Наследие Троцкого поможет разобраться с будущим России.

Демон революции, предатель, шпион, гений. Личность «второго человека в стране после Ленина» до сих пор окутана десятками мифов. Что из этого правда, рассказывает историк Александр Резник.

<hr/>В войне за идеалы Троцкий обрекал людей на страдание, но был готов пожертвовать и собой. © Фото из личного архива Александра Резника 

Прошло более ста лет после революции 1917 года и начала Гражданской войны, но споры о личности Льва Троцкого, бывшего на тот момент фактически вторым человеком в стране, до сих пор продолжаются. При этом многие подчерпнули фактически все свои сведения о нем из посредственного сериала, а современные школьники и вовсе почти ничего не знают о его роли в российской истории. О том, чем мы обязаны Троцкому, что стало с троцкизмом и как связана публицистика революционера с будущим России, «Росбалту» рассказал кандидат исторических наук, старший преподаватель НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Александр Резник. 

— Личность Троцкого окружена множеством мифов и стереотипов еще с советских времен. Но СССР распался, мы отметили столетие революции — и к чему пришли? Изменилось ли наше представление о том, кем же все-таки был один из главных организаторов Октябрьской революции?

 — О Троцком можно говорить в контексте политики забвения и избирательности исторической памяти. Его фигура была неудобна очень многим. Поэтому постсоветское представление о нем — это микс белоэмигрантских, чаще всего сугубо антиреволюционных, взглядов со сталинистскими. С одной стороны, Троцкий служит воплощением всего зла революции и большевизма. С другой — является предателем, Иудой, который каким-то образом проник в партию, будучи агентом всех разведок и квинтэссенцией всего, с чем необходимо бороться коммунистам.

Конечно, постсоветская память не монолитна. Не думаю, что есть некий государственный взгляд на Троцкого. Но чаще всего мы сталкиваемся с разными формами если не демонизации его фигуры, то во всяком случае крайне негативного отношения. И дело даже не в самой личности этого революционера, которая для многих по-прежнему является загадкой. Главное, что он является символом определенных процессов. Люди, которые даже к Ленину относятся нейтрально, не любят Троцкого, так как считают его фанатиком — благодаря мифу о том, что он был готов пожертвовать всем, в том числе Россией, для реализации своих сумасшедших взглядов.

То есть в конъюнктуре последних лет Троцкий — антитеза патриотизму, демон, свалившийся «на голову» страны буквально из ниоткуда, чуждый нашей культуре и русскому народу. И только у небольшой группы высокообразованных интеллектуалов эта фигура ассоциируется не с политической борьбой добра и зла, а с творчеством, культурой и наукой. Он отслеживал и ценил почти всю авангардистскую литературу и по сути сдерживал развитие того, что в дальнейшем стало соцреализмом. Троцкий считал, что партия и государство не должны искусственно взращивать «пролетарскую культуру» и диктовать писателям, что им делать. Эта часть его биографии целиком отсутствует в абстрактной коллективной памяти, что связано отчасти с забвением той эпохи в культурном воплощении. На самом деле столетие революции никто не заметил, да и условное российское государство старается не касаться данных вопросов. Оно прекрасно отдает себе отчет, что однозначные оценки конкретным личностям лучше не давать, пока на них отсутствует спрос.

— Продюсеры выпущенного к юбилею революции сериала «Троцкий» преподносили его как коммерческий проект, снятый для продажи сервису Netflix. Но не кажется ли вам, что он в том числе представляет собой трансляцию в массы условно официального представления о Троцком и его роли в истории — да и вообще некую оценку «сверху» всей революции?

 — Телесериал «Троцкий» — ужасная халтура. Мы даже не знаем, о каком типе кино говорим — историческом, основанном на реальных событиях, или еще каком-то. Но, конечно, реверансы в сторону идеологических трендов нашего государства были сделаны, что особенно хорошо поняли критики сериала на Западе. Они верно уловили его основной посыл: любая революция — это плохо.Там буквально есть отсылки к Майдану: была полностью выдуманная сцена с попыткой снайпера застрелить Троцкого, чтобы спровоцировать эскалацию революции в 1905 году. В реальности ничего такого и близко не было. А сам Троцкий в интерпретации создателей сериала — воплощение революции, «образцовый революционер».

— Можно ли предположить, что это и воплощение оппозиции нашему режиму?

 — Я бы так не сказал. Здесь должен быть задан более абстарактный вопрос, что революция — это всегда какой-то политический заговор, и за ним стоят фанатики, которые рвутся к власти. Они могут быть талантливыми, могут быть симпатичными. Но речь всегда идет об эгоцентричных, беспощадных и жестоких людях. И что революция — это крах государственности и всегда разочарование. Классический нарратив, которому уже двести лет. Сам Троцкий в данном случае просто жертва. Ранее о нем почти никаких фильмов не снимали, хотя, как справедливо заметили Эрнст и Цекало, его образ крайне интересен. Он прожил захватывающую жизнь, у него потрясающие мемуары, он является человеком, который во многом сформировал наше представление о революции — но мы сами этого даже не знаем из-за политики забвения.

И вот Первый канал делает доброе дело и возвращает в нашу жизнь Троцкого. Но в каком виде? Это целиком сконструированный образ по типу комикса, который можно было бы сравнить с «Бесславными ублюдками» Тарантино, если бы там присутствовала хоть какая-то самоирония. Но нет, все подается серьезно, хотя по сути нам просто показали сборник стереотипов. Вы берете Троцкого и превращаете его в какого-то маньяка, а окружающих его женщин — в объект деятельности озабоченного политической похотью мужчины.

По меркам Netflix это ужасно сексисткий сериал, где нарочно извращена роль женщин в революции. Остальные участники тех событий —  рабочие, солдаты, крестьяне — на экране превращаются просто в статистов, в массу. Вот так условные московские элиты видят политику сейчас. Они считают, что ничего никогда не менялось. И «Троцкий» служит  удобным каналом для трансляции такой консервативной повестки на всю страну.

— Если отвлечься от мифов, то какова действительно была роль Троцкого в нашей истории? Кем он являлся в первую очередь? 

 — В  ключевые моменты от его действий зависело очень многое. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения. Но сам Троцкий говорил, что без него Октябрьская революция бы состоялась, а вот без Ленина — скорее всего нет. То есть поскромничал. Для революции он был незаменимым человеком, это была его стихия. Троцкий был блестящим оратором — многие современники указывали на «гипнотические» свойства его речи. Кроме того, он обладал кипучей энергией и организаторским талантом, который раскрывался как раз во время таких стремительно развивающихся процессов. Именно Троцкому мы обязаны тем, что называется Октябрьским переворотом, то есть непосредственному взятию власти. Это было похоже на относительно бескровную военную спецоперацию, и Троцкий отвечал за ее техническую часть. Уже тогда было понятно, что он второй человек в партии.

И это был человек гениального склада, как бы громко это ни звучало. Но Троцкий никогда не готовил себя к тому, что будет занимать ведущие правительственные должности, не стремился к власти в прямом смысле слова. Я с большим довериям отношусь к его позднему воспоминанию о том, что само взятие власти в октябре 1917 застало его врасплох. Первое время он думал, что будет заниматься литературой, партийной прессой, пропагандой. И уж точно не планировал, что займет должность наркома иностранных дел. Он подал в отставку после Брестского мира, но долго не у дел не остался, и вскоре был назначен наркомом по военным делам. При этом Троцкий отказался быть председателем правительства. Он вспоминал, что Ленин предлагал ему эту должность, хотя со стороны последнего это мог быть просто жест. Но предложение было. И когда Ленин заболел, Троцкий всегда говорил «нет» на просьбы стать его заместителем. С одной стороны, этот человек не очень любил быть заместителем у кого-либо. Но главная причина, которую он называл, — Россия не готова к тому, чтобы еврей встал во главе правительства. 

— Тем не менее, он встал во главе армии, хотя не был военным, и даже провел ее реформу…

 — Вопреки известным стереотипам о нем — как белогвардейским, так и сталинистским — Троцкий прислушивался к чужому мнению и никогда не ставил политический и идеологический взгляд выше профессионального. В сталинские годы политику часто ставили выше рациональных решений. Но Троцкий не был таким человеком. Поэтому его ведомства всегда отличались профессиональным и дисциплинированным устройством. Он был потрясающим администратором, но тяготился этой работой — в отличие от Сталина. В армии он концентрировался на военно-пропагандистской и идеологической деятельности и старался не вмешиваться в решение собственно военных вопросов.

Балансирование между политикой и военным искусством было для большевиков большой проблемой, потому что они не доверяли старым офицерам, служившим в императорской армии. И Троцкий сделал все от него зависящее, чтобы оградить добросовестных офицеров от нападок ура-революционеров. Иногда он действительно настаивал на каких-то решениях в армейских вопросах — удачно и не очень. Но никогда не лез в «бонапарты», в военные вожди. 

— Не будучи военным вождем, как он для себя оправдывал то, что его действия все же приводят к страданиям и смертям? 

 — Конечно,Троцкий принимал решения, которые вели к большим человеческим жертвам.

Известна история, когда он лично приказал расстрелять каждого десятого из бежавшего Петроградского полка. Не хочу создать впечатление, что Троцкий цинично отправлял людей в мясорубку, но он осознавал, что революция — это жертвы, и был готов обрекать людей на страдание в войне за идеалы. На мой взгляд, Ленин и Троцкий отдавали себе отчет, что революцию всегда делает не большинство, а решение принимается меньшинством во благо или не во благо страны. Они знали, что в тот момент осуществляют диктатуру, но, в отличие от многих политиков, были готовы пожертвовать собой и не считали, что войны являются естественным состоянием человечества и самоцелью. В этом плане они действительно были идеалистами.

При этом руководство партии стремилось к завершению конфликта и, вопреки многим мифам, не было настроены продолжать постоянный экспорт революции за границу. Они понимали, что у всего есть свои резервы. Упиваться гражданской войной Троцкий не любил, но верил в то, что она велась на благо народа. 

— Вы не верите в то, что Троцкий мог победить Сталина и встать во главе страны. Но чем его позиция при этом принципиально отличалась от сталинской? 

 — В конце 1923 года в партии сформировалась левая оппозиция, и Троцкого начали связывать  с перспективой возможной демократизации. Но с началом борьбы за власть выяснилось, что доселе незаметный в глазах широких кругов Сталин может переиграть талантливого Троцкого в аппаратной борьбе и оттеснить его от политической власти в прямом смысле слова. Мы не знаем, как бы все сложилось при ином исходе. Нельзя сказать, что было бы при Троцком вместо Сталина, потому что нельзя представить тоталитарную диктатуру а-ля сталинизм с Троцким на троне. Он вообще очень сильно отличался от Сталина, а условные троцкисты — те, кто был близок к Троцкому политически и культурно — сильно отличались от сталинской команды. Культ личности для него был неприемлем. Но, думаю, что в случае победы более левой тенденции внутри партии, единовластие бы не сложилось. Возможно, постепенно произошло бы возвращение к многопартийной системе. Не для буржуазных партий, а для социалистов разного толка. 

— Таким образом, можно говорить, что идеи Троцкого предполагали совершенно другой путь развития России?

 — У Троцкого действительно было собственное представление о том, каким должен быть социализм и как должна развиваться страна. В этом смысле его программа имела значение в контексте дискуссии внутри компартии. Во-первых, для Троцкого и троцкистов было важно называть вещи своими именами. Они не стали бы объявлять о построенном в стране социализме накануне массового голода, как это сделал Сталин. Потому что для них социализм означал более гуманную и менее насильственную для людей систему, нежели капитализм. Во всех отношениях, в том числе и культурном, это должно было быть общество, которое стоит на одну ступень выше. Социализм у Троцкого точно не ассоциировался со сверхцентрализованным госаппаратом и диктатурой узкой группы людей, которые объявляют себя вождями народа. А также с отменой абортов, патриотическим креном, ксенофобией, этническими депортациями.

Во-вторых, Троцкий поддерживал интернационализм, установку на мировую революцию. Например, те политические зигзаги, которые предпринимал Сталин, для Троцкого были немыслимы. Это касается и пакта Молотова-Риббентропа, и послевоенного раздела мира, когда социализм насильно насаждали на подконтрольных СССР территориях, но не поддерживали его там, где люди сами за него боролись, например в Греции. Такой циничной политики Троцкий никогда не придерживался.

Он не был святым, но его очень сложно поймать на какой-то откровенной лжи. Большую часть своей жизни в эмиграции Троцкий боролся за интерпретацию предшествующих событий, доказывал, что он никакой не предатель, и пытался объяснить, почему принимал те или иные решения. Он не пытался переписать историю, как Сталин. Среди прочего, троцкизм — это анализ поражения революции, исходя в первую очередь из идеалов самой революции. Троцкий себя до конца считал марксистом, интернационалистом и атеистом. Он был в первую очередь интеллектуалом, который в определенный момент истории оказался на гребне волны, остался верен себе, потерял власть — но не верность своим идеалам.

— Что означает термин «троцкизм» для современных социалистов? Актуальны ли до сих пор идеи Троцкого для них? 

 — «Троцкизм» изначально был просто ярлычком, которым обозначали небольшую группу сторонников Троцкого. Сначала это был синоним центризма в партии, а затем — радикализации революции. С 1920-х годов троцкизм воспринимался как оппозиционное течение. И после того, как оппозиция объявляется несовместимой с членством в партии, следуют аресты и первые расстрелы. Уже в конце двадцатых годов троцкизм становится синонимом подпольной борьбы, непримиримой оппозиции по отношению к Политбюро и Сталину. Абсолютное большинство всех оставшихся троцкистов расстреляли в 1936 году. Можно по пальцам пересчитать тех, кто выжил и оставил воспоминания.

Когда Троцкий был за границей, он начал борьбу за создание так называемого Четвертого Интернационала, который в действительности стал неудачной попыткой объединить коммунистов-антисталинистов разных стран. После войны он почти сразу раскололся. Но хардкорные троцкистские партии до сих пор существуют, хотя почти нигде и никогда не приходили к власти. Очень часто политики, которые называют себя троцкистами, просто представляют левый фланг социалистов. В России тоже предпринимались попытки создать троцкистскую партию, но в итоге они сошли на нет. В «троцкистских» движениях пришли к выводу, что подобная идентичность им ничего не дает, а только отпугивает потенциальных союзников.

Поколение миллениалов уже не ориентируется на предшествующие тенденции, они ищут новые идеи, называют себя «социалистами» или «демократическими социалистами». Для них троцкизм — некий атрибут прошлого. Однако этот термин еще долго будет использоваться в качестве обвинения, необходимого для поддержания идентичности сталинистских партий. Даже такая абсолютно выхолощенная и в общем-то не левая партия как КПРФ периодически борется с воображаемыми «троцкистами» внутри себя. Просто есть традиция, и они ее используют с тридцатых годов. Да и Владимир Путин тоже периодически говорит о «троцкизме» в очень советском духе.

— С нашей страной понятно, но как Троцкого при этом оценивают на Западе?

 — Все зависит от конкретного государства. Во Франции на протяжении десятилетий в президентских выборах участвует два-три кандидата, которые относят себя к троцкистам, и за них голосует несколько миллионов человек. В Англии внутри Лейбористской партии тоже можно встретить троцкистов. В одних странах это небольшие движения, в Латинской Америке — достаточно большие партии. Все это подпитывается интеллектуальной традицией. Любой человек, который начинает интересоваться социализмом, читает определенных авторов. В зависимости от предпочтений, после Маркса появляется либо крен в сторону Сталина и Мао, либо — Ленина и Троцкого.

Произведения Троцкого можно найти в учебных программах всех западных университетов. И его работы по-прежнему влияют на политические взгляды людей. Но Троцкий находится на уровне таких имен, как Роза Люксембург или Антонио Грамши. Это не наш современник и он не так актуален, как прежде. Но чтобы понять, что произошло и 1917 году и потом, при Сталине, Троцкий просто незаменим. Многие его свидетельства довольно сильно влияют на интерпретацию важных исторических событий того времени. Поэтому его имя в академических интеллектуальных кругах все знают, о нем сняты многочисленные фильмы и написаны пьесы. В целом медийное присутствие Троцкого на Западе более ощутимо, чем у нас. 

— Почему, по-вашему мнению, россиянам до сих пор так сложно понять не только Троцкого, но вообще все ревоюционные события того времени?  

 — К сожалению, нашему поколению особенно нечем гордиться. Российские интеллектуалы до сих пор не могут выйти из постсоветского состояния. Мне очень трудно представить себе, чтобы через двадцать лет после революции 1917 года Троцкий бы все еще жил дореволюционными понятиями. Для него и его современников это был огромный отрезок времени, своего рода черта. А мы не можем ее перейти. И нам кажется, что есть какие-то силы, которые постоянно возвращают нас обратно в Советский Союз, что ведет к неприятию опыта 1917 года. Он воспринимается как опасный — как будто если только о нем заговоришь, он снова воспроизведется неким образом. Тот опыт открыл ящик Пандоры и привел в итоге к ужасному исходу, но это был момент, который Россия даже сейчас не способна пережить или понять.

Поэтому фигура Троцкого интересна в том числе для разговоров о будущем, а не только как источник сведений о прошлом. Максим Горький называл его лучшим после Герцена русским публицистом. И я считаю, что имя Троцкого когда-нибудь будет присутствовать в школьных хрестоматиях. Его образный пафосный язык, на котором сейчас вряд ли кто-то будет говорить — образец того языка, через который можно услышать и прочувствовать эпоху. И мы с ней попрощаемся в этот момент, ощутим разрыв и наметим наши пути будущего, которых сейчас нет. Все просто говорят, кто о чем — «Россия без Путина» и так далее. Но не понятно, что с нами действительно будет дальше.

Беседовала Софья Мохова

28 февраля 2019, 23:40