Мифы, на которых стоит российская экономика

«Наше государство, как записано в Конституции – это социальное государство, а на самом деле оно – асоциальное государство. Вот и всё. И уровень неравенства здесь сумасшедший, и половина населения живёт от зарплаты до зарплаты – речь идёт о чистом выживании. Наши руководители должны в ноги упасть такому народу»

Руслан Гринберг
Научный руководитель Института экономики РАН, член-корреспондент РАН

Александр Бузгалин
Директор Института социо-экономики Московского финансово-юридического университета, почетный профессор МГУ, вице-президент ВЭО России, д.э.н.

Бузгалин: Почему увеличение ВВП и низкая инфляция не есть панацея от всех бед? Или я что-то путаю?

Гринберг: В современной экономике и экономическом знании есть, действительно, свои мифы, устоявшиеся клише и надо сказать, что это вредит самой экономике. Я тут вспомнил невольно такую шутку: «Почему надо изучать экономику? – Чтобы не попадаться на удочку экономистам». Вообще-то экономика – такая наука, в которой присутствуют страсти. Изучая экономическую жизнь общества мы должны вообще дистанцироваться от собственных идеалов. Если у вас есть идеал, значит вы уже на жизнь смотрите предвзято. У Кейнса есть очень хорошее изречение о том, что политики, которые думают, что они проводят какую-то линию из-за того, что они Богом разговаривали, на самом деле лишь повторяют те тезисы, которые усвоили во время обучения в каком-нибудь университете.

Бузгалин: А, может быть, то, что им выгодно?

Гринберг: Вы все клоните к этому. Я думаю, интересы – это вообще самое главное, и здесь, конечно же, сталкиваются различные интересы: у работодателей одна теория, у получателей другая теория.

Бузгалин: Да, особенно если их назвать классом собственников средств производства и наемными рабочими, или капиталистами и трудящимися.

Гринберг: Мы с вами учились на экономическом факультете МГУ, там политэкономия была у нас главным предметом. Моё личное восприятие того времени: никогда не поймешь, кто больше нужен для экономики, человек, который дает работу, инвестирует, или человек, который работает и предъявляет спрос. И вот это столкновение длится уже лет 300 лет…

Бузгалин: И называется капитализмом!

Гринберг: Но если постараться ответить коротко на ваш вопрос, то, действительно, есть фетишизация и идеализация ускорения темпов роста.

Бузгалин: Даже не ускорения, а просто роста. Какого ускорения! Сейчас 2% – уже счастье.

Гринберг: Да, вот у нас 2%, а многие считают, что надо 5%. А почему надо 5%? И на самом деле, что нужно человеку? Человеку нужно иметь кров, иметь питание, хорошее образование, лечиться хорошо, воспитывать детей

Бузгалин: Возможность вести здоровый образ жизни и интересно работать.

Гринберг: Именно так. Как вы думаете, сколько человек в мире зарабатывают на своем увлечении?

Бузгалин: К сожалению, очень мало

Гринберг: Я разные цифры видел, но в некоторых странах выходит до 25-30%.

Бузгалин: С одной стороны мало, с другой стороны – много, ведь даже у нас в России, не самой богатой, мягко говоря, стране творческие люди массовых профессий – врачи, учителя, инженеры, конструкторы, библиотекари, работники музеев – по-настоящему культурные люди хоть и получают мало, но очень часто, когда им предлагают пойти в бизнес, начинают злиться, раздражаться, потому что они не идут туда не из-за неумения, а из-за того, что хотят делать то, что им интересно. По-моему, мы тем самым подходим к постановке проблемы, и я её сформулирую жестко. Само по себе увеличение объемов производства может идти разными путями: это может быть увеличение производства предметов роскоши, это может быть увеличение продаж выкачанной из недр нашей страны нефти, газа и всего остального плюс какая-то минимальная переработка, транспортировка, офисный планктон, который вокруг этого кормится и те, кто кормит офисный планктон чем-нибудь вкусненьким. Это один вариант роста ВВП. Можно еще насобирать побольше автомобилей и, может быть ,в Иваново настрочить побольше костюмов Hugo Boss, прикрепив к ним правильную этикетку, чтобы они продавались за 5 тысяч долларов или за 10, не знаю – не покупал.

Гринберг: Почему не покупали? Всего-то за 10!

Бузгалин: Ну, вот, Руслан Семёнович, тут не всем такое дано.

Гринберг: Извините, теперь я вас перебью. Я хочу сказать, почему нельзя фетишизировать темпы роста: у нас были тучные годы, когда цены на нефть начали расти, и рост был 6,7%.

Бузгалин: Напомню, это с 2000-го по 2007-ой.

Гринберг: До 2008-2009-го, до кризиса. Но как делятся плоды роста? Сегодня мы наблюдаем ужасающую картину в мире с точки зрения неравенства. Несмотря на то, что уже все понимают – самые правые либералы, даже в Давосе говорят о том, что 8 человек в мире, 8 человек – не процентов – имеют 50% всех богатств мира! И что нам с этого роста, если все плоды пошли этим 8-ми людям.

Бузгалин: А я задам еще вопрос: а что именно растет? Это для нас важно или не важно? Расти может и то, что никому не нужно.

Гринберг: Расти может многое. Например, финансовый сектор, что собственно и происходит. Финансовый сектор за последние 30 лет из служанки для реальной экономики превратился в господина реальной экономики. С этим что-то надо делать, но не очень хорошо пока получается. То, что финансиализация ведет к неравенству – признанный факт. Мой аспирант пришел к выводу о том, что вытеснение ВВП в долю финансов одновременно ведет к очень серьезному неравенству. Практически мы это и в Америке видим: сегодня белые американцы впервые в жизни живут хуже своих родителей в материальном отношении.

И с этим связаны все события: от «оккупируй Уолл-стрит» до победы Трампа, хотя смешно выглядит, когда миллиардера выбирают для защиты рабочих, – им просто надоел истеблишмент, который допустил такие сумасшедшие разрывы.

Бузгалин: Руслан Семёнович, я позволю себе еще два акцента. Первый: совершенно справедливо сказано о том, что если финансовый сектор растет быстрее, чем реальный – производство, образование и все остальное – то увеличивается неравенство, потому что финансовый сектор дает плоды очень маленькому кругу спекулянтов, посредников и собственников.

Гринберг: Но это увеличивает ВВП и внешне выглядит как экономическое чудо, но почему-то люди недовольны.

Бузгалин: Ещё одни вопрос о том, что же растет на самом деле. Сегодня создается огромное количество псевдополезных благ, того, что можно на умном языке назвать симулякрами, и что более привычно называется брендами.

Гринберг: Здесь есть проблема. Я когда в первый раз увидел благосостояние людей на Западе, обалдел, как и все советские люди, от этих прилавков, от их заполненности. А у нас как раз не было утюгов в стране – такой был момент…

Бузгалин: В Советском Союзе все время что-нибудь пропадало.

Гринберг: Не было утюгов, а здесь я насчитал 50 видов. 50! И я спросил у одного профессора, это что такое? Это же безобразие! Зачем им нужно 50? Это же израсходование ресурсов! Он говорит: «Да, наверное, вы правы, но в рыночной экономике мы не можем поставить квоту – сколько утюгов должно быть.

Бузгалин: Рыночная экономика – это хорошая абстракция, но реальная сегодняшняя экономика, и вы мне когда-то это рассказывали, даже больше, чем я вам, – это система, где крупные корпорации заставляют покупать то, что им выгодно, и чем дальше, тем больше. Придумываются искусственные потребности, которые навязываются человеку, да еще объясняют, что нужна правильная этикетка, да еще в правильном магазине, чтобы ты сам себя за это уважал.

Гринберг: С одной стороны вы правы, а с другой стороны – нет. Вы правы в том, что мы живем в мире, где нет недостатка товаров и услуг. Для нас, кстати, плохую роль сыграло то обстоятельство, что все оказалось заполнено – мы слишком быстро открылись миру, и экономика не смогла приспособиться к этому суровому соревнованию. Мы должны продать свой продукт, а его трудно продать. Значит, мы должны изощренно сделать его популярным.

Бузгалин: Это закон рынка, но это закон рынка, который позволяет социально ограничивать. Вообще, рынок сейчас социально ограничен очень сильно.

Гринберг: Я думаю, здесь есть правота. Кстати, существует миф, очень мощный, который является руководством к действию в последние 25 лет. Миф этот такой, что не нужно особенно никакой социализации, не нужно перераспределения, плоская шкала налогообложения – это очень хорошо, и каждый должен иметь свою ответственность. Сегодня даже реформы проводятся, хотят образование, науку, здравоохранение коммерциализировать.

Бузгаин: Все на продажу.

Гринберг: Так вот это миф, потому что в нормальном обществе – мы с вами знаем Европу, например – понимают, что средний класс – это перераспределительная экономика, перераспределение первичных доходов. У нас, к сожалению, экономическая политика продиктована фальшивой идеологемой, связанной с тем, что человек должен нести ответственность за свою жизнь и платить с детства и до могилы за все. Нормальные общества это давно пережили, они к этому никогда не вернутся.

Бузгалин: Возвращаясь к первому вопросу о росте: а что же должно увеличиваться? Что должно прогрессировать?

Гринберг: Мой ответ простой: если мы говорим об экономическом росте, если его плоды должны распределяться более менее равномерно, то, конечно, речь идет о тех вещах, которые нужны человеку. А человеку нужно что? Питание, во-первых, во-вторых, жилище, в-третьих, безопасность. Я придумал для этого аббревиатуру СССР – сытость, спокойствие, свобода и развитие. Я как-то спорил с одним очень важным человеком в горбачевском окружении. Он сказал, что русские люди свободу не любят, у них даже поговорка есть: «свободу на хлеб не намажешь». А я ему возразил: а если нет хлеба и нечем мазать, то при чём здесь свобода?

Бузгалин: Это правда. Итак, нам нужно качество жизни.

Гринберг: Я думаю, и качество, и количество. Здесь ведь важно иметь в виду, что если пирог наш растёт, вы ходите на работу с удовольствием, вы зарабатываете больше денег, то вы, конечно, чувствуете себя более менее спокойно, а если вам работа нравится, то вы уже не думаете о дальнейшем повышении вашего жизненного уровня. Посмотрим на теперешнюю Россию, которая находится в стагнации, и увидим, что половину населения не волнуют наши с ваши разговоры, они живут от зарплаты до зарплаты, они тратят деньги на три позиции всего: еда, ЖКХ и немножко лекарств.

Наше государство, как записано в Конституции – это социальное государство, а на самом деле оно – асоциальное государство. Вот и всё. И уровень неравенства здесь сумасшедший, и половина населения живёт от зарплаты до зарплаты – речь идёт о чистом выживании. Наши руководители должны в ноги упасть такому народу, который уже приспособился к этой жизни и думает, что может быть ещё хуже. А на самом деле, конечно, нам необходима прогрессивная шкала налогообложения, и вообще, если вы хотите иметь цивилизованное государство, то нужно вспомнить, что с середины прошлого века существует лозунг, который был реализован в СССР и западных странах: «Разные стандарты, разные уровни жизни – благосостояние для всех». Хочу подчеркнуть: для всех! Этого не было раньше, но Октябрьская революция к этому подвигла. Для всех, понимаете? А когда это не для всех, то это общество не имеет будущего.

Бузгалин: Попробуем сделать вывод, удалось ли экономистам проанализировать результаты применения социалистической и капиталистической моделей в экономике России?

Гринберг: Я думаю, вывод здесь очевиден. У нас страна крайностей, мы в свое время выбрали директивное планирование, через 70 лет решили, что оно противоречит человеческой натуре. Потом мы увлеклись другой крайностью – рынком, и получили абсолютно асоциальное плутократическое государство. И сегодня речь идет о том, как найти баланс справедливости и свободы – и это очень важно. Поэтому в нашем институте знаменитый директор – мой предшественник Леонид Абалкин – говорил о смешанной экономике, об экономике, где нужно сочетать рыночное саморегулирование и активное государственное регулирование. Трудно найти сочетание, трудно найти баланс, трудно найти равновесие, но единственный выход – это его искать.