Сайгачонок

Огромная слабохолмистая равнина Бетпакдала, как и во все прошлые миллионы лет зазеленела и расцвела разнотравьем и разноцветьем. Особо красиво пылали красным тюльпаны и маки – их цвет настолько насыщенно-красный, что краснее в мире нет ничего. Месяц май в этом крае – единственное время, когда Бетпакдала не оправдывает свое название – бедственная, злосчастная равнина. Уже в июне по огромным просторам расплывется жара и быстро выжжет траву, а тюльпаны, ненадолго украсившие суровую пустыню, отцветут еще раньше. Но сайгакам на этой земле давно привычны и жара и мороз с жестокими ветрами – их предки также миллионы лет паслись здесь на безлюдных просторах. Другая жизнь была им неведома, пока не пришло другое время, в полной мере наполнившее зловещим смыслом название, данное людьми этой стране.

Первое, что увидел новорожденный сайгачонок Чу, были цветы. Мама по нескольку раз в день покидала его, уходя на откорм и водопой, потом возвращалась и кормила малыша. Так длилось почти неделю, пока Чу не окреп и не встал на копытца – тогда он увидел и других сайгачат, также еще не твердо идущих в траве и с любопытством глядящих на неведомый им мир. Сайга уходила на окот в глухую сторону, а теперь мамы повели своих деток в стадо к своим сородичам. Эх, стадо-то было  в несколько десятков голов – прошли те старые времена, когда река из десятков тысяч сайгаков могла битый час перебегать какое-нибудь сухое русло, не давая порой проход редко встречавшимся людям –  геологам или егерям.

Чу познакомился со своим папой и другими сородичами. Это были счастливые дни. Сайгаки кочевали от водопоя к водопою, пересекали русла, солончаки, каменистые поля и старались ночевать среди невысоких холмов, чтобы не попасться на глаза человеку – главному врагу всего живого. Иногда доставляли беспокойство и волки, но их было всегда мало, особенно в нынешние времена, когда человек истреблял уже не только ради пропитания, но все чаще из азарта. Доставалось и волкам.

Та ночь была как обычно звездная и очень теплая, потому что день был на редкость жарким. Стояла глубокая безветренная тишина, но вдруг вожак приподнялся из травы и прислушался – послышался шум машин. Недолго раздумывая, он стал уводить стадо в сторону, но неожиданно вспыхнули фары, направленные прямо на уходящих животных, и все сайгаки как по команде рванули изо всех сил в бег. Побежал и Чу вслед за всеми. Долго и быстро бежать он не мог, и его родители резко ушли в сторону от света. Когда от дыхания внутри уже все горело, Чу услышал громкие резкие звуки выстрелов и это подстегнуло бежать всех еще быстрее. Но скоро он выдохся, перешел на шаг и упал. В этот момент сайгачонок увидел страшную картину расстрела своих сородичей. Звери летели кубарем подкошенные пулями –  было видно, как в поднятой пыли с их тел летели клочья шерсти и брызги крови. Папа подтолкнул носом Чу, призывая его скорее уходить и семья побежала дальше в меру сил сайгачонка в темноту страшной ночи.

Утром никого не было видно – ни охотников, ни других сородичей и сайгачья семья не знала: уцелел ли еще кто-нибудь.

Они шли дальше и дальше вглубь пустыни, перебегая редкие проселочные дороги людей, и продолжали жить своей обычной сайгачьей жизнью – щипать траву, пить солоноватую воду, а ночью тревожно спать в высокой траве.

Эх, человек, человек и все-то тебе мало – и стад домашнего скота, и распаханных земель, и уюта твоих отапливаемых домов. Нет – тебе надо тревожить, истреблять еще и зверей, которым нет от тебя спасения даже в самых отдаленных горах и пустынях.

Проходили дни. Чу с родителями никого не встречали, кроме птиц и сусликов. Лето было в разгаре и горизонт равнины плыл в мареве жары. Небольшие родники пересохли, и сайгаки были вынуждены идти к большому солончаку, где еще был источник воды.

Наконец вдали показалась белая полоса солончака, колебавшаяся в горячем воздухе. Скоро вода! Сначала перевалили небольшую черную гряду и, пробежав через полосу кустарника, семья вышла на ровную поверхность такыра – твердой серовато-белой просоленной глины, покрытой трещинами. Где-то на краю этой безжизненной земли должен быть родник горьковато-соленой воды.

Чу всматривался вдаль пытаясь разглядеть черное пятно мокрой глины источника, но вдруг увидел две бесшумные шевелящиеся точки. Вскоре послышался и жужжащий шум. Точки быстро увеличивались. Сайгаки остановились. Широкие ноздри отца тревожно вдыхали воздух, и вот он резко развернулся и побежал прочь от приближавшихся точек.

Два мотоцикла накрыли своим страшным рокотом солончак, и уже одна машина ловко обогнала и встала поперек пути убегавших зверей. Человек поднял ружье. Раздался выстрел и отец рухнул замертво. Мама и Чу встали, и с ужасом наблюдали как человек слез с мотоцикла и вновь поднял ружье. Мать развернулась вспять, но успела сделать только один прыжок, когда и ее поразил выстрел с противоположной стороны.  

Люди подошли к убитым сайгакам и один из них, пнув мертвую тушку, сказал другому: «Сайгачонка не стреляй. Там мясо-то…» Люди достали ножи и начали отрезать задние ноги у тушек.

Чу на дрожащих ногах, весь наполненный ужасом, поковылял в сторону. Постепенно его ужас сменился тягучей тяжелой пустотой. Мотоциклисты уехали, а он все брел дальше по такыру. Потом упал.

Наступил вечер. С темнеющего серого однотонного неба пошел редкий дождь. Из-за гряды появился прохладный туман, медленно расползавшийся по равнине. Шум дождевых капель тонул в туманной мгле, а выше в темно-синих небесах все также мерцали голубые звезды, бросившие вызов вечности.

Фото Дмитрий Архипов

Фото автора

Фото автора

Фото автора