Ребятам о зверятах

              Дача наша расположилась в малоромантичном месте в 40 километрах от Москвы. Желтый выцветший домик затерялся среди десятков тысяч других, разношерстных и небогатых. Осушенные болота, ставшие местом обитания одичавших в городских джунглях горожан, летом периодически горят. Одиноко торчащие там и сям березки и елочки, выжившие на огородах, не приносят желанной прохлады. Спасительно выныривает из-за поворота довольно большое и, как ни странно, чистое озеро, сотворенное ненароком руками человека. Полвека назад здесь добывали строительный песок, заброшенный карьер со временем заполнили  ледяной водой ключи, бьющие из-под земли. Летом озеро облеплено со всех сторон камышом, людьми, машинами и мусором, который время от времени убирают наиболее сознательные отдыхающие; слышится смех, крики детей, лай собак. С приходом осени жизнь поселка становится тише, размеренней. Тихо шуршит трава под ногами. Вереницей тянутся дачники, пешие и на колесах, с сумками, пакетами, коробками, истово убирается обильный и не очень урожай, многострадальные кабачки и яблоки укладываются в разнообразную тару, едут в город, а там расходятся по знакомым и друзьям. Над поселком тянется дымок – сжигают мелкий мусор. К концу сентября поселок окончательно пустеет, теперь здесь можно встретить только тех, кто остается на зимовку. Их мало. Живут они, в основном, в таких же летних неблагоустроенных домиках, поставив в одной из комнат буржуйку, питьевую воду и газовые баллоны возят из города, о теплом туалете и речи нет. Причины, по которым они отказываются от комфортной городской жизни, похожи. Кто-то освобождает место детям и внукам в тесной квартирке, кто-то считает, что продлевает себе жизнь относительно  чистым дачным воздухом, и все они стоически преодолевают трудности полудеревенской жизни.

                      Наступает зима. Поселок заносит снегом. Чистят только главную дорогу, ведущую к воротам. В самом поселке снега по колено, только узкие колейки расходятся к домам зимующих. Озеро замерзает. На нем появляются любители зимней рыбалки и добытчики мотыля, которого в озере видимо-невидимо. Снова виднеются струйки дыма над поселком. Их совсем немного, и теперь это дым из печных труб. Одна из таких струек вьется из печки нашего соседа, Василия Петровича, человека немолодого, но крепкого, активного, жизнедеятельного. Он уж давно на пенсии, живет в своем крошечном домике круглый год. Изредка к нему наведывается жена, оторвавшись на пару дней от семьи дочери.

                    Живет наш сосед полной, насыщенной жизнью. Ни к чему не бывает равнодушен, ко всему причастен. Он на все руки мастер, подрабатывает на строительстве дач, ремонтирует электричество, успевает в дачном правлении сказать свое веское слово. Участок у него всегда ухоженный и собирает он с этих 6 соток столько огурцов, кабачков, помидоров и прочей снеди, что хватает всей его немаленькой семье. Как у крепкого хозяина, все у него есть, все у него идет в ход. И цветы разные, и кусты ягодные, и даже виноград. Человек он справедливый, непьющий, обязательный. Были они с супругой помоложе – и коз держали, и кур, и кроликов. Соседям всегда готов помочь, но не любит пустобрехов и хвастунов, не переносит любителей крепко выпить, причем всем им говорит свое нелестное мнение в лицо. Слывет, соответственно, человеком с трудным характером, неуживчивым. Его побаиваются, но идут за помощью и советом.

                   Одним погожим летним вечером сидели мы по-соседски в беседке. Заполучить на посиделки нашего деятельного соседа – дело невообразимое, но тогда нам это удалось. Пришел и его сын, Кирилл, тихий, скромный и очень порядочный человек сорока с небольшим лет. Вечер был теплым, приятный ветерок после жаркого дня казался волшебным. Комары еще не оправились после зноя, вино было очень даже неплохим, запахи жареного на углях мяса, свежих, с грядки, овощей, пьянили больше, чем вино. Беседа лилась гладко, плавно перетекая из одного русла в другое.  По двору, который, в отличие от двора Василия Петровича, засажен газоном, носился наш пес. Он подбегал к нам, тыкался носом в руки соседа, требуя внимания. Василий Петрович к собаке относился ласково, гладил, журил за чрезмерную ретивость, чесал ему уши. Разговор зашел про домашних питомцев. У соседа был кот, который пропал год назад. Они очень переживали всей семьей, плакали. Мы вспомнили нашего любимца, французского бульдога, умершего от старости лет десять тому как.   

                  - А вот я вам не рассказывал, - вдруг вспомнив, сказал Василий Петрович, - про нашу Кнопку?

                 Мы заинтересованно молчали.

                -  Собачка у нас была, маленькая, помесь пинчера с кем-то там. Нашел я ее на автобусной остановке, зимой. Сошел с автобуса и наступил на нее. Темно было, не разглядел. Она маааленькая была. Бросил кто или уж на свет появилась в подворотне -мне неведомо. Запищала, она, затявкала. Я на руки ее взял, она мне в грудь уткнулась и затихла. И так мне ее жалко стало, так сердце екнуло, что не смог я ее обратно на мерзлую землю кинуть. Домой шел, речь готовил, чтоб моя не сильно ругалась да не выгнала. Дети тогда малЫе еще были, Кирюшке десяти не было, Ольге лет четырнадцать. Я домой-то зашел, их тихонько позвал, показал им комочек черненький, они запрыгали, загалдели. Тут моя вышла. Увидела, посуровела. Ребята ее давай уговаривать – она ни в какую. Я комочек-то из рук выпустил, на пол поставил. И поняла она видно, маленькая эта душонка, кто в доме главный. Поковыляла  неуверенно на своих коротких лапках прямо к хозяйке да и ткнулась ей в ноги. Ребята затихли. Мать глянула на них, на меня, на собачонку, вздохнула, нагнулась и боязливо погладила трясущийся комочек. «Ах ты, кнопка!» - сказала она. Разрешение было дано. Так Кнопка поселилась у нас.

                    Собакой она была необыкновенной, умницей, понимала человеческую речь, это точно. Ох, любили мы ее очень. Мать не показывала особой теплоты, была с ней строга, и Кнопка понимала – хозяйке так положено. Слушала ее, иногда только выпрашивала разрешения посидеть на диване вместе со всеми. Мама наша долго не сдавалась, цыкала на нее, но Кнопка ловила ее взгляд и как-то улавливала, когда этот взгляд смягчался. Как она это делала – ума не приложу! Но точно в тот миг она запрыгивала на диван, начинала скакать и вилять хвостом. Благодарила, значит. А как косточки здесь, на даче прятала! Дашь ей косточку, она зароет, прибежит, а ты ей: «А кто это там косточку зарыл?» И Кнопка несется косточку откапывать и перепрятывать.  А домой, бывало, придешь, так она ползет к тебе по всему коридору, скулит и… писается от радости. Ее ругать начнешь, она давай назад ползком и -  прятаться. Сколько ж от нее тепла было, доброты, преданности.

                     Василий Петрович замолчал. Впервые я услышала от него такую длинную речь. Чувствовалось, воспоминания бродили в нем, хотели вырваться наружу.

                     - Давно она умерла?- спросила я.

                     -Да уж почти четверть века. А помним мы ее все. Как вчера было.- Он помолчал, а потом вдруг произнес слова, громом поразившие меня в самое сердце:

                     - Усыпили мы ее. Внучка родилась. Ребенок в доме грудной, собака…это как-то … В общем, отвез ее… Лет 8  она у нас прожила…

                    Повисла пауза. Я сидела, окаменев. Кирилл, сын Василия Петровича, опустил глаза. Пару минут все молчали. Затем кто-то вновь заговорил, и беседа потекла своим чередом. О чем говорили дальше, я не помню.

                  На меня смотрели большие влажные печальные глаза Кнопки. Я видела, как она покорно дает надеть на себя ошейник с поводком, как садится в трамвай с хозяином, как удивленно таращится по сторонам, ожидая увидеть что-то новое  и удивительное, как спокойно заходит с ним в лечебницу – ведь хозяин рядом, он не даст ее в обиду. Ведь он уже спас ее однажды. Она спокойно осталась в комнате с чужими людьми – ведь хозяин потрепал ее по маленькой черной головке и даже поцеловал в нос. До последнего мгновенья своей маленькой жизни она верила ему. Она так и ушла – с верой в него и любовью.

                   Я много думала над этой историей. Василий Петрович не превратился в моих глазах в монстра. Я уговорила себя. Но вопрос остался. Вопрос, который больно порой стучит в мое сердце. « Что же тогда такое - любовь?» Я не могу ответить на него. Хотя… лучик ясного света мерцает, когда я понимаю - Кнопка простила бы его и за это. Она приняла бы его решение. Может это и есть ответ…