Крымконг. Что делать, когда оставить нельзя, а вернуть невозможно?

Крымконг. Что делать, когда оставить нельзя, а вернуть невозможно?

Опубликовано21.03.2019АвторRepublicОставить комментарий

Крым – причина войны, которую Россия может долго вести, но не может выиграть. Эта война рано или поздно доконает российскую экономику

О личном, в порядке исключения. У меня свой Крым. Не русский и не украинский, а советский. Он, в общем-то, и остался советским сам по себе до сих пор, просто перешел из одних рук в другие, как вещь. В моем Крыму была Ливадия и царский дворец, а вокруг него – самый большой советский санаторий. Недавно РБК написал, что его купил спонсор «русской весны» Малофеев. Ну что ж, деньги в «весну» были вложены недаром, хотя, конечно, дворцы по осени считают. Жаль, хороший был санаторий. Его главврач Татьяна Григорьевна Савченко была другом моих родителей, и поэтому полтора десятка замечательных лет я провел в Крыму. Благодаря энтузиазму Татьяны Григорьевны было создано все то, что теперь радует глаз Малофеева: отреставрирован дворец, построены огромная «столовая» с концертным залом и сюрреалистически модерновые по тем временам лифты к морю, прорубленные в скале на сотни метров вниз, приведен в порядок и вычищен парк. Татьяна Григорьевна была украинкой, но это тогда никого не волновало. Еще она была убежденной коммунисткой и даже отчасти сталинисткой, членом Ялтинского горкома партии и чего-то еще в этом духе. Ее муж, Вилен Осипович, прошедший фронт, немецкий плен и сталинские лагеря, не разделял ее взглядов и был первым, кто тихонько дал мне почитать «Один день Ивана Денисовича» и письмо Федора Раскольникова Сталину. Это не мешало им до самой смерти трепетно и нежно любить друг друга. Наверное, самое главное, что мы потеряли на этой войне и что делает сегодня мир невозможным, – любить тех, с кем не согласны. Я знаю, что эта статья почти наверняка вызовет несогласие у многих как в России, так и на Украине. Но я всех их очень люблю и только поэтому ее пишу. А теперь к делу.

Крымский тупик

Проблема не в том, что по поводу Крыма невозможно договориться из-за диаметрально противоположных подходов к проблеме. Проблема в том, что ни один из предлагаемых подходов по разным причинам не приемлем.

Чей Крым? Смотря под каким углом посмотреть. Культурно и исторически, с определенными поправками – русский. Почему с поправками? Потому что и в Крыму, и, уж если на то пошло, на Донбассе весьма специфическая субкультура. Говорят по-русски, а думают по-украински. Впрочем, говорят тоже на суржике в значительной степени. И эту специфику ментальную надо учитывать, если не хотим в своих расчетах сильно промахнуться.

Но из этого не следует, что Крым можно отобрать у Украины силой. Потому что политически и с точки зрения международного права он украинский, и для всего мира, включая Белоруссию, был и остается таким. Но и это, в свою очередь, не значит, что его можно будет когда-то просто вернуть обратно. Акт агрессии создал новую политическую реальность, с которой уже невозможно не считаться. Прошлое умерло, и никакие слезы и заклинания, пролитые на могиле, не вернут его к жизни. Однако если нельзя вернуть, это еще не значит, что можно оставить себе. Потому что, пока проблема Крыма не решена, будет длиться война, по крайней мере холодная, а вечных войн не бывает.

С какой стороны ни посмотри – везде тупик. Нет простых и однозначных решений. И те, кто говорит «Крым наш», врут. И те, кто говорит, что его можно отдать обратно, лукавят. И те, кто надеется, что все «замотается» и забудется, заблуждаются. Это неординарная ситуация, и она потребует неординарных ходов в тот момент, когда созреют условия для ее разрешения.

Вернуть нельзя, оставить

По мнению ⁠немногочисленного думающего меньшинства ⁠в России, нет вопроса ⁠– что делать с Крымом. Ответ очевиден – его надо отдать ⁠обратно. Формально думающее меньшинство, может, и право, просто, как это ⁠часто с ним случается, не додумывает до конца. Однако спорить с ним в России дело такое же неблагодарное, что и спорить с большинством.

Впрочем, свободная дискуссия в условиях войны, пусть официально не объявленной, – в любом случае утопия. Если в России стараются не углубляться в правовую сторону вопроса и изображают референдум на фактически оккупированной территории как легитимное основание для ее присоединения к государству, эту оккупацию спонсировавшему, то на Украине не принято вдаваться в этнографические и исторические подробности. Агрессия как бы сделала неприличным само обсуждение вопроса о том, что в течение нескольких столетий было территорией Российской империи, ее военным трофеем, что эта земля имеет не просто материальную ценность, но на ней происходили события, имевшие важное значение для формирования русского национального самосознания, и что, в конце концов, это просто территория компактного проживания людей, считающих русский язык и культуру родными.

Вроде как, если ты пишешь и говоришь о русском Крыме, то ты оправдываешь агрессию. К сожалению, это приводит к смещению прицела и некорректным выводам. Замалчивать предысторию «крымского вопроса», делать вид, что никакого вопроса вообще не существовало, – значит обманывать себя. Но это не самое страшное: люди прекрасно живут обманутыми десятилетиями, не чувствуя дискомфорта. Плохо то, что, обманывая себя, эти люди предлагают решения проблемы, которые на практике невозможно реализовать. В том числе реституцию как один из способов решения крымского вопроса.

Является ли возвращение Крыма под юрисдикцию Украины правильным и даже единственно возможным правовым решением? Да, безусловно, коли право было нарушено, оно должно быть восстановлено. Но реализуемо ли это решение на практике таким образом, чтобы это не привело к другим неправовым последствиям, не менее тяжким? Вряд ли, именно потому, что Крым культурно и исторически действительно русский. Миллион человек нельзя передать обратно как чемодан.

В эту сторону они двинулись с энтузиазмом, а в обратную, даже при условии абсолютно свободного выбора, они с очень большой долей вероятности двигаться не захотят. Просто потому, что реально ощущают свою языковую и культурную связь с Россией. Плюс страх возмездия со стороны испытавших унижение, проливавших годами кровь и слезы украинцев. Реальность состоит в том, что людей в случае реституции придется заталкивать в Украину насильно. А властям Украины, как бы миролюбиво они ни были настроены, придется сходу начать подавлять неизбежное сопротивление значительной части крымского населения. А без эксцессов и перекосов такой процесс пройти не может.

Любая попытка реституции и возвращения Крыма под юрисдикцию Украины приведет к тому, что мы обменяем восстановление нарушенного международного права на гуманитарную катастрофу и многочисленные нарушения прав десятков тысяч людей, которые будут этой реституции сопротивляться. С большой долей вероятности эта мирная инициатива обернется новым витком локальной войны и большими человеческими жертвами. Ни одно российское правительство, каким бы ни был его идеологический окрас и в каком бы перпендикулярном отношении к нынешнему режиму оно ни находилось, не сможет себе позволить сколь-нибудь долго проводить политику поддержки насильственной реституции Крыма, не рискуя быть сметенным волной возмущения. Вариант, при котором Россия сама оказывается в такой момент оккупированной и поэтому ее правительство может не задумываться о реакции населения на свои действия, я полагаю возможным здесь не рассматривать. В практической плоскости самое простое и, как кажется многим, безупречное с моральной и правовой точек зрения решение оказывается неисполнимым.

Вернуть, нельзя оставить

А зачем, собственно, отдавать? Особенно если это чревато такими осложнениями. Ну, взяли и взяли. Пусть не безупречно (а кто без греха?), но ведь восстановили историческую справедливость. Даже если закон не на нашей стороне, то правда – точно на нашей, а в правде – право (так, кажется, Михалков (Никита) сказал). Пусть остается русским, а кто против – пусть попробует отнять. На этот случай у нас есть большая бомба, много денег и «вежливые человечки». Так или приблизительно так рассуждает пресловутое чувствующее большинство, и, как это часто случается с большинством, чувства его подводят.

Глупо закрывать глаза на то, что аннексия Крыма случилась не на пустом месте. Почти четверть века, буквально с утра после подписания «беловежских протоколов», в России росло глухое недовольство тем, что Крым отошел к Украине. Уже к концу 1990-х Крым стал в сознании значительной части населения России символом политической несправедливости, концентрированным воплощением «версальского синдрома», возникшего на фоне позорного и бесславного распада советской империи. Время от времени этот горящий политический торфяник прорывался наружу языками огня: то Лужков выступит в Севастополе с пламенной речью, то какой-нибудь Затулин забьется в падучей по поводу «русского Крыма». Но дело было не в них, конечно, а в общем настрое. Крым, который до этого был просто «всесоюзной здравницей», вдруг стал «сакральным», чуть ли не новым «русским Афоном».

Печально вдвойне, что Украина и украинцы не заслуживают этих обид, они здесь по большому счету ни при чем. Если на кого и нужно обижаться русским патриотам, то только на самих себя. Украина ни в 1950-х, ни в 1990-х годах не проявляла никакой инициативы, чтобы заполучить Крым. Она не завоевывала его и не завладела им с помощью обмана. Он был просто подарен, если не сказать – навязан ей. Сначала это было волюнтаристское, чисто управленческое решение, принятое в рамках общей оптимизации административных расходов Империи. Никакого политического подтекста у него не было, так как вся Украина рассматривалась как неотъемлемая часть Империи, границы которой в любой момент можно изменить в любую сторону. Насколько можно судить по имеющимся документам, в горячке беловежского ажиотажа команда Ельцина либо забыла, либо не рискнула ставить вопрос о Крыме, чтобы не усложнять и не затягивать процесс принятия решения о ликвидации СССР (все боялись, что Горбачев придет в себя и разрушит комбинацию по захвату власти в Москве). Когда пару лет спустя спохватились, было уже поздно отыгрывать назад, и тогда решили разменять Крым на безъядерный статус Украины, что и закрепили будапештскими договоренностями. Крым оказался украинским и по закону, и по понятиям.

Фиговый листок крымского референдума не очень плотно прикрывает причинное место этого конфликта. Границы государств не изменяются в результате волеизъявления жителей какой-то отдельно взятой территории даже тогда, когда это волеизъявление является безупречно свободным (что, учитывая подробности крымской «русской весны» и количество розданных медалей «За Крым», выглядит сомнительно). Если бы было иначе, ни одна граница не была бы стабильной. Таких казусов, как крымский, в мире бесконечное множество, и международное право не предусматривает возможность отбирать территории, население которых захотело жить в соседнем государстве. Референдум – штука интересная с политической и социологической точек зрения, но правоустанавливающим обстоятельством в данном случае не является. Поэтому за пределами России присоединение Крыма всегда будет расцениваться как акт агрессии. Как к нему будут относиться – вопрос уже следующий, но оценивать будут именно так.

Почему это важно? Потому что проливает некоторый свет на перспективу. У «крымской партии», которая стояла за принятием решения о присоединении полуострова к России, был свой расчет, и расчет этот строился на двух ложных посылках: во-первых, что Украина очень быстро развалится на составные части и на большей ее территории восстановится лояльный Москве режим, и, во-вторых, что Запад, конечно, покочевряжится какое-то время, но в конце концов «съест» эту агрессию и признает Крым российским, если не юридически, то фактически, как в свое время фактически признал аннексию Прибалтики Советским Союзом. И то и другое оказалось грубейшими стратегическими просчетами. И, кстати, сейчас, когда так много спорят о «достижениях» и «провалах» Майдана в связи с его пятой годовщиной, следует сказать, что главное достижение Украины в том, что она не развалилась – при существующих обстоятельствах это немало.

Соответственно, «цена Крыма» оказалась намного выше, чем это виделось в самых кошмарных политических снах пять лет тому назад. Присоединение Крыма обернулось одной из крупнейших геополитических катастроф в истории России со времен образования Империи. Крым – это синоним войны. Это пока мало кто понимает до конца, но это именно так. Присоединение полуострова вовлекло Россию в длительную изнурительную войну с Западом (при враждебном нейтралитете Китая). Пока это холодная война, осложненная сыпью периферийных прокси-конфликтов на Донбассе, в Сирии и отчасти в Африке. Скорее всего, она и останется такой, хотя риски перерастания ее в глобальный ядерный конфликт есть. Но эта война бесконечная, она будет медленно высасывать из России все соки, пока не обескровит ее. Это хуже, чем Афганистан, просто еще менее очевидно и поэтому еще более опасно.

Крым – краеугольный камень этой войны. Пока этот камень будет лежать на своем нынешнем месте, война не кончится. Вся российская внешняя политика после начала «русской весны» – это попытка убедить Запад отыграть назад. Россия поднимает ставки все выше и выше, надеясь, что в конце концов обменяет все вместе – и Донбасс, и Сирию, и Ливан, и Ливию (список открыт и будет только расти) – на свой Крым и добьется долгожданного перемирия. Это утопия – никакой передышки не будет. Чтобы понять это, не надо быть пророком, достаточно сравнить ВВП России с суммарным ВВП Запада. Западу нет резона ни спешить, ни останавливаться, это ресурсная война вдолгую. Медведь попал в крымский капкан.

Собственно, в этом и есть ответ на вопрос, почему нельзя оставить. Потому что Крым – причина войны, которую Россия может долго вести, но не может выиграть. Эта война рано или поздно доконает российскую экономику. Может быть, это случится уже после Путина, может быть, еще при нем. Важен не срок, а исход. Когда цена войны окажется настолько высокой, что это начнет угрожать целостности самой России, тогда и придется что-то делать с Крымом, который стал причиной этой войны. Не раньше, но и не позже.

Так не доставайся же ты никому…

Итак, даже когда под давлением тягот новой холодной войны руководство России начнет думать о том, как развязать крымский узел, очень маловероятно, что оно сможет позволить себе решить проблему путем простой передачи Крыма под юрисдикцию Украины. Так же маловероятно, что Украина к тому времени найдет военный способ решения проблемы или настолько продвинется в своих экономических и политических реформах, что жители Крыма в массовом порядке захотят вернуться обратно и проведут новый референдум (хотя, может быть, это был бы самый дешевый и гуманный путь). Придется искать более сложные и компромиссные схемы. Одной из них могло бы стать превращение Крыма в самостоятельный субъект международного права, действующий под взаимным протекторатом России и Украины и при гарантиях со стороны ЕС и США, своего рода «Крымконг».

Этот компромиссный вариант позволит и России, и Украине сохранить лицо и одновременно избежать гуманитарной катастрофы в Крыму. Путь этот осложнен обременениями, которые делают его очень трудно исполнимым даже при наличии политической воли у обеих сторон. Для его успешной реализации необходимо договориться о предварительной декриминализации и демилитаризации Крыма, без чего все остальные решения будут невозможны. Экономически Крым мог бы существовать как свободная зона, управляемая совместной администрацией. Проведение нового референдума под контролем международных наблюдателей, видимо, будет необходимо в любом случае.

Нынешнее двусмысленное положение Крыма неустойчиво. Оно стало следствием целой серии ошибок и преступлений, совершаемых обеими сторонами конфликта на протяжении многих десятков лет. В совокупности они рано или поздно приведут к тому, что сбудется великое пророчество Василия Аксенова и полуостров превратится в «Остров Крым», который отправится дальше в самостоятельное плавание, равноудаленный от берегов России и Украины.

Владимир Пастухов
Политолог, научный сотрудник University College of London