Генерал Ермолов А.П.

Выступая перед офицерами, отличившимися в Польской кампании 1794 г., великий русский полководец А.В. Суворов напомнил присутствующим свои любимые заповеди:

Военные добродетели суть: отважность для солдата, храбрость для офицера, мужество для генерала. Будьте откровенны с друзьями, умерены в нужном и бескорыстны в поведении. Любите истинную славу. Отличайте честолюбие от надменности и гордости. Привыкайте заранее прощать погрешности других и не прощайте никогда себе своих погрешностей. Обучайте ревностно подчиненных и подавайте им пример собою. Пламенейте усердием к службе своему Отечеству! А уж оно вас не забудет и воздаст по заслугам каждому!

Среди присутствовавших офицеров находился и молодой 22-х летний Алексей Ермолов, который с благоговением воспринимал слова прославленного полководца и следовал этим заповедям всю свою жизнь. В девятнадцать лет – поручик, в двадцать – капитан,  в двадцать четыре – подполковник. Казалось бы, его ожидает блестящая военная карьера. Да и обстоятельств вроде способствовали этому: начинался Итальянский поход Суворова, к которому привлекалась и часть, в которой проходил службу Ермолов.

Но судьба распорядилась по-иному. При царствовании Павла I,  в 1798 г. по доносу о причастности к тайному обществу он арестовывается и содержится в Петропавловской крепости в самом зловещем каземате – Алексеевском равелине, в камере номер девять, находившейся под невскою водою. Здесь он лишается даже собственного имени, отныне он именуется “преступник номер девять”. Затем содержание в крепости заменяется ссылкой в Кострому.  Впрочем, в царствование Павла I аресты и ссылки представляли собой явление обычное. Иногда наказаниям подвергались даже целые части. Чего стоит только знаменитая команда Павла I полку, который чем-то не угодил ему своим прохождением на параде: “Полк, кругом! В Сибирь, шагом – марш!” В конечном счете эта неуравновешенность и сумасбродность императора стоила ему жизни.
В ссылке А.П. Ермолов время зря не теряет, а занимается самообразованием, изучает в совершенстве латинский язык и читает римских классиков в оригинале. Ссылку он отбывает вместе с М.И. Платовым, будущим атаманом Войска Донского и героем войны 1812 г.

15 марта 1801 г. в связи с восшествием на престол помилован указом Александра I. В июне этого же года, через три года после ареста,  он возвращается на воинскую службу в 8-й артиллерийский полк в Вильно командиром конно-артиллерийской роты. Несмотря на прилежную службу, имел несчастье не понравиться инспектору всей артиллерии генералу А.А. Аракчееву. При проверке роты тот измучил всех солдат и офицеров придирками, а затем сказал, что лошади роты очень дурны. В ответ на это, острый на язык, Ермолов мрачно ответил: “К сожалению, Ваше Сиятельство, участь наша часто зависит от скотов”. Аракчеев долго потом не мог простить Ермолову его сарказма. “Мне остается, – говорил Ермолов, – или выйти в отставку, или ожидать войны, чтобы с конца моей шпаги добыть себе  все мною потерянное”.
Так оно вскоре и случается. В 1805 г. за мужество и распорядительность, проявленные в сражении под Аустерлицем получает чин полковника. В 1807 г. за отличие в кампании и блистательное мужество был награжден золотой шпагой с надписью “За храбрость” и орденом Святой Анны 2-й степени. В 1808 г. был произведен в генерал-майоры и стал одновременно инспектором конно-артиллерийских рот.
Войну 1812 г. Ермолов встречает на посту начальника Главного штаба 1-й Западной армии. За умелое руководство войсками в сражении  при Лубине был произведен в генерал-лейтенанты. В Бородинском сражении фактически выполнял обязанности начальника штаба М.И. Кутузова. В разгар битвы на Бородинском поле М.И.Кутузов направил его на левый фланг, во 2-ю армию, заменить тяжело раненного Багратиона, и Ермолов помог преодолеть там смятение войск. Увидев, что центральная батарея Раевского взята французами, он организовал контратаку, отбил батарею и руководил ее обороной, пока не был контужен картечью.

А. Сафонов. Контратака А.П. Ермолова на батарею Раевского. Начало XX века.

После Бородинского сражения Ермолов становится начальником штаба объединенных армий. А после перехода русской армии через  Неман он возглавляет всю артиллерию союзной армии. С апреля 1813 г. Ермолов командовал различными соединениями. В 1813-1814 гг. участвовал в сражениях под  Бауценом и Кульмом, в боях за Париж руководил гренадерским корпусом. Награжден орденом Святого Георгия 2-й степени.

По возвращению в Россию Ермолов был рекомендован на пост военного министра. При этом Аракчеев сказал: “Правда, он начнет с того, что перегрызется со всеми, но его деятельность, ум, твердость характера, бескорыстие и бережливость его бы впоследствии оправдали”. Но император Александр I предпочел дать ему другую должность.
В 1816 г. Ермолов назначается командиром Отдельного Грузинского корпуса, управляющим гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказкой губерниях (“проконсулом Кавказа”) и по совместительству послом в Персию. Это был пожалуй лучший исход для обеих сторон. Императору не нужен были рядом слишком самостоятельный и крайне энергичный министр, а Ермолов мог получить самостоятельность только на окраине империи, в боях, где он чувствовал себя как в родной стихии.
Одной из главных задач для него было раз и навсегда усмирить горские народы и утвердить российскую администрацию на всем Кавказе. Предполагалось, что эту задачу можно выполнить в сжатые сроки, с минимальными людскими и финансовыми потерями, путем точечных ударов по очагам сопротивления.
Но быстро разобравшись на месте в обстановке, Ермолов пришел  к противоположным выводам. Он отказался от запланированных походов вглубь хребта, разумно считая, что цели они не достигнут. Так, очевидно, было спасено множество жизней. Вместо этого русские стали продвигаться вперед всем фронтом, прочно закрепляясь на каждом метре покоренной территории. Чтобы облегчить сообщение с аулами, вырубались под корень леса, возводились укрепления, и из них постепенно складывались все новые оборонительные линии. Непокорные поселения, которые оказывались позади них, уничтожались.

Десять лет продолжается его служба на Кавказе, где он проявил себя не только способным командиром, но и умелым администратором и дипломатом.

П.Захаров Портрет А.П.Ермолова. Примерно 1843 г.

“Деятельность его была неимоверная, – писал  очевидец, – в одно время он и сражался, и строил, и распоряжался, награждал, наказывал, заводил, проверял, свидетельствовал. Спал он по 4 и 5 часов в день, на простом войлоке, где случалось”. Он привлекал к себе на службу cпособнейших людей; в обучении же и воспитании вверенных ему войск возрождал суворовские традиции, за что солдаты и офицеры платили ему неподдельной любовью. Авторитет Ермолова на Востоке был столь велик, что Хивинский хан обращался к нему не иначе, как “Великодушный и великий повелитель стран между Каспийским и Черным морями”.

Ф.Рубо.

Кавказская война

Один английский путешественник, посетивший тогда Кавказ, так писал о нем: «Хотя меры, к которым он иногда прибегал для умиротворения края, заставляли содрогнуться, не следует игнорировать достигнутый ими результат — в период его правления широко бытовало утверждение о том, что любой ребенок, даже   с суммой денег, мог пройти через подвластные ему провинции, не подвергаясь никакой опасности».
В 1818 г. А.П. Ермолов был произведен в генералы от инфантерии.
Положение Ермолова переменилось коренным образом после вступления на престол Николая I, который с самого начала не доверял даровитому генералу, а после того, как тот промедлил с приведением к присяге Кавказского корпуса новому царю, недоверие это только усилилось.

В 1826 г. персы вторглись в Грузию, что послужило поводом для снятия Ермолова. На Кавказ командующим войсками направляется И.Ф. Паскевич, при этом Ермолов остается главнокомандующим. В 1827 г. между двумя генералами происходит конфликт, для разбора которого направляется третий высокопоставленный боевой генерал – И.И. Дибич. А вскоре  Николай I отправляет Ермолова в отставку как не оправдавшего доверия императора. Конечно, Дибичу и Паскевичу император мог доверять как себе: первый арестовывал декабристов, второй их судил. Ермолов же о декабристах словом не обмолвился, хотя на Кавказе их тоже было не мало.
С этого момента способнейший генерал и администратор  Ермолов пребывает в отставке и проживает в Москве. В 1837 г., в связи с празднованием 25-летия Бородинского сражения Ермолову дают звание генерала от артиллерии. Он имел огромную популярность в народе. С началом Крымской войны он был избран начальником народного ополчения в семи губерниях.
Генерал Ермолов скончался в Москве 23 апреля (11 апреля ст. ст.) 1861 г. Москва провожала генерала двое суток, а жители Орла по прибытии тела на Родину устроили ему грандиозную панихиду. Площадь перед Троицкой церковью, где шло отпевание Ермолова, и все прилегающие улицы были заполонены людьми. В Санкт-Петербурге, на Невском проспекте, во всех магазинах были выставлены его портреты.
Поистине самобытна судьба генерала Ермолова, пример того как можно служить Отечеству, а не императорам и его сатрапам. Иногда он действовал вопреки императорской воли, но в всегда в интересах Отечества. Еще при жизни Ермолова воспевали многие поэты и писатели, его современники: Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Крылов и другие. Уже наш современный писатель Олег Михайлов написал о нем книгу “Генерал Ермолов”. Портрет генерала А.П. Ермолова помещен в Военной галерее Зимнего дворца (Эрмитажа).

Д.Доу. Портрет А.П.Ермолова. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)

Вот лишь некоторые факты из жизни генерала Ермолова А.П. и некоторые его высказывания, которые могут побудить к более глубокому ознакомлению с жизнедеятельностью самобытного русского полководца.
Кружок вольнодумцев, который образовал А.Каховский, родной брат Ермолова по матери, просуществовал недолго и был раскрыт “сверчками”, то есть тайной полицией Павла.  Ермолов мрачно каламбурил по этому поводу: “Чем отличается беременная женщина от полицейского? Женщина может и не доносить, а полицейский донесет обязательно”.
Выйдя из камеры Алексеевского равелина, Ермолов обломком мела начертал над входом: “Свободна от постоя”.
В 1811 г. Ермолова перевели в Петербург командиром гвардейской артиллерийской бригады. Ермолов службу в гвардии называл “парадной” и не очень ее жаловал. Cлучилось так, что накануне нового назначения наш герой сломал руку, и это дало ему повод для иронии: “Я стал сберегать руку, принадлежащую гвардии. До того менее я заботился об армейской голове моей”. Рассказывают, как на смотре он как бы ненароком ронял перед фронтом платок, а солдаты в нелепо узких мундирах с превеликим трудом тщились нагнуться и поднять его. Сим своеобразным способом он показывал августейшему начальству непригодность такой аммуниции в условиях войны, недопустимость парадомании и показухи.

С началом Отечественной войны1812 г. Ермолов был назначен начальником штаба 1-й Западной армии Барклая-де-Толли. Он весьма тяготился отступлением русских, но все же смирял свое самолюбие “во имя пользы Отечества”. Интересно, что много лет спустя он повесит позади своего кресла портрет Наполеона. “Знаете, почему я повесил Бонапарта у себя за спиной?” – cпросит он, и сам ответит: “Оттого, что он при жизни своей привык видеть только наши спины”.

Рассказывают, что как-то Ермолов ездил на главную квартиру Барклая де Толли, где правителем канцелярии был некто Безродный. “Ну что, каково там?” – спрашивали его по возвращении. – “Плохо, – отвечал Алексей Петрович, – все немцы, чисто немцы. Я нашел там одного русского, да и тот Безродный”.

Алексей  Петрович  Ермолов терпеть не мог немцев и, по-видимому,  беззлобно,  но непереносно проходился на их счет, где только к тому  представлялся  хоть малейший повод. Остроты, которыми Алексей Петрович осыпал  немцев,  переходили из уст в уста и, конечно, многим не нравились, а “немец  немцу,  по  пословице,  всюду весть подавал”, и покойный Ермолов под старость   не   раз   говорил  шутя:  “Нет,  господа  русские,  если  хотите чего-нибудь достичь, то наперед всего проситесь в немцы“. Лично сам он так однажды и поступил.  Спрошенный императором Александром I, благоволившим к иностранцам, о желаемой награде, Ермолов ответил: «Произведите меня в немцы, государь!», чем вызвал восторг патриотично настроенных русских офицеров.
В военных Ермолова более всего раздражали отсутствие самостоятельной мысли, творческой инициативы, cлепое исполнение приказов вышестоящих. Однажды Александр I спросил об одном генерале: “Каков он в сражениях?” – “Застенчив!” – ответил Ермолов. В другой раз говорили о военном, который не в точности исполнил приказание и этим повредил делу. “Помилуйте, я хорошо его знал. – возразил Алексей Петрович. – Да он, при отменной храбрости, был такой человек, что приснись ему во сне, что он чем-нибудь ослушался начальства, он тут же во сне с испуга бы и умер”. Тупого аккуратиста, флигель-адъютанта Вольцогена он прозвал “вольгецогеном” (нем. “хорошо воспитанный”) и “тяжелым немецким педантом”.
В русско-прусско-французской войне 1806-1807 гг. он проявил себя доблестным артиллерийским командиром, отличившись в сражениях под Голыминым, Морунгеном, Гугштадтом. В бою же под Прейсиш-Эйлау Ермолов отослал лошадей и передки орудий в тыл, заявив солдатам, что “об отступлении и помышлять не должно”. Под Гейльсбергом в ответ на замечание, что французы близко и пора открывать огонь, ответил: “Я буду стрелять, когда различу белокурых от черноволосых”.

“Господствующей страстью была служба, и я не мог не знать, что только ею одною могу достигнуть средств несколько приятного существования,” – говорил Ермолов.

А вот что говорил  Н.С. Лесков: “Начальство не любило Ермолова за независимый, гордый характер, за резкость, с которою он высказывал свои мнения; чем выше было лицо, с которым приходилось иметь дело с Ермоловым, тем сношения с ним были резче, а колкости ядовитее”. А великий князь Константин Павлович однажды бросил: “Он очень остер, и весьма часто до дерзости”.

“Где нет понятия о чести, там, конечно, остается искать одних только выгод”, – говорил Ермолов.

Когда военный министр, член следственной комиссии А.И. Чернышев стал преследовать своего родственника, декабриста З.А. Чернышева, в надежде получить наследственный графский майорат, Ермолов обронил: “Что ж тут удивительного: одежды жертвы всегда поступали в собственность палача”.
Будучи проконсулом Кавказа, без юмора Ермолов никак не обходился. “Остроты рассыпаются полными горстями, – писал о нем тогда А.С. Грибоедов, – ругатель безжалостный, но патриот, высокая душа, замыслы и способности точно государственные, истинно русская, мудрая голова”. Вот высказывания Ермолова той поры. О жуликоватом епископе Феофилакте, с которым конфликтовал, Алексей Петрович заметил: “Я чувствую руку вора, распоряжающуюся в моем кармане, но, схватив ее, я вижу, что она творит крестное знамение, и вынужден целовать ее”. А прибывшему на Кавказ миссионеру-евангелисту Зарембе он посоветовал: “Вместо того, чтобы насаждать слово Божье, займитесь лучше насаждением табака”. Ермолов был горазд и на меткие, удивительно точные прозвища, схватывающие самую суть человека. Своего сослуживца, графа Сергея Кузьмича Вязмятинова, вялого и нерасторопного, он нарек “тетушка Кузьминишна”, а безынициативного графа И.В. Васильчикова – “матушка-мямля”.
Находясь на Кавказе, в полном соответствии с местными обычаями и мусульманским правом Ермолов трижды заключал кебинный (временный) брак с мусульманскими девушками. После расставания с ним его жены получали хорошее денежное содержание и могли снова выйти замуж. Кроме того, Ермолов оставлял им дочерей, а сыновей забирал с собой. Впоследствии все они были признаны его законными детьми, став потомственными дворянами и русскими офицерами. Поскольку брак заключался по всем правилам, с участием муллы, никаких претензий к Ермолову у горцев не было.
Ермолов покидая Кавказ, бросил напоследок своим преемникам, любимцам царя Ивану Дибичу и Ивану Паскевичу, горькие и едкие слова: “На двух ваньках далеко не уедешь!” (“ванька” – наименование плохонького извозчика). Лавры побед над персами достались, конечно, Паскевичу, который получил от Николая почетное звание графа Эриванского. Алексей Петрович прекрасно понимал, что своими успехами этот “воевода” обязан выученным им, Ермоловым, войскам, а также трусостью неприятеля. “Он сравнивал его [Паскевича] c Навином, перед которым стены падали от трубного звука, и называл графа Эриванского графом Ерихонским. “Пускай нападет он, – говорил Ермолов, – на пашу умного, не искусного, но только упрямого…- и Паскевич пропал!” – вспоминает Пушкин, посетивший к тому времени уже отставного генерала Ермолова.
Способность вышучивать и острить, однако, не покидала опального генерала и на склоне лет. Рассказывают, что в 1841 г. Ермолов занемог и послал за своим доктором Выготским, но тот, купаясь в деньгах и славе, пренебрег своими обязанностями и приехал только на следующий день. Между тем Алексей Петрович, оскорбленный небрежностью сего эскулапа, взял себе другого врача. Когда же приехал Выготский, генерал велел ему передать, что он болен и принять его не может.
Последняя известная шутка Ермолова относится уже ко времени окончания Крымской кампании, весьма неудачной для России. Князь А.С. Меншиков (он был главнокомандующим в Крыму), проезжая через Москву, посетил генерала и, поздоровавшись с ним, сказал: – “Давно мы с Вами не видались! С тех пор много воды утекло!”. – “Да, князь! Правда, что много воды утекло! Целый Дунай уплыл от нас!” – отвечал Ермолов…