Обрывки одного дневника.

День двести семидесятый.

     Доктор сказал, что я уже большой, и пришло время от меня избавиться. Он так и сказал: «пора разрешаться от бремени, мамочка». Не хочу! 

День двести семьдесят первый.

   Доктор совсем обнаглел: тыкал  блестящей железкой и подсматривал за мной. У него неприятный взгляд и черный,  с волосами по краям,  глаз. Чтобы спрятать волосы он закрылся  толстым стеклом. А того не знает, что за стеклом  его глаз еще страшнее. 

День двести семьдесят второй.

     Сегодня, когда мы  с мамой отдыхали, приходила бабушка и плакала. Она хотела, чтобы мама ехала жить к доктору в больницу, потому что  мама скоро от меня избавится. Какая глупая бабушка, неужели она всерьез полагает, что я просто так отдамся в руки извращенца  с волосатым  стеклянным глазом? И как он по ее мнению меня достанет?  

День двести семьдесят третий.

     Приходила мамина подружка, очень хорошая, гладила меня через мамин живот, рассказывала, что ее собачка недавно пятерых щенков родила. И ничего, живот уже втянулся, правда соски до пола болтаются. Кажется, маму  эта собачка расстроила. Они с подружкой обсуждали, как сделать,  чтобы с мамой не получилось,  как с собачкой.  Не хочу я никакого искусственного корма,  я же не собака!  Я вообще ничего не хочу. Почему они все только  и говорят о том, что мы с мамой расстанемся?  Зря я сначала про её подружку хорошо подумал,  кажется она заодно с «волосатым глазом».

День двести семьдесят четвертый.

     Вечером приходил папа. Он был необычайно мягок и даже ни разу в меня не плюнул. Кажется,  маму это расстроило, она сказала, что папа много пьет в последнее время.  Я  тоже много пью, но мне она такие глупости не говорит.

День двести семьдесят пятый.

    Утром мама громко разговаривала с папой и разбудила меня. Оказывается,  папа обещал жениться на маме, а теперь не может, потому  что его старая жена этого не хочет.  Какая странная у меня мама – ну не все ли равно, есть ли у папы запасная  жена или нет, зачем он нам нужен?  Если честно, мне он вообще не нравится  – все время мокрый, толкается и спать мешает.  И напрасно мама говорит, что он в последнее время стал мягким, у меня от него все тело в синяках. Я вообще не понимаю, зачем  отцы нужны, от них сплошное беспокойство.

День двести семьдесят шестой.

     Для кого я все это пишу?  Если честно,  не знаю, просто в один прекрасный день я понял, что скоро меня разлучат с мамой, и этот с волосатым глазом,  лишь подтвердил подозрения. Если кто-то еще попадет сюда, знайте, братья, вы здесь не первые!  Опасайтесь доктора, он приходит оттуда же, откуда и папа. Упирайтесь, не давайтесь ему в руки!

День двести семьдесят седьмой.

       Ездили с папой в лес собирать грибы. Мама сказала, что эти  мухоморы  она все равно есть не станет,  пусть папа лучше  ее в лесу закопает, чтобы она с ним больше не мучилась.  Папа засыпал маму осенними листьями и сфотографировал, сказал, что это последняя фотография мамы вместе со мной. Мне кажется, что бабушка права, папа – подлец.

День двести семьдесят восьмой.

       С утра отключили воду, господи, как страшно-то! Только проснулся и  ни капельки воды вокруг! Это что же происходит, как трудно стало дышать, они меня решили погубить. Все, нет моих сил здесь  оставаться.

     Мама опять закричала, наверное  этот,  с  волосатым глазом,  ее мучает, пойду разбираться! Пусть я погибну, но  все равно здесь больше жизни нет. Вот только на стеночке нацарапаю: «Здесь был Я». Не кричи, мама, я иду к тебе на помощь