БЕГИ ДЕВОЧКА, БЕГИ! (наверно таки про Родину)

В последнее время, каждый раз, идя на работу, я вижу её.

Она стоит на углу за столиком. Под открытым небом. На синтетической мешковине, растянутой между распорками (самый экономный вариант торговой точки) у неё разложены разноцветные дивидишки для продажи. Сериальчики, боевички, гламурные драмки, ужастики и прочий обычный видеомусор. Продающийся нынче, таким вот образом, на каждом углу.

По всему пространству. Да чего там – по всей земле!

Она не знает, что продаёт, она ничего этого не видела и спрашивать бесполезно.

У неё обветренное и какое-то неприлично детское лицо. Она прячет руки в рукава скрипящей на морозе курточки и глядя из под капюшона, надвинутого на самые глаза, внимательно следит, чтобы у неё никто ничего не украл. Деньги, протянутые покупателем, вызывают у неё панику. Она судорожно (чтоб вас не задерживать!) перебирает озябшими пальцами купюры. Видно по всему, что и считать она умеет не быстро.

Странная и обычная… Вечно сопливая девочка… Одна из многих. Она стоит тут на углу  уже с месяц, то есть с тех пор как наступила зима. Здоровенный детина, торговавший до неё всем этим высокотехнологичным голливудским ширпортебом для снующего уличного обывателя, видно нанял её себе на замену.

Стоя вот так на углу, обдуваемая ветрами и глотая воздух от полубольных прохожих, она ещё и куражится…. Со всем своим глупым детским задором испытывает на прочность своё стеклянное девичье здоровье. Свою молодость. Это потом она, наверняка, застудив придатки будет отлёживаться с температурой, одна в комнате, отвернувшись от мира в старый детский коврик на стене, это потом она будет греть ладошки о чашку и кашлять, вздрагивая слабой девчёночьей грудью,  тоскливо поглядывая на улицу в окно…

А пока…

Индустрия голливудских гэмэоблокбастеров и  московских видеорыгалок, в виде здорового детины, призвала её на работу! На благородный труд в помощь семье… за копейки!

Ничего личного – просто бизнес.

Ничего человеческого – просто бизнес.

Ничего святого.

Ничего нет. Есть только бизнес.

Бизнес в этих унылых, холодных городских пространствах, похоронивших её заживо, смешавших её с бетонными трамвайными столбами, обклеенными объявлениями о поисках работы и… судьбы.

У неё весёлогрустные глаза... Если кто знает, что это такое тот меня поймет… О, это очень большое несчастье – знать их, отличать такие глаза от других… Когда, встретившись случайно с тобой этими глазами, она понимает, что у неё нет того, что бы  ты мог у неё купить, она проникается  любопытством к тебе. Она  всматривается.

Если ты мужчина она может сделать тебе глазки…

Сопливая продавщица видеоиллюзий этой жизни, что ты можешь дать, кроме пустоты? Растерянный, испорченный, вечно простуженный ребёнок, вступивший во взрослую игру, и не имеющий никакого шанса повзрослеть!

Имеющий мало шансов выжить…

Но имеющий все шансы пострадать. За что нибудь.  Из за кого нибудь. По любому поводу. Просто так.

Вот, спустя неделю, возле неё, уже как «свои», крутятся пивные парни… с эдакими ртутно-серыми, как городские окраины, зрачками… повёрнутыми вовнутрь. Бомжи-алкоголики в поисках двадцати копеек на дозу бухла...

Иногда к столику подходит что-то вроде… налогового органа. Во всяком случае, орган так ей говорит...

И она, глупая, даёт. Грустно улыбается и… даёт.

Оглядывается на пролетающие особо яркие иномарки и зачем-то всматривается в  их затемненные стекла. С опаской кого-то увидеть. Может своего жестокого принца?

Иногда возле неё, пользуясь отсутствием лишних свидетелей, задерживается какой нибудь перезревший одинокий кавказец…

Надо быть большим оптимистом, а лучше всего идиотом, чтоб думать, что всё это ничем не заканчивается. Или заканчивается чем-то хорошим.

Интересно, где её мама и есть ли она у неё, если такая хрупкая девочка, такая глупая девочка отдана на съедение всему нашему «шоу-бизнесу»?

Беззащитная, сопливая девочка, с весёлогрустными глазами, я знаю: наша жизнь вряд ли тебя пожалеет. И если не растерзает, не изувечит, не заморозит до смерти сейчас, то рано или поздно, всё равно она сделает своё привычное некиношное дело, потом… Как ни будь.

А сёйчас… дрожащие руки перебирают деньги в поисках сдачи и… милостыни. На детском лице опять эта растерянная улыбка…

Будущее закончилось.

Когда-то, таких вот девочек, журили за плохое поведение в школах, но потом запихивали на заводы, фабрики, так сказать тоталитарно-принудительно помещали  в какие-то бригады, коллективы, организации. Там они осматривались и обзаводились семьёй, рожали детей. Жили, гремя посудой и ожидая своих подвыпивших мужей.

Конечно скука. Тоска тоталитарная.

Другое дело сейчас! Каждый день как  первый раз! Каждый день – как каждый раз переживаемая катастрофа. Яркая, зрелищная, мелькающая… и проходящая как блокбастер. Циничная и холодная как куски неба, если поднять голову… Но самое главное при этом, следить, чтоб чего не украли с твоего … экономстола.

Эх девочка! За что и кого ты мерзнешь сейчас? За победу отечества, за стройку века, дающую тепло твоей стране и значит семье или за иерархию жлобов, пищевую цепочку дающую тебе гроши, для которых твоя жизнь и жизнь твоих будущих детей всего-навсего расходный материал?

Иногда я о ней забываю. Да… Чаще всего забываю.

Но в последнее время,  каждый раз, идя на работу, я вижу её и мы встречаемся глазами... Такое ощущение, что мы давно с ней знакомы. Что она давно уже всё знает. И про себя. И про тебя. Про всех. Растерянный весёлогрустный детский взгляд… женщины.

Это невыносимо.

Я не решаюсь с ней заговорить. Хоть и очень хочется. Но может… напиться? И таким вот пьяным и решительным, и «типа мудрым взросляком» высказать всё, что думаю? Всё что на сердце. По-житейски, по-простому. По-отечески. Попытаться хоть отговорить! От чего? От жизни? И вообще, боюсь, к пьяному не прислушается… Да и слова мои пьяные, скорее могут походить на… вой собаки!

А трезвым поговорить… Не поверит. Будет подозрительно и как обычно... пугающе опасно…

Ах девочка, до чего ж смешно и жутко всё  у нас с тобой получается! В бога не верю, а проповеди читать надумал!

Беги, девочка, беги – вот и вся моя проповедь…

Но… Всё равно. Когда ни будь, я с ней заговорю. Просто возьму и буду говорить.  Не могу больше.

А вдруг и услышит?