Запрещали — веселились. Чем оборачивается применение законов Клишаса

Табуированная новость теперь становится поводом для свежих публикаций о том, почему ее велено было удалить из Рунета. И этот круговорот новостей в природе трудно притормозить. Случай в Ярославле, инцидент с Мизулиной — все служит тому, чтобы еще больше дискредитировать начальство

Первый блин комом. Старинная эта пословица, означающая, что с первого раза ничего не получается, применима и к юриспруденции. Во всяком случае, к новейшим российским законам, иначе — законам Клишаса. Согласно которым редакционные коллективы и отдельных граждан отныне будут карать за публикацию оскорбительных для власти текстов и картинок и за фейковые новости в сети Интернет.

Дебют состоялся в Ярославле, где некий современный художник кратко, но энергично высказался насчет президента РФ, запечатлев свое оценочное суждение на колоннах здания местного УМВД. Репортеры, исполняя профессиональный долг, ознакомили с этой довольно интересной информацией читателей — все-таки такое в городе происходит не каждый день. После чего к журналистам и авторам пабликов, выражаясь метафорически, пожаловал Клишас: им начали звонить люди из Роскомнадзора и ФСБ, настоятельно рекомендуя удалить новость про граффити. Большинство подчинилось.

Что в итоге? Наказание для оступившихся оказалось не таким уж страшным, как прописано в законе, — и это, пожалуй, хорошо для граждан. С другой стороны, для журналистики в частности и для страны в целом плохо, что сообщение о забавном городском происшествии было изъято из новостных сводок. Это противоречило нашим конституционным нормам, в которых ясно прописаны свобода слова, свобода доступа к информации, запрет цензуры. Но еще худшими последствиями это событие обернулось для собирательного Клишаса, то есть для российских властей.

В прежние времена, когда за репосты уже репрессировали, но до того, чтобы соединенными усилиями Генпрокуратуры, РКН и ФСБ обрушиваться на распространителей информации, начальство пока не додумалось, про инцидент в Ярославле мы потолковали бы денек и забыли. Теперь ситуация другая. Запрещенная новость становится поводом для свежих публикаций о том, как и почему ее запретили, кто сразу удалил текст, а кто вступил в дискуссию с силовиками, и этот круговорот новостей в природе трудно притормозить. Теперь и захочешь, а не вычеркнешь из памяти, что сказал художник, и тут обнажается вредительская для государственных слуг сущность свежеиспеченного закона. Хотели оградить руководство от «неуважительных» речей и надписей на пилястрах, а вышло так, что растиражировали эти речи. Впрочем, как всегда.

Фото: Omar Marques/SOPA Images/LightRocket via Getty Images

С фейковыми новостями вышло не лучше.

Подзабытая ныне, а прежде блиставшая на парламентской сцене поярче самого Клишаса сенаторка Мизулина напомнила о себе нестандартным, как это нередко с ней бывало, обращением в Генпрокуратуру. Точнее, переправила туда письмо профессора-богослова Дворкина, который заявил решительный протест против занятий йогой в столичных СИЗО, поскольку такие занятия, по его мнению, «могут привести к неконтролируемому сексуальному возбуждению» и «к появлению гомосексуальных связей между заключенными отряда хозобслуги».

А прокурорские работники, не зная, как им поступить с тюремщиками и что отвечать заявителю, поделились своими своими сомнениями с Евой Меркачевой — журналистом-правозащитником и, кстати, одним из инициаторов введения занятий йогой в местах заключения. Ева не скрыла письмо от публики, процитировав самые ударные куски. Натурально, случился скандал, и ничего, и ладно бы, про тюрьму и нирвану мы чего только не читали, но Мизулина решила ответить Меркачевой.

Вчера Елена Борисовна рассказала, как оно было на самом деле. Открылось, что, прочитав послание Дворкина, Мизулина просто переадресовала его куда надо со своим сопроводительным письмом. Жертва гнусной клеветы, она сообщила также, что не требовала упразднения йоги в СИЗО, а просто реагировала на просьбу неравнодушного богослова — одну из тысяч и тысяч, которые получает в течение года. Гневно разоблачая эту «сознательную манипуляцию», сенаторка уведомила общественность, что собирается подать жалобу в Роскомнадзор с целью пресечь распространение «фейковой новости».

Вот с этого момента неблагая весть о Мизулиной и о профессоре, возвысившем свой голос против отдельных проявлений индуизма и буддизма в пенитенциарных учреждениях Москвы, стала доходить у нас до самых глухих деревень. Простые люди наверняка пожалели несчастных, которым и так несладко, а им еще не дают расслабиться и обзывают плохим словом, вроде того, которое употребил ярославский художник. Люди чуть посложнее вспомнили про Мизулину и удивились: что, мол, такого профессор написал, с чем она могла бы не согласиться? Самые же незабывчивые небось и труповозку для гей-активиста ей припомнили, после чего образ сенаторки обрел завершенность.

А теперь вообразим, что будет, если Елена Борисовна и вправду потребует убрать новость про себя и про Дворкина отовсюду, где она фигурировала, и Роскомнадзор займется ее уничтожением. Сколько тогда всего мы узнаем и про йогу, и про Мизулину, и про отдельных сотрудников Федеральной службы исполнения наказаний, которые, к слову, оказались людьми вменяемыми и попытались угомонить богослова. Как выразился замглавы ФСИН Валерий Максименко, «у нас в стране демократия и статьи за гомосексуализм нет», с чем нельзя не согласиться. Чего нет, того нет.

Вот такие блины пекутся сегодня на практике, которую принято именовать правоприменительной. Такие комья выходят, такие, блин, косяки. Хуже того. Кулинарная интуиция подсказывает, что и десятый, и сотый, и тысячный блин ничем не будет отличаться от первого. И закрадывается даже мысль, что надо бы, пока не поздно, отменить все эти зловредные законы, чтобы не смешить народ, дискредитируя ранимое начальство. Однако мысль эта отторгается опытом современного законотворчества и постижения отечественных традиций, и смех раздается в веках.