Франция: после крушения СССР капитал, похоже, не нуждается в сохранении "человеческого лица"

Благополучно преодолев попавшуюся на пути зону воздушной турбулентности, наш самолет приземлился в аэропорту “Шарль де Голль”, который благодаря двум недавно выстроенным терминалам превратился в одну из крупнейших европейских транзитных платформ. В сравнении с ним “Шереметьево-2” напоминает устаревший провинциальный аэропорт.

Сверху новая посадочная 700-метровая галерея напоминает банан. Архитектура авангардистского стиля, необъятное пространство впечатляют. К сожалению, обрушившаяся менее чем через год после торжественного открытия новостройки часть крыши привела к гибели четырех человек и породила разговоры об опасности избранных конструкционных решений. Тогда же компания “Эр Франс” предупредила пассажиров, что из-за доводки инфраструктуры им придется претерпеть некоторые неудобства. И мы в этом убедились на собственном примере.

Минут 40 нам пришлось совершать челночные перемещения по залу в безуспешных поисках паспортного контроля, прежде чем выяснилось, что наш лайнер причалил не туда, куда надо. Многочисленный персонал, добрую половину которого представляли смуглые и чернокожие граждане Пятой республики — потомки выходцев из бывших французских колоний (блестящий пример политкорректности), не обращал на наши блуждания никакого внимания. Поднялся ропот. Наконец, посовещавшись, служащие выделили двух провожатых, которые сначала привели нас на досмотр, а затем к автоматическому метро, соединяющему терминалы друг с другом.

Подивившись чуду технического прогресса, мы зашли в вагон. Поезд с места в карьер развил высокую скорость и резко остановился. Люди как горох посыпались на пол, образовав кучу-малу. Раздался крик: девушка повредила ногу. Один из наших чернокожих гидов принялся жать “тревожную кнопку”, заполошно крича: “Есть раненые!” Другой пытался открыть двери, что при его щуплости было абсолютно бесполезным делом. Спустя какое-то время электричка неожиданно дала... задний ход и вернулась на исходную позицию. Травмированную гражданку Франции забрали два медбрата, а всех остальных перевели на противоположную платформу. С нее мы вновь стартовали в заданный терминал и на этот раз достигли цели без потерь. Командированный москвич, сильно ударившийся о поручень грудью, потирал ушибленное место и приговаривал: “Ну дурдом, ну дурдом”.

На улицах Парижа нередко слышалась родная речь. Две дамы-соотечественницы попытались провести со мной душеспасительный сеанс и вручить бесплатную Библию. Вечером в интернациональной компании мы плыли по Сене на “бато паризьен” от Эйфелевой башни до собора Парижской Богоматери. Ресторанное меню на семи языках, включая русский. Однородный состав публики (все больше служащие) да еще совмещение архитектурных видов с гастрономией способствовали непринужденному разговору — об отношении французов к реформам их президента, ценах на жилье, перспективах виноградарства в России после потери ею Крыма, интеграции арабо-африканских граждан во французское общество, рейтинге президентов (Ширак уступает Миттерану, а Саркози очень энергичен) и т. п. Вспомнив о Ельцине, французы переглянулись и поинтересовались, любит ли водку Путин. На что с чистой совестью мы отвечали, что, конечно, нет, разве что позволяет себе немного вина. “Саркози, — заметили они, — вообще ничего не пьет”.

 Быт: демократизация против гламура

В отличие от Москвы, меняющейся на глазах в сторону гламуризации, консервативный в целом облик Парижа склонен демократизироваться. Появились велосипедные дорожки на тротуарах и стоянки для двухколесных машин. Хочешь арендовать — заплати и поезжай. На фешенебельных Елисейских полях засветились вывески недорогих магазинов “Зара”, “Промод”, давно уже прописавшихся и в Москве. Скучная вещь — глобализация. Впрочем, парижан куда больше волнует “пигализация” визитной карточки их столицы: по вечерам над ресторанами престижного квартала, где находятся Елисейские поля, начинает править бал тлетворный дух площади Пигаль (о которой грустили в 60-х годах советские интеллигентские барды).

 В городе прибавилось “Макдональдсов” и открылась новая сеть дешевого питания “Сэндвичные”. Растет китайское присутствие. Дешевые кафе, где к прозрачным пельменям из рисовой муки с креветочным и прочим фаршем подается рис по-кантонски, открываются даже в буржуазных районах, где прежде восточную кухню представляли только респектабельные рестораны. Перекусить можно за 5 с небольшим евро, так же как в московских фаст-фудах. Их клиенты не только туристы, еду на вынос берут и местные жители. Сидя в таком кафе на улице Пасси, где в 20-е годы обитало много русских эмигрантов, я подумала: почему наши соотечественники не открывали блинные или пельменные, а сколько их тогда искали себе занятия?! Нет, они шли в таксисты или на завод “Рено”. Видать, не тянет русских в сферу услуг.

По-прежнему парижане любят провести время в бесчисленных кафе и бистро, а на бульварах продают жареные каштаны. Как и полагается, к Рождеству фасад “Галери Лафайет” украшается новым декором. Но... его витрины, презентующие “настоящий парижский шик”, блекнут в сравнении с открытыми в последние годы московскими торговыми центрами. Французы, бывавшие в нашей стране, подтвердили, что по количеству “люксовых” бутиков российская столица переплюнула Париж.

Моя гостиница на Монпарнасе располагалась в двух шагах от знаменитой “Ротонды” — места богемной тусовки 20—30-х годов, любовно описанной в мемуарах ее завсегдатаем советским писателем Ильей Эренбургом. Никуда не делись и клошары, сидящие на тротуарах, нередко c собаками. Кое у кого листок картонки с надписью: “Я хочу есть”. Один из бродяг со всем скарбом спал на широком матрасе при входе в подземку. Стены метро пестрели театральными афишами с портретами Сталина, Мао, Гитлера и кого-то четвертого с красными клоунскими нашлепками на носу. Текст призывал смеяться над диктаторами, чтобы перестать их бояться...

 Социальный пессимизм

Впрочем, большинство французов боятся совсем другого. И французские СМИ это ретранслируют в полной мере. Настроение нации беспокоит политиков, ученых да и само общество. С одной стороны, Франция имеет самую высокую рождаемость в Европе — по два с небольшим ребенка на женщину (правда, в частных, нерепрезентативных, разговорах отмечалось, что благодаря прежде всего арабским и негритянским слоям). Она — лидер на континенте по продолжительности жизни: 77 лет у мужчин и 84 года у женщин. А с другой — держит мировой рекорд по потреблению на душу населения транквилизаторов, антидепрессантов и психотропных средств. Это единственное в Евросоюзе государство, где большинство граждан — социальные пессимисты, уже многие годы утверждающие, что положение дел имеет тенденцию к ухудшению. В конце шираковской эры так считали 70 процентов опрошенных. Оптимистов, согласно данным службы Евробарометра, 26 процентов (против 52 в среднем по объединенной Европе, не считая новых членов ЕС и самых отсталых Греции и Португалии).

Уровень безработицы в стране — более 8 процентов, распространена частичная занятость. Однако страх потерять рабочее место уступает озабоченности падением уровня жизни. Французы считают, что приоритетом правительства должна стать борьба против роста цен и снижения покупательной способности.

Не случайно этот тезис вошел в предвыборную программу Николя Саркози. Ноябрь, всегда для страны непростой месяц из-за традиционных выступлений различных отрядов трудящихся, отличился особой “социальной турбулентностью”.

 Саркози: "Во Франции быть левым — это образ жизни”

В чем дело? 3-процентные темпы роста национальной экономики в последнее десятилетие не позволяют государству “разыгрывать спектакль богатой нации”. После своего избрания Саркози демонстративно отбросил культуру шедшего от де Голля до Ширака антиамериканизма и, похоже, избрал политику англосаксонского “материализма”. Во время  визита в США он заявил, что приехал снова открыть Америку, и уехал домой под аплодисменты американского политического класса. Он намерен привлечь в страну американские инвестиции и добиться выхода французских предприятий на рынки США. От заявленных им внутренних реформ попахивает “тэтчеризмом”, говорят его оппоненты. Суть их в уменьшении роли государства в жизни общества, его отходе от некоторых своих социальных обязательств. А с 1945 года, на волне подъема левого движения после разгрома Советским Союзом вместе с союзниками гитлеризма, когда голлисты и коммунисты заключили пакт, общество привыкло к социальным гарантиям, и расставание с ними болезненно.

Социологи докладывают, что две 2/3 населения поддерживают предложенные Саркози преобразования. Тем не менее накал ноябрьских выступлений железнодорожников (они входят в число госслужащих и недовольны предложенными “специальными режимами” ухода на пенсию, увеличивающими стаж с 37,5 до 40 лет), водителей общественного транспорта, газовщиков и энергетиков, рыбаков — в знак протеста против роста цен на горючее, работников юстиции, опасающихся сокращения занятости вследствие намеченного закрытия более трети судов малой инстанции, студентов, выступивших против закона об автономии университетов и так далее, обеспокоил правящий класс.

Президент повторяет, что не отступит от намеченного, поскольку только преобразования дадут Франции новый импульс развития. Правительство усматривает левый политический подтекст в студенческих акциях, вылившихся в блокирование учебных заведений по всей стране. Но кто эти левые? Компартия Франции, потеряв вот уже как десять лет электорат крупных городов, сосредоточилась на работе внутри муниципалитетов и теперь озабочена тем, чтобы ее избирателей не растащили социалисты. Последние вне подозрения. Часть их лидеров вошла в новый кабинет, а кое-кто даже сменил партийный бренд на правящий правоцентристский “Союз за народное движение”.

Правда, сам Саркози однажды сказал, что “только во Франции быть левым — это образ жизни”. В стране продолжают оставаться крепкими традиции профсоюзного движения. Любая попытка наступления государства на завоеванные права работников вызывает у них возмущение. Что, кажется, плохого в законе об автономии университетов? Ведь он предполагает улучшение их финансирования за счет поддержки предприятиями по примеру англосаксонских стран. Лидеры студентов видят в нем угрозу для университетской демократии, чреватую вмешательством спонсоров в учебный процесс. А в перспективе это может привести к ограничению права на высшее образование для детей рабочих и других малообеспеченных слоев. То, что хорошо для бизнеса, не всегда хорошо для общества.

Транспортники суть реформы Саркози сформулировали по-простому: “Работать больше, зарабатывать меньше”. Правительство предложило профсоюзам самим договариваться с администрацией предприятий по вопросу выхода на пенсию. “Только с участием представителей государства”, — потребовали те. Кабинет министров в этом пункте вроде бы пошел на компромисс. Забастовка, на несколько дней парализовавшая Париж и другие города, прекратилась. Но она возобновится, если не будет найдено приемлемое для всех сторон решение, предупредили профсоюзы. Сейчас власть ищет разные варианты урегулирования конфликта, включая внесение законодательных изменений, затрудняющих проведение массовых манифестаций недовольства.

СМИ: о России — своеобразно

Тема России не занимает много места в местных СМИ. Короткий телевизионный сюжет о годовщине Октябрьской революции. Сообщение о приобретении одной американской супружеской четой за 160 тысяч долларов права пообедать с Михаилом Горбачевым у него дома. Репортаж с Чукотки, ожившей заботами губернатора-фантома Абрамовича. Анонс очередного фильма о бесчинствах в Лондоне свирепой русской мафии (vori v zakone): понятие “воры в законе” новую Россию характеризует как когда-то слово “спутник” — успехи СССР в освоении космоса. Впрочем, можно отметить и проблески своеобразного уважения.

Правая печать ставит в заслугу немецкому канцлеру Ангеле Меркель “твердый” тон с Президентом Путиным в вопросе о соблюдении демократических свобод. Одобряет Саркози, назвавшего брутальной политику Кремля, опирающуюся на нефть и газ. Высказывает недовольство по поводу “вмешательства России в европейскую политику по теме Косова”. Перед выборами в российский парламент по второму национальному ТВ-каналу демонстрируется 97-минутный документальный фильм о В. Путине. Прорывается озабоченность тем, что впервые с XVIII века половина мирового продукта в 2007 году произведена “Югом” — Китаем, Индией и Россией. Ясно, что наша-то доля здесь мизерна.

Но львиная доля пространства СМИ отведена внутренним проблемам. Франция стоит перед самым настоящим выбором своего будущего. Кажется, что элиты его уже сделали, а общество еще в раздумьях. В однополярном мире капитализм не нуждается в сохранении “человеческого лица”. Его выражение ужесточается. Не в этом ли причины социального пессимизма нации? Социологи обнаружили, что французская молодежь отказывается от фруктов и морепродуктов (это в средиземноморской-то стране!)... из-за их дороговизны. По телевидению показали приезд Саркози к бастующим рыбакам. Один из них, разъяренный, что-то кричит. Может, именно он возмущался тем, что президент сразу увеличил себе зарплату, а им все труднее сводить концы с концами? Саркози зло отвечает... Впрочем, уезжая, он пообещал не дать погибнуть рыбной отрасли.

Цикличность развития капитализма подвела к очередной фазе спада. Развертывается экономический кризис, за которым тенью следует социальный. Регрессные явления вслед за “ипотечным провалом” в США затронули всю Европу. Выход из застоя французские сторонники либеральной доктрины видят на путях активного включения страны в процессы глобализации, которой общество противостояло в течение последней четверти века. Причины в менталитете. Даже в правящем классе слишком укоренились идеи корпоративизма, этатизма, протекционизма, жесткого и стерильного национализма. От судеб “мондиализации” нет защиты? Как бы там ни было, трудовая Франция не намерена легко отказаться от уже завоеванных прав и даже перед катком глобализации отстаивает их. Такая позиция достойна уважения.

Примечание.

Заметки написаны в конце 2007 года (опубл. в «РФ сегодня», № 24). После этого я еще дважды побывала во Франции, последний раз – минувшим летом. И убедилась в актуальности тогдашних выводов, что на мой взгляд,  делает публикацию заметок оправданной .