Корниенки

                    Абрахам Блумарт 

          КОРНИЕНКИ

       Украинцы на нашем крайке с фамилией Корниенко самые правильные люди.
Всё, за что они ни возьмутся, оказывается в таком порядке, что у соседей от зависти глаза лопаются.
       Глава семьи, шестидесятилетний мужик с аккуратно подстриженной курчавой бородой и пронзительными чёрными глазами, гулюшки справлять не любит. Наработавшись, отдыхает, стоя посреди двора, опершись на держак вил или лопаты. Как коршун около гнезда, он оглядывает двор, готовый броситься даже на залетевший сухой листок: схватит, помнёт его в своей шершавой ладони и сунет в карман. Зато во дворе у Корниенка порядок, как в сундучке: мусора под ногами не бывает, наточенные тяпки стоят отдельно от лопат и граблей, протяни руку — и возьмёшь какая тебе нужна даже в вечерних сумерках или предрассветной рани.

       Сарай на два отделения, для животных и птиц, стоит, примостившись у забора, а в стороне от дорожки дед выкладывает из навоза аккуратный квадрат, время от времени при сухой погоде заливая его водой.
       Как-то его Ганна оставила тяпку в рядах картошки, мол, всё равно завтра дополоть надо. И дедову взору сразу открылась недостача: Ганна уже корову доит, а тяпки на месте нет.
- Гануся ( чем серьёзнее провинность домочадца, тем ласковее обращение деда), Гануська, а дэ ж тяпка, шо ты полола? Бросила на горОди? У тебя шо, совсем котёл не варит? Хочешь лишиться струмента за ночь? Положить никто не положит, а взять возьмут, даже не сумлевайся. Давай отправляйся в картоху и хоть пОмацки (на ощупь), но найди.

       Ослушаться хозяина — значит провести ночь без сна. И побежала Ганна в огород с прискоком, пока совсем не стемнело.
       Ганна — баба додельная, работящая. Лицо у неё от загара как недомытое, губы сложены тонкой ниточкой в таком напряжении, что трудно представить, как она улыбается, а когда разговаривает, приоткрывается только уголок рта, через который высвистывается не совсем чёткая речь. От постоянной работы она сутулится, всей грудью наклоняется вперёд, а всё остальное тащится сзади, как на прицепе. 
       Но надо правду сказать, хозяйка она, каких найти трудно. На базаре со своим товаром она долго не стоит, например, коровье масло в глубокой чашке у неё самое привлекательное: медово-жёлтое, крепкое и такое ароматное, что от одного духа сыт будешь. Люди, правда, поговаривали, что такой яркий цвет можно получить только добавив при ополаскивании морковного сока. Может, от зависти языками трепали, кто знает.
       Яйца в её корзине выглядели так, будто их снесла одна курица — одинакового кирпичного цвета, крупные и чистые, без единого пятнышка. 

       Хозяйка знала цену своему товару и просила на рубль дороже, чем у рядом стоящих хуторянок. Покупатели набегали, рьяно торговались, ссылаясь на цены как у всех, но тётка и гладиться не давалась. Кто-то брал яйцо в руку, тряс около уха: а вдруг уже бовтюг насиженный, но изъяна найти не удавалось.
- Бовтюг, чтоб вы знали, бледного цвета и скорлупа аж просвечивается, - спокойно объясняла Ганна, не уступая цены.
       Стоило только одному купить десяток-другой, как тут же набегали человек пять, и через четверть часа корзина оказывалась пустой.
- О, уже Корниенчиха раз-два — и в дамках,- завидовали рядом стоящие бабы. - У этих стоумовых хохлов и петухи несутся.
- Та хай несутся, - отозвалась ледащая Репчиха, разглаживая на себе подол новой мелистиновой юбки. - От работы и кони дохнут. Ты посмотри на неё: ей ещё и пятидесяти нет, а она в дугу согнулась. На её оттопыренную сахарницу хоть ведро с водой поставь — не прольётся. Коргуня и есть Коргуня, - вспомнила речистая Надька в заключении своей речи прозвище ушедшей в ряды Корниенчихи.

       Глуховатая баба Базолиха, чтоб не пропустить ни слова умной речи, высвободила свои локаторы из-под платка и стала похожа на хорька с круглыми оттопыренными ушками.
- А что ты хочешь, - удачно втиснулась она в разговор. - Эти упёртые украинцы до света встают и вкалывают, пока пупок не развяжется. А мы, согласись, и поспать любим, и брехни травим на завалинке , покуда солнце не припечёт в одно место.

       Репчиху сразу достал камешек, брошенный в её огород. Она сделала вид, что не слушает болтовни этой глухоперди, с ней же разговаривать что в непролазном лесу «караул» кричать.

       Солнце ещё не вошло в силу, а Ганна уже миновала последнюю улицу села Овечка, направляясь к перекрёстку.
       На согнутой руке покачивалась пустая корзина в такт широкому шагу, другой она размахивала, как подбитая птица, будто для лёгкости загребая воздух. Остановилась в раздумье: если идти в обход по гравийной дороге, то, может, кто и подберёт; напрямую — в половину ближе, но проезжей дороги тут нет. Постояв с минуту, пошла через поле напрямую. Тут спокойно, только жаворонки заливаются над пшеницей, уже выбрасывающей колоски; зависли они и над крутым бугром тонкими невидимыми нитями и звенят, звенят переливами, прославляя встречу весны с наступающим летом.

       Бугор пахнет ягодами, пройди шагов пять в сторону — и соберёшь красный букетик разных по величине шариков с проступающими жёлтыми семяшками. А дух-то какой от них, и кажется, заполняет он тебя всю и будет держаться долго, открывая давно запечатанные клеточки-сотки памяти: далёкая Украина, хутор с побелёнными хатами, зузулястая стая гусей и девчонка в рясной юбке с хворостиной в руках.
       Никогда они с Иваном не вспоминают тех мест, где они родились и где прошло их детство: беспокойное время чёрным вихрем пронеслось над их сёлами, погнало голодных людей в разные стороны по городам и весям необъятной России. Так они семьями оказались на Кубани. Сказывали знающие люди, что тут такие чернозёмы, что пшеничный хлеб караваями пекут и едят круглый год от урожая до урожая. А груши и яблоки такой величины, что упади на голову, могут пришибить до обморока.

       Тогда, в 33 голодном году, уже поздней осенью, из окон рабочего поезда они увидели дерево с редкими рыжими продолговатыми плодами, качающимися на ветру.

- Глянь, Пытро, и правда груши на ветках ще ны упалы на землю.
       А дерево оказалось грецким орехом, на котором ещё остались не сорванные холодным ветром засохшие коричневые листья.

       Хлебный рай тоже оказался надуманным: юг России был объят жестоким голодом.
Занимали на хуторе пустые хаты, оставшиеся от вымерших семей, отапливали скудным бурьяном и сушняком из лесопосадок, не чурались никакой работы в колхозе, выходили в холод и ветер: только так можно было получить чашку какого-никакого приварка. Кто дожил до весны, тот остался жить. 
       Если удавалось выменять на одежду ведро картошки, то, съев серединку, сажали очистки с проклюнувшимися ростками . И ведь всходила и давала добрый урожай — зЕмли на огородах были унавоженные, чёрные и жирные, как масло. Как говорили, плюнь — и огурец вырастет.

       Не разбирались тогда, кто хохол, а кто кацап, всем миром строили мазанки, сараи, ни одно воскресенье не обходилось без помощи соседу или селянину, жившему на самом краю хутора. А когда украинские семьи обжились, то и дворы у них оказались почище, и огороды без зарослей бурьяна, и скотина справная и ухоженная. Вот тогда и появилась людская зависть, идущая от ледащих да пьяниц. Таких, мол, надо раскулачивать, в двадцатых годах их бы в Сибирь отправили, пусть там порядки наводят, - злословили «умные» люди.

       Хулу и пересуды «понаехавшие» принимали молча, с соседями жили дружно, поделялись и чашками, и чугунами, и половиной каравая хлеба до выпечки, и пригоршней соли.
       Семь километров пути до дома не столь близко, хватило времени и на воспоминания, и на раздумья. Вот уже слышно, как горланят петухи, значит, Павловский близко. Небольшой степной хуторок с односторонней улицей протянулся между колхозными полями и зелёными травянистыми буграми с ягодниками и полянами красного горицвета, по-местному лохмачи или воронцы. На противоположной стороне стоит дом, когда-то принадлежавший «кровопивце» кулаку, в нём теперь начальная школа, в ней же и живёт учительница. Чуть поодаль длинная каменная конюшня с колодцем и широким корытом для лошадей. Сюда заходят путники в знойные дни, чтобы испить холодной, до ломоты в зубах водицы. КонюхА следят, чтобы в корыте не мыли грязные руки и ноги — лошадь любит чистоту и свежесть. Время от времени вынимают из корыта чопик, сливают застоявшуюся воду, хорошенько протирают стенки корыта веником-гольцом и наливают ведром чистой, звенящей, как ручей в лесу. На вкус вода солоноватая и с горчинкой, но прохлада и хрустальная прозрачность как бы скрадывают эту невкусность.

        Подошла и Ганна к колодцу, присела отдохнуть на бревно.
        Старик конюх выливает в корыто нагревшуюся воду в ведре, достаёт свежей, такой холодной, что руки обжигает.
- Пей, тётка, ледяная вода сил прибавляет, скорее домой дойдёшь. Ты с Первомайского, наверное?
       И правда, сил прибавилось. Пошла по накатанной углублённой колее с лёгкостью и какой-то тихой блажью в груди: дома хоть и ворчливый, но надёжный во всём хозяин - и с живностью управится, и детей накормит, и двор подметёт.
       Дошла до речки, протекающей у третьего порядка хутора — так называли одностороннюю короткую улицу на отшибе.
       Сняла чувяки, походила по камешкам прохладной , тихо говорящей речушки, и так освежились усталые ноги, что не хотелось снова обуваться. Присела на ковёр спорыша с шевелящимися гусиными перьями, обсушила ноги и вдруг укорила себя в таком легкомысленном времяпровождении — надо же поспешать домой, там заждались дети.

       Старшая Галя уже девка на выданье, первая помощница по хозяйству, и видно заранее, какая чистюля в доме будет. Средняя - Мария, круглолицая капризная толстушка, избалованная вниманием отца. И самый младший — Петруха, трёхлетний карапуз, всё б он за материну юбку держался.

       Ну вот и дошла. Иван уже беспокоится, стоит за плетнём на улице, опершись на держак, дожидается. Без работы он никак не может, подремлет с минуту-две стоя — и опять за дело.
- Всё благополучно, маты? Распродала удачно? Пойдём, я уже обед приготовил.
- Так я ж борща наварила дня на три, что ты там ещё готовил?
- Пойдём покажу...
       На припечке что-то укутано фуфайкой и сверху ещё подушечка-думка красуется вышивкой крестиком. Открыл чугунок — и запах свежей молодой картошки с укропом и маслом сразу пошёл по всей хате. Детвора уже на лавке с ложками, малОго подсаживают ближе к столу. 
- Да где ж ты её раздобыл, картоха в этом году ещё и цвет не выбросила?
- Это тебе подарунок, маты, сурпрыз, так сказать. Мне кум Мовчан дал весной с десяток ранней рябухи. Вот и посадил я её отдельным рядком, чтоб не затерялась.
- Ох ты, бисова душа хытра, - воркует довольная Ганна и тянет на руки Петруху, чтоб накормить его в первую очередь.

       Сам полез за молоком в погреб, поставил на стол запотевший кувшин. 
- Ешьте, дети, - и кто куда. А нам с матерью отдохнуть надо.
Галя, за тобой , чтоб всё чисто было на столе.
Август, 2018.

****************************************

Пояснение непонятных слов в нашем наречии:

Додельная - умелая, рачительная.
Бовтюг - насиженное испорченное яйцо, из которого не вылупилось цыплёнка; содержимое в нём глухо болталось; если разбить, то от него шёл неприятный запах, поэтому его кидали подальше.
Ледащая - ленивая.
Мелистин - разновидность сатина, только ткань двусторонняя, то есть одинаково блестящая с обеих сторон и потоньше сатина.
Глухопердь - просторечие в устной, стилистически сниженной речи. Типа глухая тетеря, но ещё выразительнее ))))
Зозулястый - на носу гусака, у самой головы, красовался красный нарост, его ещё кокардой называли. Такая порода гусей была.
Рясное платье - с отрезной талией, густо собранной на нитку и так простроченное. 
Юбку обычно собирали на резинку, и она была пышной, рясной.
Чопик, чоп - деревянная затЫчка. Их ставили в бочках, в самом низу, чтоб вода вся вылилась, если надо, без остатка. В корытах чопик ставили на дне, для очистки ёмкости от грязи и мусора.
Рябуха - сорт картошки, на беловатой кожуре просматривались розовые пятна. Она и сейчас есть у нас. Хорошо разваривается и вкусная.