Глубокие корни либерализма и автократии

Либерализм и автократия имеют не только исторические корни, а доисторические, произрастая из биологии. У приматов, живущих сообществами и добывающих пропитание собирательством, всегда есть вожак-автократ. Но чем тяжелее условия среды обитания, тем автократичнее вожак (так это у павианов гамадрилов, живущих в горах, потому что им тяжелее, чем павианам саванны; зато у шимпанзе, условия у которых наиболее сытые и безопасные, в сравнении с гамадрилами демократия). А сильная автократия делает автоматом несправедливыми отношения в сообществе, лишая свободы членов сообщества. Ведь трудно представить, что рядовой гамадрил, будучи свободным в своих действиях, ведет себя осознанно так, чтобы не ввергнуть сообщество в беду. Чтобы этого не происходило, нужен надсмотрщик. Он тоже может ошибаться, но все же для сообщества выгоднее, когда командует один, а не “лебедь, рак и щука”. Поэтому несправедливость в сильно автократичном сообществе гамадрилов это плата за выживаемость. Она становится приоритетом, а не справедливость. .

А либерализм берет свое начало от сообществ охотников (хищников). Учеными изучены львы и гиеновые собаки. Те и другие успешно свободно сотрудничают на охоте даже без вожака, но при дележке добычи львы, случается, дерутся, а собачкам тяжелее в сравнении со львами (как гамадрилам в сравнении с шимпанзе). Поэтому “свобода, равенство и братство” для них есть условие выживания вида. Даже альтруизм заметен: больную собаку накормили, срыгнув ей мясо так же, как кормят подрастающих щенков, еще не способных к охоте. Выходит, что справедливости у охотников тем больше, чем тяжелее условия существования.

А поскольку нет сомнений, что наш древний предок для выживания вынужден был заниматься как собирательством, так и охотой, то он, объединяясь в сообщества, использовал оба инструмента управления. Это объясняет, хотя либералам не нравятся автократы, а последние не терпят либералов, востребованность для модернизации того и другого. По факту. Петр Первый радикальный реформатор, хотя деспот и жестокий тиран. Но так как несвобода (крепостничество) в итоге тормознула развитие, то закономерен приход радикального либерала Александра Второго. В свою очередь тоже закономерен радикальный Сталин. Сталинисты и антисталинисты оценивают его с противоположных и крайних точек зрения. Ошибаются те и другие, потому что дают одномерную оценку. Сталинисты занижают негатив, сосредотачиваясь на позитиве.

Антисталинисты поступают с точностью до наоборот: игнорируют или занижают позитив и зацикливаются на негативе. А Сталина следует оценивать, задаваясь двумя вопросами: могло быть лучше?  Без коллективизации, голодомора, репрессий, ГУЛАГА… В принципе, могло. Но могло быть хуже? Вполне, если бы не победили в войне. А одно из условий победы – тяжелая индустриализация, несправедливая коллективизация с голодомором, репрессии, ГУЛАГ... А поскольку история не знает сослагательного наклонения, то выбор между гипотетическим “могло быть лучше” и реализованным упреждением “могло быть хуже” отпадает само собой.

А между радикалами противоположного знака – Петр, Александр и Сталин, -  закономерны (и отчасти случайны) немного либеральный Александр Первый со Сперанским, и Николай Первый (Палкин), и Александр Третий (автократ в политике, но либерал в экономике), и слабак - самодержец Николай Второй с реформаторами - незавершенцами Витте и Столыпиным. Далее уже Ленин со Сталиным. А за либерализмом и автократией как крайностями в управлении обществом – широкий диапазон в перепаде разных свобод. От полного отсутствия их или почти без свобод (Петр и Сталин) - до революционного террора и хаоса с анархией (от Александра Второго до Николая Второго). От всеобщего патернализма до вседозволенности (как сейчас). А золотая середина – как идеал недостижим. Это такое сочетание свободы с несвободой, когда свобода одного индивидуума заканчивается там, где начинается несвобода другого. Поэтому догоняющая модернизация (а другой она быть не может) как “шаг назад и два шага вперед” – это оптимизация автократии с либерализмом. Или, если другими словами, это способ построения гражданского общества путем последовательной модернизации нации. Он еще не стал национальной идеей. Но если наступит такой момент, тогда идея овладевает массой и она станет движущей силой. Когда это случится, не известно. Но процесс уже идет, о чем свидетельствуют исследования специалистов (cм. интервью психолога исследователя Анастасии Никольской «Роман народа с нынешней властью закончен. Мы ищем, к кому уйти» по ссылке https://republic.ru/posts/92547 ).