврон?!

Мчусь на заправку, забираю сына, груженного как ослик, предметами серо-зеленого цвета и непонятного назначения. И взгляд, как у ослика. Рассчитывал на хамшуш, а получил дежурство в Хевроне.

Строго ободряю: – Не привередничай. Это служба.

Влетаем в дом, он – в ванную, я – на кухню. Пюре с жареными опятами (спасибо суперу «Мега»), листья роката с чесночной подливкой (спасибо семейству Яглом – научили), салат под домашним майонезом (это уж я сама), и на десерт – йогурт «Данонэ» с шоколадными шариками.

Обдирая о шипы руки, выковыриваю грозди заблудившегося в розах винограда.

– Вот тебе на дорожку.

Из комнаты несутся команды: – Мама, носки! Мама! Футболки! Мама, туна!

Я немедленно предъявляю: клубки выстиранных носков, белые майки – футболки, пачки чистых трусов и приготовленные упаковки консервированного тунца. Сигареты.

Большой джентльменский набор молодого бойца.

Проникновенный взгляд: – Мама, только ты меня понимаешь!

В ответ – ивритская калька с идиш: – Ешь ли брейра? ( У меня есть другой выбор?).

***

Но в наибольший восторг сына привела глубокая, несравнимая ни с чем тишина тренировочных прыжков с парашютом.

Предпоследний ночной прыжок прошел, мягко говоря, не гладко. Солдат, прыгавший на глазах сына, сделал «свечу». Так называется у профессионалов прыжок с нераскрывшимся парашютом. По неизвестной причине не раскрылся и запасной парашют.

Но, думаю, крепко молились за свое потомство предки солдатика. В сорока метрах от поверхности земли, один из парашютов неожиданно раскрылся. Солдат не успел изготовиться к приземлению и ушибся, однако остался жив. Следующей ночью парень прыгал снова. Прыжок – свеча вошел в зачет, и счастливчик получил серебряные крылышки одновременно со всеми.

Мой мальчик рассказал мне эту историю перед завершающим, тренировочным пятым прыжком.

Из дневника:

16.08. Как всегда, самым адекватным оказался Леша, ближайший сосед. Поприветствовал – у него оба сына – десантники, однако съязвил:

– Прошел в боевые? Замечательно. Спать теперь будешь «спокойно». Поздравляю.

http://www.berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer2/Belkervel1.php