1941 год. Реалии войны глазами чекиста.

Известно, что советским солдатам и офицерам категорически запрещалось делать личные записи, особенно связанные с ходом военных операций. Однако некоторые из них, осознавая всю степень ответственности, все же рисковали, игнорируя «законы военного времени».

Ведь даже в немецких лагерях для военнопленных, делать это было значительно проще. Поэтому дневники в советско-коммунистической армии — большая редкость. 

Майор НКВД Иван Савельевич Шабалин начал делать личные записи в 1941 году. С первых же страниц его дневника перед нами предстает реальная, а не пропагандистская картина, первых дней войны: «Принял дела. Аппарат бежит. Получаем обмундирование. Я принес товарищу Борисковскому шинель»; «Это не война, а пародия». 

Шабалин, бывший нарком внутренних дел Бурят-Монгольской АССР, став начальником особого отдела НКВД 50-й армии, был призван следить за тем, чтобы солдаты никаких дневников не вели. А сам писал. Более того, после его гибели 20 октября 1941 года его дневниковые записи попали к противнику, который был крайне удивлен, таким внутреннего состояния советской армии.

Запись Шабалина от 6 октября 1941 года: «Генерал принимает предварительное решение, ждет указание Москвы. Неизбежность окружения всего фронта, а не только нашей армии, очевидна. Руководство фронта потеряло управление и, вероятно, голову». 

Шабалин получил звание майора государственной безопасности». Это август 1941 года. 

«Приехал до места назначения — до деревни Вышковичи близ Брянска». «Принял дела. Аппарат бежит. Противник предпринимает налеты на город Брянск. Самолеты немцев безнаказанно летают. Наших «ястребков» пока что не видно». 

Далее в своих дневниках майор Шабалин делает вывод, что «армия и вовсе не является такой, какой мы ее привыкли представлять и какой нам ее представляли». «Там огромные недостатки, а положение с личным составом очень тяжелое».

Про личный состав: «Они хотят домой, бездельничают, отсиживаются в окопах, что деморализует красноармейцев. Есть случаи пьянки командного и политического состава. Люди иногда не возвращаются из разведки. А знает ли Москва действительное положение дел?». 

Следующая запись: «В дивизиях дело обстоит неблагоприятно как с нашим аппаратом, так и с командно-политическим составом. Он работает плохо». 

Дальше Шабалин приводит конкретные факты, кто сдался в плен, как попали в окружение: «Ночью люди на передовых позициях спят. Немцы выставляют посты и уходят для ночевки в деревню. У нас беспрерывно слышна артиллерийская стрельба. Вчера был захвачен военнопленный — немец, оборванный и обовшивевший молокосос. Настроение у них нисколько не воинственное, в голове у них пустота, буквальный мрак. Я этого не ожидал. Это не война, это пародия». 

Октябрь 1941 года: «Есть приказ возвратить потерянные позиции. В вечер, когда я пишу эти строки, положение еще не прояснилось. Подразделения связи работают плохо, штаб — то же самое. В тылу сидят трусы, которые уже готовятся к отступлению. О боже, сколько льстецов здесь». 

«Весь фронт, три армии попали в клещи, в окружение». Шабалин принимает решение: «Я уклоняюсь от окружения, мы сдаем фронт. Но, надо сказать, отдельные участки фронта удивительно устойчивы, это было врагу неприятно. Комендант принес литр водки. Ах, теперь пить и спать. Может, будет легче. Перспективы войны далеко не розовые. Брянск горит, мосты не взорваны, паники нет, но состояние нервозное». И так далее. 

Следующая запись сделана в октябре, когда попали в «кольцо»: «Это ужасно. Кружится голова. Трупы, ужас войны. Мы непрерывно под обстрелом. Снова я голоден и не спал. Достал фляжку спирта. Ходил в лес не рекогносцировку. У нас полное уничтожение. Я пишу в лесу у огня. Утром я потерял всех чекистов, остался один среди чужих людей. Армия распалась». Это 15 октября. Затем запись обрывается.