Немощь беззащитная

«Как можно в статье о русской словесности
 забыть Радищева? Кого-же мы будем помнить»?
(Пушкин «Письмо к Бестужеву».1823 г.)

31 августа родился человек, который впервые в России признал, что крепостничество – это рабство. В своей книге «Путешествие из Петербурга в Москву», он пытается повлиять на «сердце дворянина», и пишет:

«Неужели мы будем чужды ощущению человечества, чужды движениям жалости, чужды нежности благородных сердец, любви чужды братия, и оставим на глазах наших на всегдашнюю нам укоризну, на поношение дальнейшего потомства треть целую общников наших, сограждан нам равных, братий возлюбленных в естестве, в тяжелых узах рабства и неволи»?

Он называет «зверским» обычаем порабощать себе подобных, говорит, что обычай этот родился в знойных странах Азии и недостоин нас, славян, сынов славы; он воспринят нами, когда мы поражены были «мраком невежества», но к стыду прошедших веков, к стыду нынешнего разумного времени, удержался и до сего дня.

Крепостное право вредно не только для крестьянина, но и для помещиков:
 «Нет ничего вреднее, как всегдашнее на предметы рабства воззрение. С одной стороны родится надменность, а с другой - робость».

В «Путешествие» Радищев смело и правдиво раскрывает всe ужасы крепостного права, бесчеловечность и самовластие помещиков, приниженность, нищету и невежество крестьян, лишенных каких – либо перспектив развития.

«Звери алчные, пьяницы ненасытные! Что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем, воздух. Да, один воздух. Отъемлем нередко у него не токмо дар земли - хлеб и воду, но и сам свет... Закон запрещает отъяти у него жизнь. Но сколько способов отъяти ее у него постепенно; с одной стороны почти всесилие, с другой - немощь беззащитная».

Радищев указывает на то, что крестьяне, как он выражается, «мертвы в законе», им запрещено жаловаться на помещиков. Современники Радищева были поражены:

«Картина, ужасная тем, что она правдоподобна. Не стану теряться вслед за Радищевым…  с которым на сей раз соглашаюсь поневоле». (Пушкин. 1883 г. «Мысли на дороге. VIII. Медное». Соч. изд. 1881 г., стр. 227).

Далее Радищев изобличает злоупотребления в судах и мздоимство чиновников и их покровителей, неурядицы и неустройства во всем складе общественной и частной жизни тогдашней России.

В главе «Торжок» он высказывается враждебно против вселенских соборов и против духовенства, принедшим этот варварский обычай - рабство.

«Священнослужители были всегда изобретатели оков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий... они подстригали ему крылие, да не обратит полет свой к величию и свободе».

Вселенские соборы «у истины отнимали сильную опору - различие мнений, прения и невозбранное мыслей своих изречение».

«Мучитель Константин, Великим названный, следуя решению Никейского собора, предавшему Apиево учение проклятию, запретил его книги, осудил их на сожжение, а того, кто оныя книги иметь будет, на смерть. Император Феодосий II проклятые книги Нестория велел все собрать и предать огню. На Халкидонском соборе то же положено о писаниях Евтхия. В Пандектах Юстиниановых сохранены некоторые таковые решения. Несмысленные! не ведали, что изтребляя превратное или глупое истолкование Христианского учениа и запрещая разуму трудиться в исследовании каких-либо мнений, они остановляли его шествие... Кто может за то поручиться, что Несторий, Apий, Евтихий и другие еретики быть бы могли предшественниками Лутера, и если бы вселенские соборы не были созваны, чтобы Декарт родиться мог десять столетий прежде? Какой шаг вспять сделан ко тьме и невежеству!».

Как духовные лица, так и древние цари и вожди племен представляются Радищеву сознательными обманщиками людей (иногда обманывающими с доброй целью, иногда с дурной). В древности, во времена грубости народов, главнейшее, почти исключительное значение имел (говорит он) внешний блеск.

«Нума мог грубых еще римлян уверить, что нимфа Eгepия наставляла его в его законоположениях... Магомет мог прельстить скитающихся Аравитян своими бреднями. Все они употребляли внешность; даже Моисей принял скрижали заповедей на горе среди блеску молний. Но ныне буде кто прельстити восхощет, не блистательная нужна ему внешность, но внешность доводов, если так сказать можно, внешность убеждений».

Наивысшего гражданского пафоса и революционного свободомыслия Радищев достигает в оде «Вольность», включенной в «Путешествие».

…«Чувствительность природы чад,
Повлек в ярмо порабощенья,
Облек их в броню заблужденья,
Бояться истины велел.
«Закон се божий», - царь вещает;
«Обман святый, - мудрец взывает,
Народ давить что ты обрел»…

 Не даром Екатерина II оценила оду как революционный набат, как «совершенно ясно бунтовскую, где царям грозится плахой. Кромвелев пример приведен с похвалою».

В оде Радищев воспевает свободу, клеймит тиранию, доказывая, что царь должен быть лишь первым гражданином в государство, а законы - выше царя.

Екатерина нашла в книге «страницы криминального намерения, совершенно бунтовские» и приказала выслать сочинителя. Дело было поручено грозному Шешковскому, заведовавшему Тайной канцелярией, главным следователем «дела» Пугачева.

Кроме Шешковскаго, расследование производила и петербургская уголовная палата. В результате палата осудила Радищева к смерти, сенат признал приговор правильным и представил приговор Екатерине II. 4 сент. 1790 появился указ, которым Радищев ссылался в Илимень на десятилетнее безысходное пребывание.

В 1796 возвращен в Европейскую Poccию, в 1801 назначен в комиссию по составлению законов. Твердо исповедуя гуманные идеи, предложил отмену крепостного права, свободу торговли, уравнение всех сословий перед законом и др. реформы.

Таков Радищев - человек даровитый и искрений, он был одной из скорбных жертв великой переходной эпохи, эпохи начала слияния наших старых народных основ жизни с пришедшими к нам с Запада новыми для нас идеями. Он даже не сознавал в себе их борьбы, и жил в их, не примирённом противоречие, как в тумане, путаясь и мешаясь на каждом шагу.  Такова характеристика его современников, укоренившаяся в истории.

Но Радищев - русский человек, с инстинктивно жившими в нем народными чувствами и воззрениями, Эпохи Новгородской и Псковских Республик, с их вечевым, общинным порядком. Это характеризуется критикой западного влияния, в следующих цитатах из «Путешествия», которое в настоящее время проявляется в современной нашей жизни. Это произвол и мздоимство бюрократии, новыми порядками, заимствованными с Запада.

*****
«Не дерзай никогда исполнять обычая в предосуждение закона. Закон, каков ни худ, есть связь общества. И если бы сам государь велел тебе нарушить закон, не повинуйся ему, ибо он заблуждает себе и обществу во вред. Да уничтожит закон, яко же нарушение оного повелевает, тогда повинуйся, ибо в России государь есть источник законов.
Но если бы закон или государь или бы какая-либо на земли власть подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели, пребудь в оной неколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, ниже самой смерти. Пребудь незыблем в душе твоей, яко камень среди бунтующих, но немощных валов. Ярость мучителей твоих раздробится о твердь».

*****
«Единое их веселие - грызть друг друга; отрада их - томить слабого до издыхания и раболепствовать власти».

*****
«Если отец в сыне своем видит своего раба и власть свою ищет в законоположении, если сын почитает отца наследия ради, то какое благо из того обществу? Или еще один невольник в прибавок ко многим другим, или змия за пазухой»...

*****
«В мире и тишине суеверие священное и политическое, подкрепляя друг друга:
«Союзно общество гнетут.
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
«На пользу общую», - рекут».

*****
Но кто причиною, что сия смрадная болезнь во всех государствах делает столь великие опустошения, не токмо пожиная много настоящего поколения, но сокращая дни грядущих? Кто причиною, разве не правительство? Оно, дозволяя распутство мздоимное, отверзает не токмо путь ко многим порокам, но отравляет жизнь граждан. (Яжелбицы)

*****
«Но ты, забыв мне клятву данну,
Забыв, что я избрал тебя
Себе в утеху быть венчанну,
Возмнил, что ты господь, не я;
Мечом мои расторг уставы,
Безгласными поверг все правы,
Стыдиться истине велел,
Расчистил мерзостям дорогу,
Взывать стал не ко мне, но к богу,
А мной гнушаться восхотел».

*****
«На месте мужества водворилася надменность и самолюбие, на месте благородства души и щедроты посеялися раболепие и само недоверение, истинные скряги на великое. Жительствуя среди столь тесных душ и подвигаемые на милости ласкательством наследственных достоинств и заслуг, многие государи возмнили, что они суть боги и вся, его же коснутся, блаженно сотворят и пресветло. Тако и быть долженствует в деяниях наших, но токмо на пользу общую. В таковой дремоте величания власти возмечтали цари, что рабы их и прислужники, ежечасно предстоя взорам их, заимствуют их светозарности; что блеск царский, преломлялся, так сказать, в сих новых отсветках, многочисленнее является и с сильнейшим отражением. На таковой блуждения мысли воздвигли цари придворных истуканов, кои, истинные феатральные божки, повинуются свистку или трещотке. Пройдем степени придворных чинов и с улыбкою сожаления отвратим взоры наши от кичащихся служением своим; но возрыдаем, видя их предпочитаемых заслуг».