КТО ЖЕ ТЫ

КТО ЖЕ ТЫ?

(Отрывок из повести «Жизнь Вадима Сергеевича Кокорина)

   Прошла новогодняя ночь. Наступил новый год 2019. 

   Январское утро. Восходящее солнце подрезало ночь. Просветлело.

   Вадим Сергеевич надевает дублёнку, берёт махровое полотенце и выходит из квартиры, направляясь в подлесок. Несколько деревьев, а  было густо и раскидисто. Вырубили под дорогу. Оголили. Живое под корень,  на его место  асфальтовую накидку, под которой  земля задыхается. Она человеку жизнь даёт, а он на ней свою жизнь выстраивает. Сталкиваются две жизни: земля и человек.

   Снег в подлеске лежит ровно. Дорожек нет. Сергеевич идёт, как в детстве, взрывая снег носками ботинок. «Фонтаны» снега, из которых свет кружева плетёт. Интересно. Снег взметается вверх, рассыпается на снежинки. Сергеевич подставляет ладошку. Снежинки, коснувшись её, тают. Теряют жизнь. Грустно.

- Детство, детство, - думает он. – Далеко я ушёл от тебя. Ещё не закат, но уже вижу, что жизнь отнимает у меня улыбку смех, но оставляет созерцать и мыслить. Хотелось бы хоть на немного вернуться в тот беззлобный мир цветов и красок, но ведь тропинки такой нет. Остаётся делать только его копию.

   Он лепит снежок, начинает катать, пока не наворачивается огромный ком. За ним второй, третий. Готово. «Снежный» человек.

- Привет, - говорит он. – А ведь судьбы наши похожи.

   Что он понимает под этим? Мысль проталкивается дальше: нет в мире ничего такого, чья судьба не была бы схожа с судьбой человека.

   Рядом увесистый пенёк. Вадим Сергеевич сгребает с его поверхности снег и садится, плотнее погружаясь в дублёнку. Тепло, а чтобы было ещё теплее, он сбрасывает дублёнку,  и снежком по телу, а после полотенцем. Горит тело. Отливает медью в солнечных лучах. Хоп и в дублёночку. Как в бане. В прошлые времена он брал термос с чаем. Хорошо почаевать, воздух свеж, морозец голову в холоде держит, бурлит энергия, кипит кровь, в пляс хочется. Что ж. Это можно. И пошло, поехало, понеслось.

   А парок чайный молодой, горячий и душистый вьётся. Жизнь свою в морозце пробивает, а морозец на страже стоит и «подглядывает». Выдохся парок, а морозец тут, как тут. Раз и прихлопнул.  И Сергеевич запыхался. Нужно отдохнуть. Со всего маха на снег спиной. Не простудишься, потому что мысли такой нет в голове, а если есть, то прихватит. А ещё лучше «царский» стол:  сто грамм чистого медицинского спирта  и кусок чёрного хлеба, посыпанный крупной солью, а сейчас не берёт Вадим Сергеевич спирт, потому что от него иллюзии и фантастические мысли  в голове рождаются. 

   Раньше, всё, что крутилось в его голове, он считал исполнимым. Главное – сила воли. Конёк его. Как таран работала. Ан, нет. Жизнь сначала струилась, словно ручеёк весенний, а потом взвихрилась, сорвалась и  пошла по таким закоулкам, что и сила воли растерялась и дорогу потеряла. Понеслась по ухабам, буеракам и кочкам. Мчалась, катилась, мелькала, а  куда, зачем? Кто – то руку пожимал, кто – то в лоб целился, кто – то подножку ставил и предавал, сам на грани не раз  стоял, в какую сторону шатнуться, кто – то любил и  кого - то любил.

    Остановится, встряхнётся Сергеевич, как медведь после зимней спячки. И опять в запряг своих мыслей и чувств. Оседлали, пришпоривают, когти у жизни сильные, она порой намордник набрасывает. Да что намордник! Молод, силён был. Кто удержит? Рвал жизнь на куски, склеится. И склеилась.

Стеной стала. Лбом упёрся. Вперёд хода нет, а сзади прошлое подпирает.

   Вадим Сергеевич не простой мужик. Не завалявшийся деревенский валенок. Сергеевич большой, даже страстный любитель пофилософствовать Он и Гегеля, и Канта в оригинале читал, и Бог весть что ещё. Количество наращивал. Широта, размах.  Забирался в такие дебри, что вываливался из них с пониманием себя, как гениальность, порой заносило, увеличивал даже объём головы, чтоб впихнуть в неё не просто гениальность, а мировая,  но не замечал, что в этой так называемой его гениальности преогромнейщая, чёрная  дыра. Реальность быстро сдирала с него шкуру величия, а он не останавливался и всё мнил, да мнил о себе, пока совсем не запутался и не спросил себя, а кто же я на самом деле? И оказалось, что он как бы многое знает, всё обо всём, а кто он сам не имеет ни малейшего понятия.

   Решил, не походя, а вдумчиво и честно разобраться. Стал копаться в себе, а завалов не меряно. Из под одного выберется, в другой попадёт. А силёнка то уже не та. Годки вцепились. Надумал добрые свои дела пересчитать. А они, словно улетучились из головы, как бы выветрились, а, может быть, их не было? Неспокойно стало Сергеевичу, залохматились мысли. Поскрёб в памяти, прислушался. Звук один. Мысли плещутся, а дела добрые где? Вот тебе и широта, и размах. Обидно стало. Столько времени угрохал на гениальность и величие, чтобы осчастливить человечество, а оказалось, что угрохал только на себя. Вот такие дела, Сергеевич.

   Правда, удалось вытащить из памяти  один случай. Шёл зимой с прогулки, мысли Гегеля переваривал, чтобы поближе подобраться к нему и свалить.  Глядь, куст, а под ним что – то лежит. Подошёл. Мужик с перегаром. Еле добился адреса. Взвалил на плечи и понёс к его дому. А жена мужика криком и матом встретила: ты какого х…  в чужие дела вмешиваешься. Пусть лежал бы там.

- Так замёрз бы.

   Лучше бы не говорил. Чуть в волосы не вцепились и чайником с кипятком перед лицом помахали.

   Заметался Сергеевич, когда стал думать о делах добрых. Раньше ведь мысли и чувства не в крепостном праве держал, а вольную давал, поступки не обрезал, а неслись ноги к соблазну – дорогу шире. Расступись, посторонись. Ходок идёт.

   Кинулся Вадим Сергеевич  в церковь. Добрым делом посчитал Богу молиться. Ходить стал, а ходил то, чтобы отметиться: вот, Господи, я пришёл. А в ответ, зачем пришёл? Ты же в Меня не веришь. Не понял он сначала, что в церковь с верой в сердце нужно идти и с душой искренней, а он думал с налёта взять. Потом просёк. Ломать себя стал,  бороться с мыслями и чувствами: живу только для себя. На замену взял: ради других. А выдержит ли – будущее покажет, но вместо будущего может и красный фонарь вспыхнуть.

   Вадим Сергеевич смотрит на «снежного» человека и знает, что придёт время тёплого Солнца, и он растаёт, и ему не под силу сопротивляться.

   Он не задаётся вопросом: правильные мысли его или неправильные.  Главное, что они не злые, взбудоражили его мозг и чувства. Ему хочется, чтоб тишина держалась подольше, чтоб двор не наполнялся шумом и гамом, чтобы жильцы просыпались счастливыми. А ведь мысль то подленькая, за ней стоит другая: беспокойство о себе, не тревожьте меня.

   Ему  не хочется идти домой. Он шагает к речке, а потом часа два, три топает  по близлежащим улочкам и переулочкам, пробуждая интерес к жизни, а то он иногда сбой даёт, глохнет, и заводить его  приходится и добрым словом, а оно малосильное, лаской наполнено, к ласке Сергеевич не привык, лучше матерное, в нём сила звериная.