Египет: Операция по похищению революции

В своей работе "Спор факультетов", написанной в середине 1790-х годов, Иммануил Кант задает простой, но трудный вопрос: есть ли истинный прогресс в истории? (Он имел в виду этический прогресс в свободе, а не только материальное развитие). Кант признавал, что существующая история запутана и не дает четкого ответа: вспомним, что ХХ век принес беспрецедентную демократию и благосостояние, но вместе с тем он принес и Холокост, и ГУЛАГ… Тем не менее Кант приходит к выводу, что хотя прогресс не может быть доказан, мы способны разглядеть знаки, указывающие, что прогресс возможен.

Кант рассматривает Французскую революцию как некий знак, указывающий на возможность свободы: случилось то, что ранее казалось немыслимым, целый народ бесстрашно провозгласил свою свободу и равенство. Для Канта даже более важным, чем та реальность, часто кровавая, которая наблюдалась на улицах Парижа, стал энтузиазм, который события во Франции вызвали у сочувствующих наблюдателей по всей Европе (и даже на Гаити!): "Эта революция народа, богатого духовно, может либо потерпеть поражение, либо иметь успех, она может аккумулировать как страдание, так и бесчинство. Тем не менее, она пробуждает в сердцах всех очевидцев (тех, кто в ней не задействован) симпатию, основанную на желаниях и граничащую с энтузиазмом, и эта революция, поскольку само ее проявление было небезопасным, могла быть вызвана только моральным настроем внутри человеческой расы".

Разве эти слова не подходят идеально к происходящему в Египте восстанию? Для Канта Французская революция была знаком истории в тройном смысле: signum rememorativum, demonstrativum, prognosticum. Египетское восстание является знаком памяти о долгом прошлом с его авторитарным гнетом и символом борьбы за освобождение; это событие, которое сейчас демонстрирует возможность перемен; надежда на будущие достижения. Какие бы ни были у нас сомнения, страхи и компромиссы, благодаря тому моменту энтузиазма каждый из нас был свободен и разделял всеобщую свободу человечества. Весь скептицизм, который за закрытыми дверями демонстрировали многие обеспокоенные прогрессисты, оказался ложным.

Во-первых, нельзя не отметить "удивительный" характер событий в Египте: случилось то, что мало кто прогнозировал, игнорируя мнения экспертов, как будто восстание явилось не просто результатом социальных процессов, а произошло по причине интервенции иностранного агентства в историю – агентства, которое, подобно Платону, мы можем назвать извечной Идеей свободы, справедливости и достоинства.

Во-вторых, восстание было универсальным: весь мир мог сразу его распознать, определить, с чем оно связано, при этом не требовался культурный анализ специфических черт египетского общества. В отличие от иранской революции Хомейни (где левым пришлось тайно внедрять свои идеи в господствующую исламистскую структуру), здесь очевидно, что основанием является всеобщее требование свободы и правосудия, так что организации "Братья-мусульмане" пришлось принять этот язык светских требований.

Наиболее впечатляющим был момент, когда мусульмане и копты (египетские христиане) приступили к общей молитве на площади Тахрир, скандируя: "Мы едины!" И таким образом они дали лучший ответ на сектантское религиозное насилие. Те неоконсерваторы, которые критикуют мультикультурализм в интересах всеобщих ценностей свободы и демократии, сейчас столкнулись с моментом истины: вы хотите всеобщую свободу и демократию? Это то, чего требуют люди в Египте. Так почему вы обеспокоены? Потому что протестующие в Египте упоминают в одном ряду со свободой и достоинством также социальную и экономическую справедливость, а не просто рыночную свободу?

В-третьих, погромы протестующих были чисто символическими, они были актом радикального и коллективного гражданского неповиновения: они временно приостановили деятельность властей государства – это было не просто внутренним освобождением, но и социальным актом разрыва цепей добровольного рабства. Физическое насилие было применено нанятыми Мубараком головорезами, которые въехали на площадь Тахрир на лошадях и верблюдах, и избивали окружающих протестующих. Все, что могли сделать протестующие, это защищаться.

В-четвертых, миссией протестующих, хотя и агрессивной, являлось не убийство. Их требованием был уход Мубарака со своего поста и из страны, и таким образом открытие пространства для свободы в Египте, свободы, из которой никого не исключат. Призывом протестантов к армии и даже ненавистной полиции было не "Смерть вам!", а "Мы – братья! Присоединяйтесь к нам!" Эта последняя черта явно отличает освободительную демонстрацию от правой популистской: хотя мобилизация правых провозглашает органическое единение народа, это объединение подкрепляется призывом к уничтожению обозначенного врага (евреев, изменников…).

Так, где мы сейчас? Когда авторитарный режим достигает окончательного кризиса, его падение проходит, как правило, в два этапа. Еще до факта настоящего падения происходит загадочный перелом: весь народ знает, что игра окончена, и перестает бояться. И режим не просто теряет свою легитимность, применение власти как таковой воспринимается как бессильная паническая реакция. Мы все знаем классическую сцену из мультфильмов: кот достигает обрыва, но продолжает идти, не обращая внимания на тот факт, что под ногами нет почвы; и он начинает падать только тогда, когда он смотрит вниз и замечает пропасть. Когда режим теряет свой авторитет, он становится как тот кот над обрывом: для того, чтобы упасть, ему надо только напомнить посмотреть вниз…

В "Шахиншахе", классическом описании революции Хомейни, Рышард Капущинский обозначил точный момент этого перелома: на одном из перекрестков Тегерана кто-то из демонстрантов отказался сдвинуться с места, когда полицейский велел ему уйти, и обескураженный полицейский просто отступил. Через пару часов весь Тегеран знал об этом инциденте. И, несмотря на то, что уличные бои продолжались после этого еще в течение нескольких недель, все каким-то образом знали, что игра окончена. Не происходит ли сейчас в Египте что-то похожее?

В течение пары дней казалось, что все кончено, и что Мубарак находится в ситуации того кота из мультфильма. Однако то, что происходит в последнее время - это хорошо спланированная операция по похищению революции. Цинизм этой операции захватывает дух: новый президент Омар Сулейман – бывший руководитель тайной полиции, лично отвечающий за массовые пытки - таково "человеческое лицо" режима, который должен следить за переходом к демократии? Затяжная борьба на выносливость, которая вяло протекает в Египте, - это не конфликт взглядов, это конфликт между видением свободы и слепым цеплянием за власть, которая использует все возможные средства - террор, дефицит продовольствия, простую усталость, подкуп в виде повышения зарплаты - чтобы задушить желание свободы.

Когда Президент Обама приветствовал восстание как законное выражение мнения народа, которое должно быть признано правительством, замешательство было полным: толпы народа в Каире и Александрии не хотели, чтобы их требования были признаны правительством, они отрицали саму легитимность этого правительства. Им не нужен режим Мубарака в качестве партнера для диалога, им нужно, чтобы Мубарак ушел. Они хотят не только новое правительство, которое будет прислушиваться к их мнению, они хотят перестроить все государство. У них нет мнения, они - истина ситуации в Египте. Мубарак понимает это намного лучше, чем Обама: здесь нет места компромиссу, также как не было его и для коммунистических режимов в конце 1980-х. Либо властная структура Мубарака падет целиком и полностью, либо восстание будет поглощено и предано.

А как же страх того, что в случае падения Мубарака, новое правительство будет более враждебно настроено по отношению к Израилю? Если новое правительство будет выражением людей, которые с гордостью несут свою свободу, то бояться нечего: антисемитизм может произрастать исключительно в условиях отчаяния и угнетения. Продолжающееся восстание, таким образом, дает уникальный шанс ослабить антисемитизм: если Израиль перестанет пользоваться поддержкой арабских тиранов, которых презирает даже собственный народ. Репортаж CNN из одной из египетских провинций показал, как правительство распространяет там слухи о том, что организаторы протестов и иностранные журналисты были подосланы евреями с целью ослабить Египет - особенно в свете того, что Мубарак - друг евреев…

Одна из самых жестоких ироний ситуации - это беспокойство Запада о том, чтобы переход произошел "законным" способом - можно подумать вплоть до настоящего времени там царил правопорядок! Неужели мы уже забыли о том, что в течение долгих лет Египет был в состоянии перманентного чрезвычайного положения, навязанного режимом Мубарака? Правопорядок - это то, что Мубарак обычно притормаживал, держа всю страну в состоянии политической обездвиженности, парализуя настоящую политическую жизнь. Именно поэтому мы понимаем, почему многие демонстранты на улицах Каира говорят, что впервые в жизни они чувствуют, что живут. Очень важно, чтобы "ощущение жизни" не было похоронено циничной реальной политикой приближающихся переговоров.