Вторая чать. 1 кадр. Нет повести печальнее

   Ляптя проработала несколько вариантов и остановилась на  Капе - бывшей артистке бывшего имущего сословия, у которой она снимала угол с потрёпанным диваном, оббитым красно – жгучей материей, от которой слепились глаза.

   Автор чрезвычайно внимателен к деталям и считает, что ничто так ёмко не характеризует действительность, как мелочи, о которых говорил Ф. М. Достоевский, выписывая образ Раскольникова.

   Капа была дебелой, костлявой,   старухой с выпирающимися лопатками, похожими на не выросшие крылья, с убелённым кудрявым волосом, уложенным колечками. Она непрерывно напевала «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

- Замолчи, ради Бога, - умоляла Ляптя. – Они уже ходят за мной по пятам. Я чокнусь от них.

- Ты не понимаешь искусство, - чеканила хозяйка. – Я никак не могу выйти  из роли Джульетты и войти в роль  хозяйки однокомнатной квартиры.

- Так сколько времени прошло, - надрывалась Ляптя, - могла бы уже и привыкнуть к половой тряпке

- Фу, - отдувалась Капа. – Не упоминай мне об этом недостойном половом предмете.

- Ну, да. Я каждый день драю полы, а ты ждешь Ромео. Старая кочерга.

   Капа грозилась вытурить  квартирантку, но оставаться одной не хотелось. Хоть один зритель, но должен был быть.

   Вечерами они пили чай из граненых стаканов, наливая его в белоснежные блюдца. Хозяйка захватывала блюдце правой рукой с оттопыренным мизинцем, Лаптя – всей ладонью.

- Лопатница, - добродушно бросала Капа, - я пила чай с Клеопатрой.

- Это с той, что наш двор убирает. – насмехалась Ляптя.

- Не смей так отзываться о великих женщинах мира, - повышала Капа голос до такой степени, что начинали грохотать её кости, -  но  такого безобразного обращения с блюдцами не видела, играла жён Адама Лилит, Еву…

- Тоже хлебала с ними чай, - язвительно перебивала Ляптя.

- Заткнись, - не выдерживала Капа. - Я стояла у истоков сотворения искусства, у меня была масса любовников египетские фараоны Рамсес, Тутанхамон, Тумос…, небожители Древней Эллады  Зевс, Аполлон, Гефест, Аид, Пойседон….

   Хозяйка забиралась  в заоблачные выси, от которых трещали нервы провинциалки

- Ты что заливаешь, - возмущалась Ляптя. – То чай пила, то с фараонами и богами спала. Они когда жили?

-Для артистов время не существует, - отбривала Капа. - Они вне времени и могут перевоплощаться, жить в прошлом, будущем. Тебе кажется, что перед тобой Капа, а это не так. Я многолика. Сцена, - вздыхала она. – Меня родили на сцене во время спектакля «Отелло» и в тот момент, когда мавр собирался задушить Дездемону, но режиссёр поменял. Мавр взял  меня на руки и показал зрителям. Он доказал, что жизнь сильнее смерти. Это было потрясение.  Буря аплодисментов, овации, цветы, слёзы, восторженные крики. А что сейчас? Всё душат, душат…

            В комнатке была спартанская обстановка. Ковер с ромашками. Капа поливала их зимой, весной продавала на рынке, и двуглавый орел, который сурово смотрел на квартирантку и клевал её руки.

   Экзаменационный провал Капа прокомментировала с чисто артистической точки зрения: при таких сбоях Фортуны провинциалка должна расстегивать кофту и снимать юбку.

- У тебя не идеи, - бросила Ляптя, - а сексуальные сквозняки.

   Она еще добавила, что историк находится на пороге путешествия в гробу.

- Ты точно была артисткой? - спросила Ляптя.

   Подтвердить это мог даже двуглавый, помнивший реверансы и августейшие ручки.

- Тогда полный порядок, - бросила Ляптя. -  Завтра атакуем ректора. Прорепетируем.

   Они легли спать, когда на детской площадке еще раскачивались качели, и проснулись от звона стаканов возле магазина "Вино", от которого вздрагивала листва на деревьях.

   Капе были даны строжайшие указания придерживаться роли.

- Думаешь, поверят?

- с тревогой спрашивала хозяйка.

   От волнения она даже забыла полить ромашки и накормить орла.

- Поверят, - уверенно сказала Ляптя. – С твоими способностями сыграть такую роль раз плюнуть, захвати двуглавого.

- Зачем?

-Для большей убедительности.

   На остановке такси Капа сделала несколько реверансов и ручек. От ручек у толпы вспухли губы. Скорбная речь Ляпти растрогала толпу и помогла без очереди загрузиться в такси.

- Куда? – спросил лобастый  таксист.

   Бывшая артистка показала двуглавого.

- Покорми птицу, - сурово сказала она.

   Спина водителя была, как днище телеги. Ляптя отодвинулась в угол.

- А какой корм ей нужен?

- Бабки, - ответила хозяйка.

   Она показала, что орел может взлететь и клюнуть. Таксист оказался волшебником. Он знал кратчайший путь к нужному месту.

- Дай бабок хоть на жратву, - сказал он Ляпте, когда бывшая артистка вышла.  - Я все свои скормил этой падле.

   Падлой был орел. 

   Институт находился за железной оградой. Его создатель любил дорогой камень. Он «одел» здание в мрамор и возвысил над домами, как айсберг над льдинами.

   Возле бюро пропусков: деревянная будочка с запылённым окошком, полосатый шлагбаум Ляптя потрясла дрыхнувшего вахтера на войлочном стуле, с которого он полвека взирал на свет божий. Институтский страж отреагировал гигантским зевком.

- Пропуск.

- Бабуля, - шепнула Ляптя. – Твой выход.

  Капа сделала реверанс.

- Ты чё кланяешься, старуха? - удивился вахтёр. - Здороваться хочешь, так давай здороваться.

   Он выставил  руку с лопатной ладонью. Хозяйка подставила свою под его губы. Страж удивлённо посмотрел на Ляптю.

- Чмокни, - подсказала она.

- Что чмокни?

- Ручку бабули.

- Ты что? - гаркнул вахтер. - Какие ручки. Я на работе.

   Ляптя толкнула оробевшую хозяйку.

 - Дай звук.

- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, - что есть мочи заголосила, нет, не заголосила, а грянула хозяйка

   Голос был настолько сильным, что сковырнул вахтёра со стула, он устоял бы, но  «Нет повести печальнее..» уложил его на землю.

- Лежачего не бьют, - заорала Ляптя, увидев зависшую ногу Капы над бугристым лбом вахтёра с затравленными глазами. – Благодари меня, - добавила она, помогая подняться ошалевшему стражу, - если б не я, она добила бы тебя. Чмокни ручку, а то я её не удержу. Она же с ума сошла из – за того, что я провалила экзамен. Пусть ректор увидит, до чего преподаватели доводят бабушек поступающих. Врачи сказали, что нужно исправить оценку и тогда она придёт в нормальное состояние. Чмокни, а то сорвётся.

   Вахтёр так и сделал. Не только чмокнул, но и облобызал до самого локотка.

- Это,- зашептал он, озираясь и подманивая Ляптю, - вы к ректору идёте. Я вас без пропуска пропущу, и сколько будете ходить, столько и без пропуска.

- Поняла, - ответила Ляптя. – Ты хочешь, чтобы бабушка спела ему печальную повесть, но это же покушение  на государственного человека. А как же институт? Он же сиротой останется.

- Так он и так сирота, беспризорник, - вахтёр со злости замутулил стул. – Секретарша ректора к рукам прибрала.

- Бесплатно бабушка петь не будет. Нужны солидные бабки.

- С зарплаты, - вахтёр застучал в грудь, - клянусь, всю зарплату отдам.

- Ладно, - добродушно согласилась Ляптя. – Навеем печаль и на ректора, и на секретаршу. Только о зарплате не забудь.

   Покинув вахтёра, который  остался в тревожном ожидании и с глазами, похожими на блуждающую звезду, они направились по дорожке к входу.

- Чисто сработала, молодец, - похвалила Ляптя хозяйку, Только замашки бандитские брось. Ты же ногой чуть не притопила беднягу.

- Это не бандитские замашки, - отбила Капа. – Это из спектакля «Укрощение строптивого»