Правила эксплуатации

Сообщение о том, что Дмитрий Медведев на одном из совещаний высказался в пользу полного запрета эксплуатации Ту-154, утонуло в потоке других новостей необычно насыщенных событиями праздничных дней. Накануне Нового года случился коллапс в московских аэропортах, в Подмосковье люди жили несколько дней без электричества, а некоторые продолжают сидеть без света до сих пор. Оглашение приговора Ходорковскому и Лебедеву поставило окончательную точку на российском правосудии, и судья Боровкова проводила заседания, стараясь дотянуться до уровня постановки главного фарсового спектакля. Практически каждый день на пикетах задерживались люди, требующие освободить арестованных 31 декабря. Год начался без традиционного праздничного затишья.

Между тем заявление Медведева заслуживает отдельного внимания. Отказ от эксплуатации Ту-154 –  символическое признание полного развала советской инфраструктуры. За 20 лет окончательно загнулась отрасль отечественного самолетостроения, которая все это время поддерживалась на грани коматозного состояния. Впрочем, уже и отказываться не от чего. Несколько лет назад все крупнейшие российские авиакомпании прекратили эксплуатацию Ту-154, а полеты этих самолетов над Европой были запрещены еще в 2006 году.

Самый массовый советский самолет выработал свой ресурс, а на его смену так ничего и не пришло. У Ту-154 была логично продолжающаяся линейка моделей – Ту-204 и Ту-214. Они были спроектированы еще в 80-е годы и должны были начать летать в 90-е. Предполагалось, что они станут такими же массовыми, как и Ту-154. Но не стали. Такая же печальная судьба постигла и другой спроектированный в СССР самолет — дальнемагистральный Ил-96. Закачивались безумные деньги в спасение неконкурентоспособного автопрома, и не было  сделано ничего, чтобы удержать индустрию, в которой Россия, опираясь на советское технологическое наследство, могла оставаться одним из мировых лидеров. В уродливых реалиях выстроенного доморощенными либерал-реформаторами «свободного рынка» не нашлось места для долгосрочных лизинговых программ, необходимых для раскрутки российских аналогов таких самолетов, как Boeing-757 и Boeing-767.

Власть не видит необходимости задумываться о стратегии развития отрасли с учетом развития прикладной науки, системы подготовки кадров, испытательной базы, потому что речь идет о долговременном проекте. Это не нефтяная труба и не продажа легковых автомобилей, где прибыль можно получить сразу. 

Как результат, сегодня 90% всех гражданских перевозок на российских авиалиниях осуществляется подержанными самолетами зарубежных марок Boeing и Airbus. Неоднократные популистские призывы Путина больше ориентироваться на отечественную технику были адресованы не руководителям российских авиакомпаний. Они не хуже Путина понимают, что покупать просто нечего. В 2004 году российский авиапром поставил заказчикам восемь гражданских самолетов. В 2010 году эта цифра увеличилась до девяти. Очевидно, что обновление летного парка, несмотря на все заверения о поддержке отечественного авиастроения, и дальше будет вестись за счет иностранных поставок, учитывая и обнуление с 2011 года ввозных пошлин практически на все виды гражданских воздушных судов за исключением аналогов Superjet-100 и МС-21.

Широко разрекламированная надежда всей российской авиации — проект Superjet-100 оказался подспорьем для многочисленных чиновников, неплохо пополнивших свои карманы. На программу уже потрачено в четыре раза больше запланированной суммы. Повторно изобрели велосипед, который к тому же лишь с большой натяжкой можно назвать российским. Для нового чуда техники помимо «Аэрофлота» нашелся еще один крупный заказчик – индонезийская авиакомпания, имеющая на данный момент в своем парке всего 3 устаревших самолета. Даже друг Берлускони в итоге отказался оснащать AlItalia продукцией путинской выделки.

Последний пример, который характеризует катастрофичность состояния когда-то самой развитой отечественной отрасли, — закупка авиатоплива за рубежом.

Пока только для Дальнего Востока. Впрочем, и в Москве «Аэрофлот» оказывается зависим от иностранных поставок — как выяснилось, в конце декабря у компании закончилась антиобледенительная жидкость, которую почему-то не в состоянии производить вставшая с колен путинская Россия.

Технологический ресурс истощился окончательно, но тот же Павловский не считает это реальной угрозой для устойчивости власти. Ему по долгу службы положено выражать уверенность в том, что тандем крепнет. «Системные либералы», как, например, Ремчуков, также не торопятся признать эрозию власти, потому что никаких перспективных сценариев в этом случае они для себя не видят. Но в какой-то мере они правы. Реальный запас прочности путинского режима мало зависит от технической деградации, а базируется на полной безнаказанности чиновников всех уровней – от рядового милиционера, подписывающего фиктивный протокол задержания, до крышующего бизнес главы региона. Все они — часть единой поруки, а их лояльность – главный фактор стабильности мафиозной системы. Принцип государственной мафии заключается в том, что чиновник, верно служащий вертикали, как и жена Цезаря, вне подозрения. Российский исторический опыт, тот же 1991 год,  убеждает их, что все сойдет с рук. И Путин максимально холит и лелеет этот ресурс, потому что сила босса мафии заключается в предоставлении гарантий своим. Члены мафии могут быть наказаны, только если они нарушают ее внутренние законы. Никаких правил внешнего мира для мафиозных кланов не существует.

Реальное изменение ситуации в России может начаться только, когда все, кто вольно или невольно стал частью правящей мафиозной вертикали, поймут, что однажды придется расплачиваться. В том числе и «системным либералам», и представителям журналистско-интеллигентской среды, которые отдали себя в обслугу власти и своим участием позволяют ей выглядеть цивилизованно. Об этом подробно в своей статье написала Лилия Шевцова.

У оппозиции, последовательно выступающей за демонтаж путинского режима, есть   единственный эффективный способ действия в данной ситуации – зафиксировать неприемлемость какого-либо взаимодействия с вертикалью власти и ее представителями. Чем скорее в обществе созреет понимание необходимости такого кардинального шага, тем скорее начнутся перемены.

Это пока не вопрос уголовного преследования, а вопрос отношения нормального человека к уголовной власти. При изменении ситуации в стране и проведении реального расследования у губернатора Ткачева, например, в отличие от губернатора Белых, наверняка откроется богатая уголовная история. Но с точки зрения тех, кто активно противодействует режиму, «гауляйтер» Белых находится на том же иерархическом уровне, что и «гауляйтер» Ткачев, и моральный остракизм должен распространяться на него в той же степени. Люстрация, даже в форме публичного общественного отторжения, должна носить системный, а не персонифицированный характер. Любая попытка  разделить представителей режима на «агнцев и козлищ» неизбежно делает весь процесс субъективным.  Материальное воплощение блестящего акунинского литературно-политического образа «ампутинация» требует выработки в российском обществе устойчивого иммунитета к усыпляющей отраве, распыляемой в воздухе либеральными куртизанками во главе с ДАМом.

Последний запас прочности путинского режима будет исчерпан, когда исполнители всех уровней, готовые сегодня совершать должностные и уголовные преступления по сигналу Хозяина, задумаются о неизбежности возмездия. Вопрос не в том, отдаст ли Путин в ситуации, аналогичной тунисской, команду открыть огонь на поражение. Вопрос лишь в том, найдется ли к тому моменту достаточное количество не рассуждающих исполнителей...