Прогулки с Овечкиным

Александр Ороев

С ОВЕЧКИНЫМ ПО ГОРОДУ ЛЬГОВ 

1. «НЕКТО» ХОДИТ ПО ПЯТАМ

Надо было бы сказать нечто вроде такого: вот, мол, наваждение какое-то, просто мистика (хорошо бы, потому что завлекательно, так же – синдром навязчивого состояния, паранойя какая-нибудь) – преследует меня некто Овечкин Вэ Вэ, ходит по пятам, дышит в затылок, или выскакивает неожиданно из-за углов, мешает жить спокойно в буднях развивающегося (или уже развитого?) капитализма, отвлекает от  насущных задач дня.

Хорошо бы, в струю сегодняшней моде,  рассказать о том, как пошел в храм (к бабке – заговорнице) поставил свечу (купил и употребил зелье) и отступил (или не отступил) бес (ангел).

Но тут сразу же на ум приходит очередная, связанная с Овечкиным, мысль: а как бы поступил в сегодняшних обстоятельства сам Валентин Владимирович? Пошел бы он в церковь, чтобы там стать в первых рядах с теми самыми дамочками из партидеологии, что некогда ежедневно «съедали» на обед и на ужин по юной комсомолочке, позволившей себе венчание в церкви, поскольку оно, что ни говори, а красиво, в отличие от советского обряда бракосочетания? Сдается мне, что эти «дамочки» обоего пола, всегда и везде стремящиеся оказаться в самых первых рядах, в свое время немало кровушки овечкинской попили.

Но дело даже не в них, дело, конечно же, в принципе. Ну не мог Овечкин, как эти из первых рядов, поступиться принципом, служить сегодня - идее всеобщего счастья, завтра - мамоне, а послезавтра - богу, не такой был

человек, за что и претерпел немалые муки.

Отставим мистику в сторону, как и синдром навязчивого состояния. Тут дело все в топографии.

Стоит мне утром, направляясь на службу, выйти из дома, пройтись по тополиной аллее, насаженной некогда кем-то из князей Барятинских, пересечь трассу (продолжение улицы Красной г. Льгова), стать на автобусной остановке лицом к проезжающему транспорту, и… вот он - повод вспомнить Овечкина, целый даже символ былой эпохи: раскидистые «шесть сестер», упомянутые публицистом в «Районных буднях» - тех самых очерках, что очень громко нашумели в советском обществе в пятидесятые годы прошлого века, сильно повлияли на общественное сознание в шестидесятые-семидесятые, и были благополучно забыты чуть ли не с первого дня капиталистических преобразований в стране.

«За косыми потоками дождя перед машиной в неярком свете фар забелели хаты.

- Ровно половину проехали, Ногаевка, - сказал шофер. – «Шесть сестер», кивнул он на огромное дерево – липу, распростершую могучую ветвистую крону над окраинными строениями придорожного села. Казалось, что это одно дерево с густым сплетением веток – летом под его листвою в тени укрылась бы целая рота солдат, - но это были шесть лип, выросших ствол к стволу, в родственных объятиях. Так и прозвали их проезжающие через село путники, всякий раз любовавшиеся этим чудом природы: «Шесть сестер».

Автор в очерке «Трудная весна» перенес эти липы в вымышленную Ногаевку.

В действительности же они находятся во Льгове, в самом центре территории, окруженной топографическими точками, которые, как удалось установить и вычитать из книг, связаны с пребыванием Овечкина в этом городке, и часто именно с теми моментами, что принято называть «экзистенциальными».

Напротив «шести сестер», через дорогу, стоят избушки – развалюшки той самой льговской МТС, директором которой был некий бывший большой московский начальник (в каком-то министерстве), сменивший столичный кабинет на директорский эмтээсовский стул во Льгове. Некоторые исследователи считают его прототипом излюбленного овечкинского героя «Районных будней» - Долгушина.

Стоит задержаться на этом месте. В полусотне метров отсюда, построенная в позапрошлом веке фельдмаршалом А. И. Барятинским, высится Башня Шамиля, вероятно, самый первый в России памятник мятежному имаму. А напротив неё, через ту же дорогу и через речку Сейм, то самое место, где Овечкин пережил однажды серьезнейший экзистенциальный момент своей жизни – последствие творческого кризиса. Мы еще вернемся к нему, к этому кризису-то.

Взглянув в другую сторону, видишь конец улицы Красной, где совсем неподалеку стоит домик того самого льговского жителя Михаила Фролова, из которого Овечкин безуспешно пытался сделать писателя, потому что восхитился его приключениями в тылу врага в годы войны.

Наконец, оглянувшись назад, можно увидеть мостки через речку Бык, на которых льговчанин Е. К. Маслов встретил однажды разгоряченных бегом Овечкина и поэта Дмитрия Ковалева. Друзья бежали в местный райком ВКП(б) «выяснять отношения» с первым секретарем С. М. Данковым (прототипом овечкинского Борзова в «РБ»), обвинившим их в антисоветской деятельности. Мы к этому скандалу тоже еще вернемся.

По всему по этому, оказавшись на остановке автобуса, почти напротив этих самых «шести сестер», которые, конечно же, были изображены Овечкиным в «Районных буднях» не как достопримечательность некоей вымышленной Ногаевки, а как вполне осознанный автором символ колхозной жизни, невольно вспоминаешь  писателя. И после этого всякая прогулка по Льгову и его окрестностям, всякая встреча проходят не без Овечкинского «присутствия».

Я смотрю в очередной раз на этих самых «сестер», мимо которых мчат, игнорируя ограничивающий скорость знак,  стремительно обгоняя друг друга, автомобили, смотрю на высокую траву, покрывшую за последние годы, некогда очень широкую, тропинку под липами. Теперь никто не отдыхает под ними, никто не любуется этим чудом природы, никто не ищет в нем символов коллективизма, дружного совместного жития. Другая на дворе эпоха!

И, конечно, символичны «шесть сестер» сегодня по иному: не такова ли была и писательская слава Овечкина, сначала -  возведение обществом на пьедестал, четыре десятилетия безусловного поклонения, присвоение высоких титулов, а потом - забвение? Почитатели – или вымерли окончательно, или, пересев с телеги на автомобиль, несутся куда-то мимо.

Ради сбережения этого живого памятника культуры тиснула районная газета несколько публикаций о «шести сестрах».  Бесполезно! Строители, прокладывая трассу газопровода, провели его прямо по корням деревьев. Подумаешь, какие-то там «сестры»!

Да что там «сестры»! Вся усадьба разгромлена! Это надо было слышать, как по ночам гремело железо – тащили некие граждане жесть с крыши бывшего санатория, простоявшего с тридцатых годов и брошенного на произвол судьбы. А потом дошла очередь и до княжеского дома – осталась груда кирпичей.