К пределам беспредельного

Миф о беспредельном терпении народа, как ни странно, жив и греет душу начальства — ​оно воспринимает его как мандат на любые действия. Вера в безнаказанность иногда даже сильнее инстинкта самосохранения.

Именно эта вера стоит за, мягко говоря, неэффективной подачей пенсионной реформы. Дело не только в ухудшении жизни людей. Заявлениями о том, что от этого им будет только лучше, — ​это скрепа, цены тоже повышались по просьбам трудящихся, попыткой сделать все под шумок чемпионата и другими столь же грациозными шагами власть оскорбила людей. То же случилось и после выборов в Думу 2011 года, только сейчас круг оскорбленных на порядок шире. Ощущение Болотной: «Вы нас за скот держите», — ​распространилось на страну.

Результат мудрой политики не заставил ждать. Резко упали рейтинги институтов власти, включая президента. Кремль вынужден разрешать протестные митинги и даже вступил в сложную, с неочевидным результатом игру по поводу референдума. Докрымского уровня достигли ожидания протестов и готовность в них участвовать. Кардинально улучшилось отношение к Евросоюзу и, особенно, к США — ​в два раза!

Последнее важно потому, что в основе стабильности системы — ​ненависть ко всему миру: недаром дикие представления о Западе столь активно формировало и поддерживало телевидение. Ослабление одной из главных идеологем власти — ​симптом трещин в фундаменте конструкции.

Очень, кстати, оптимистично — ​многие считали, что пропаганда последних лет имела более разрушительный эффект. Похоже, информационные войска выпускали пар в основном в свисток.

Говорят, снизилась смертность — ​никто не хочет умирать, не увидев, чем все это закончится? Не только с пенсиями — ​вообще. Думаю, в краткосрочной перспективе не случится ничего. Пенсионные протесты не вынудят власти отступить — ​разве что пойти на косметические изменения. Повышение пенсионного возраста мало у кого меняет жизнь прямо сегодня — ​это не Новочеркасск, когда все изменилось сразу же. Кто пойдет на баррикады, потому что до пенсии теперь не тридцать лет, а тридцать пять?

А сегодняшние пострадавшие не так многочисленны и часто слишком зависимы, чтобы участвовать в протестах.

Но смертельная болезнь может не иметь внешних проявлений. И успокоение вовсе не означает выздоровление.

Главный и самый опасный результат сегодняшней политики — ​все более распространяющееся чувство враждебности власти людям или, в лучшем случае, ее безразличия. Попробуйте найти человека, который верит, что начальство думает о его благополучии. Не о геополитике, не о вставании с колен, не о собственных интересах — ​о нем. Таких нет.

Устойчивость системы определяется не числом борющихся с ней активистов или наличием у них вождей и ресурсов. Важнее, много ли людей готовы защищать власть? Многие ли будут одобрять тех, кто выступает против нее?

У Ленина было не так много штыков, но Временное правительство не защищал никто, и большевики перевернули страну. У царя были и войска, и жандармерия, и свита, но они отошли в сторону, — ​монархия пала. А вот в августе 1991-го москвичи встали вокруг Белого дома, и несколько тысяч из них действительно готовы были умереть. Путчисты не смогли пойти на массовое убийство — ​путч был подавлен.

Сегодня власть до нуля уменьшила число тех, кто готов будет закрывать ее своими телами, — ​вокруг Кремля не встанет никто. Ну а готовность специальных подразделений к выполнению приказа непредсказуема.

На этом фоне не может не возрастать симпатия к тем, кто делает то, к чему ты сам не готов — ​активно протестует. Эти люди начинают чувствовать себя представителями народа, а это многократно увеличивает их силы. Ощущение моральной поддержки протеста — ​необходимое условие того, чтобы случился мирный транзит власти.

Мы не знаем, что послужит триггером. Скорее всего, это будет не что-то единое для всей страны, как пенсии, и не что-то политическое, типа выборов, но одновременные локальные события — ​свалки, невыплаты зарплат, размытая дорога и т.д. И если это произойдет сразу во многих точках, а у государства не хватит денег, чтобы залить ими протесты, события будут разворачиваться по худшему для властей сценарию.

Даже при сохранении слабости оппозиционных структур.