Как рассказывал Константин Симонов в «Глазами человека моего поколения»:
<dl>В сорок девятом году… Фадеев в минуту откровенности… сказал мне, что… через неделю или две после ареста Кольцова написал короткую записку Сталину о том, что многие писатели, коммунисты и беспартийные, не могут поверить в виновность Кольцова и сам он, Фадеев, тоже не может в это поверить, считает нужным сообщить об этом широко распространённом впечатлении от происшедшего в литературных кругах Сталину и просит принять его.Через некоторое время Сталин принял Фадеева. — Значит, вы не верите в то, что Кольцов виноват? — спросил его Сталин.Фадеев сказал, что ему не верится в это, не хочется в это верить. — А я, думаете, верил, мне, думаете, хотелось верить? Не хотелось, но пришлось поверить.После этих слов Сталин вызвал Поскрёбышева и приказал дать Фадееву почитать то, что для него отложено. — Пойдите, почитайте, потом зайдёте ко мне, скажете о своём впечатлении, — так сказал ему Сталин…Фадеев пошёл вместе с Поскрёбышевым в другую комнату, сел за стол, перед ним положили две папки показаний Кольцова.Показания, по словам Фадеева, были ужасные, с признаниями в связи с троцкистами, с поумовцами.…Когда посмотрел всё это, меня ещё раз вызвали к Сталину, и он спросил меня: — Ну как, теперь приходится верить? — Приходится, — сказал Фадеев. — Если будут спрашивать люди, которым нужно дать ответ, можете сказать им о том, что вы знаете сами, — заключил Сталин и с этим отпустил Фадеева.</dl>
Некоторым исследователям[кому?] эта акция Сталина кажется непостижимой, поскольку Кольцов, по их мнению, фанатично верил Сталину.
Весьма вероятно, что Кольцов был устранён как свидетель тайных операций НКВД в Испании — непосредственной причиной ареста послужило письмо Сталину генерального секретаря интербригад в Испании Андре Марти, который обвинял Кольцова в связях с ПОУМ и, косвенно, в шпионаже. Мог сказаться опубликованный в начале 1920-х годов темпераментный очерк о Льве Троцком. Об этой версии писал в своих воспоминаниях Борис Ефимов, брат М. Кольцова[8].
Комментарии
Во время хрущёвской Оттепели несколько раз появлялись недостоверные свидетельства, что Михаил Кольцов был жив по крайней мере в первые месяцы Германо-советской войны 1941—1945 годов. Об этом несколько раз рассказывал его брат Борис Ефимов
«Мне были известны некоторые политические настроения Кольцова, его морально-бытовое разложение», — отмечала журналистка