Дорога к дому... Часть первая (продолжение)

Иван Занько

За эти годы деревня приросла ещё тремя десятками домов. Две улицы протянулись вниз по распадку, а наш дом как был крайним, так им и остался.

      Вместе с деревней выросло и лесное производство. Открыли пилораму, куда отец и устроился работать. А мама устроилась поварихой в местную столовую.

      И всё-то у них вроде слаживалось хорошо. И люди их приняли тепло, и работа пришлась по нраву. Да вот только бог детей не давал. Уж очень мама переживала по этому поводу. По сути, оба сироты, они мечтали о большой и дружной семье.

      И вот по прошествии шести лет совместной жизни дошло до моей мамы, что помочь ей в этом деле могут мощи одной святой. Нужно только помолиться им.

      И так крепко засело это в её голову, что как бы отец её не отговаривал (а он в бога не верил, по тем временам с этим было строго, а они с мамой всё -таки были комсомольцами), но всё ж, скрепя сердце, согласился. Уладив дела на работе и никому не говоря истинную причину отъезда, мама отправилась в дальнюю дорогу.

      Сколь велико было желание её иметь детей! А через четыре месяца она понесла. Видя счастливое лицо матери, отец только руками развел и назвал сие событие не меньше, как чудом.

      Что это было? Помогла ли молитва или просто так совпало, для отца было уже не важно. Главное, что это было!
Весь срок маминой беременности отец буквально пылинки с неё сдувал, ничего не давая делать по дому. Мало ли чего!? А когда подошёл срок рожать, он выпросил у начальства машину до райцентра и лично проводил её до палаты.

      Хочу отметить, что со свободной техникой тогда был напряг, как и с хорошими дорогами, но отцу не отказали.    Опять же, помогло печное ремесло. По просьбе начальства он сложил не одну печь разным нужным людям.

      И в продолжение этого хочу ещё кой-чего добавить. Слава о нём как об печнике-мастере быстро облетела всю округу. А что такое в деревенском доме добротная русская печь? Это хорошо пропечёный хлеб, вкусно приготовленная каша или похлёбка. Это тепло в лютые сибирские зимы.

    А кладка русской печи, самой сложной из всех, всегда считалось верхом мастерства! Так что в сезон отец всегда был востребован.

      Но так как у отца была основная работа, чтобы выехать куда-либо в будние дни, нужно было разрешение начальства.        И вот когда одни начальники договаривались с другими, отправлялся отец на "особые" задания. При этом его продолжали табелировать по основному месту работы.      Может, это и было неправильно, но отца это устраивало.

      В руках мастерок, кирпича и глины в достатке, и впереди интереснейшая для него работа!

      Остальным желающим он клал печи по мере своего свободного времени. И ещё он никогда не брал за свою работу денег. Если работал по поручению начальства, то ему ещё и отгул давали. Ну и харчевался там, где ваял свои шедевры.

      А ваял он не торопясь, делая всё так, как надо делать. И уходило у него на всё два-три дня. А на "дымок", естественно, хозяева бутылочку на стол выставляли. Выпить-то они и раньше предлагают, но отец во время работы ни капли в рот не брал.
      Отцу было без разницы, кому он кладёт печь: будь то большое начальство, друзья, знакомые, знакомые знакомых. Работал для всех одинаково, никогда не делая различий. Ему просто нравилось заниматься этим. Бескорыстная душа, он дарил людям добро в виде печей и был счастлив этим.

      Но люди всегда помнят добро, и это добро всегда возвращалось к нему сторицей. Проходило время, и к нам в дом эти люди, когда сами, когда через своих знакомых, то передадут мясо сохатины, то рыбки свежей или солёной - в общем, всё то, что смогли сами добыть своим трудом. А один умелец по дереву в знак благодарности буфет нам смастерил. И какой! Целое произведение искусства! Хоть в музее выставляй!

      И по всему выходило, что работать бескорыстно, как бы это ни звучало абсурдно, выгодно. Вдобавок ко всему это ещё и уважение, которое люди проявляли по отношению к отцу.    Его в тридцать лет уже звали в основном по отчеству - Николаич! А у деревенских жителей, где большинство друг друга зовут либо по имени, либо по прозвищу, которое тянется за иной фамилией бог знает с каких времён, такое обращение надо было ещё заслужить.

      И чего уж тут греха таить, отцу такое обращение нравилось.

      И вот в конце мая на свет появился Я! Пока мама была в роддоме, отец на радостях "гудел" вместе со всей деревней. Проставлялся.

     Вернее будет сказать, что деревня "гудела", "обмывая копытца", а сам отец ни-ни - ни глоточка, ни капельки! Объяснял столь строгий пост тем, что, мол, жену с сыном надо вскорости забирать. Вот как привезу, вот тогда и разговеюсь!

      И разговелся, да так, как он сам потом рассказывал, что чуть богу душу не отдал. Даже умудрился апостола Петра одним глазком мельком увидеть, пока, с его слов, он на небе в очереди к воротам стоял.

      Только встал, а место там узкое, неудобное, и народу толчётся порядочно, к последнему в очереди, как появились ещё какие-то люди и с возгласом «Гражданин! Вас тут не стояло!" столкнули его вниз.

      Отец потом полгода не пил.

      Детство моё проходило, как и у большинства деревенских ребятишек. И самое счастливое время для нас - это же, конечно, были летние каникулы! Сделав необходимую работу по дому, а для пацанвы это были в основном огородные работы - воду из речки в бочку натаскать, прополка, поливка грядок, мы полностью отдавались всем радостям нашей вольной и беззаботной жизни.

      В жаркие дни плескались в речке, несмотря на то что вода в ней всегда была дюже холодна. Удили рыбу, а потом жарили её на прутиках.

      До чего же бывает вкусен харюзёк, подрумяненный на углях!

      Вместо десерта, очищая от кожицы сочные стебли, мы хрумкали сладкий сибирский борщевик, так называемую пучку. Больше детворы вкушать сие лакомство любят, наверное, только медведи. Когда поспевал молодой картофель, мы тоже любили жарить его в углях. Выкатываешь палочкой горячий кругляш из костра и, перекидывая его из руки в руку, дуешь на него. И, не дав ему толком остыть, начинаешь осторожно его разламывать и кусать, перед этим макнув половинку в соль, мажа сажей свои довольные рожицы.

      И делать это надо обязательно в сумерках, поздно вечером. Замечено, что в это время суток картошка, да и не только она, становится гораздо вкуснее.

      Нравилось нам делать набеги на чужие огороды, опустошая грядки с редиской и огурцами. И хотя этого добра и на своих огородах водилось с лихвой, но с чужого огорода почему-то нам казалось вкуснее. Но если кто попадался на этих набегах, то отцы, а то и матери, того нещадно пороли ремнём. Не зарься на чужое! И слыша, как благим матом орёт наказуемый, желание лазить в чужие огороды у нас заметно убавлялось.

      До первых подсолнухов.

      И вот стоит эдакий красавец на чьём-либо огороде, наклонив задумчиво тяжёлую от спелых семян голову. Впитывая своим золотым затылком солнечное тепло. Стоит, возвышаясь, аки гренадер, над своими ещё не вошедшими в полный рост собратьями. Тут же, неподалёку, хозяйка крутится, делая свои огородные дела. Вроде всё тихо и мирно, но чего-то вдруг, ни с того ни с сего, станет ей неспокойно. Мотнёт головой, глядь, а красавец стоит уже безголовый и только толстым стеблем из стороны в сторону покачивается. Да через какое-то мгновение мелькнёт чья то рубаха через плетень.

      Поднимет она крик да вслед за ним кинется. Да куда там! Налётчика уже и след простыл! А тот уже сидит где-нибудь в черёмуховом колке, за деревней, и с восторгом рассказывает свои дружкам, как объегорил тётку Гузеиху. Делясь со всеми своей добычей.

      Всё отдаст, себе даже семечки не оставит. Мол, я себе ещё добуду. А дружки его будут лузгать семечки да похлопывать его по плечу, говоря: "Молодец, Минька! Ловко ты под самым носом у этой вредной тётки такое дело сварганил!"
      И будет Минька сидеть и греться в лучах такой вот мальчишечьей славы, не зная того, что Гузеиха всё ж таки успела по рубашке распознать налётчика. И вот уже она, быстренько передвигая своё сухопарое тело, движется по направлению Минькиного дома, при этом на всю улицу бранясь и нелестно высказываясь в сторону Минькиной родовы. А там, на её счастье и на Минькино несчастье, в это время обедал отец.

      Выслушав от Гузеихи жалобу на сына и все комментарии по этому поводу, отец, мужик суровый, пообещал строго наказать сына.

      И досталось Миньке "по первое число!" Тяжела у его отца рука! Но не это огорчило его. Шалопаем рос Минька, и поэтому с батькиным ремнём он был на "короткой ноге", вернее, ремень не так уж редко бывал и на ноге его, и на том месте, откуда эти ноги растут.

      А огорчило его до невозможности то, что отец к ремню добавил ему ещё и неделю домашнего ареста, загрузив всякой и, по мнению Миньки, ненужной работой. В другое время он с лёгкостью перенёс бы такое наказание, но только не в этот раз!

      На этой неделе собралась их дружная компания на рыбалку, да ещё с двумя ночевками. Пойти решили на дальние рыбные места, на так называемое "Слияние".

       Место, где наша речка впадала в другую, более полноводную.

      На месте их слияния образовалась яма - улово. Любит в таких ямах жировать рыба. Любят на тех ямах рыбаки ту рыбу ловить. Да вот только добраться туда нелегко. Звериная тропа туда дорога. Пока дойдёшь, не раз покаешься, что затеял это предприятие.

      Зато когда ты уже на месте и твоя удочка после первой проводки сгибается в дугу, все твои сомнения разом улетучиваются. Туда нелёгок путь, а назад, да если рыбой гружён под завязку? Поэтому взрослые бывали там не так часто, а нам, подросткам, каждый такой выход за праздник считался!

      Неделю, а иные и того больше, уговаривали родителей, чтобы отпустили.

При этом всё время демонстрируя усердие в труде и необычайное послушание. Лишь бы отпустили! А когда все переговоры успешно заканчивались, ещё неделя уходила на подготовку. Только и разговоров, кто чего берёт, да как бы чего не забыть.
      И вот лежит Минька поздно вечером на кровати, ворочается с боку на бок. Не спится ему. Представляет себе, как дружки его, досыта нахлебавшись наваристой ухи, сидят сейчас у костра и ждут, когда заварится чай. Куда для особого вкуса и аромата всегда добавлялись листья брусники и смородины. А потом полночи будут "гонять чаи" и рассказывать друг другу разные истории.

      И только к утру свалит их сон, уснут прямо у костра. Коротки летние ночи! Покемарят часок-другой - и уже вставать пора. Рыбалка ждёт!

      И от этого всего ещё горше и обидней становилось Миньке.

      А на следующий день придёт к нему его закадычный дружок Генка, который в знак солидарности с Минькой тоже решил не идти на рыбалку. Поговорят они о том о сём. И уже не таким серым покажется ему окружающий мир.

      Как в воду канут вчерашние обиды.

      Уходя, Генка, как бы промежду прочим, скажет, что в деревню к своим родственникам приехала какая-то городская девочка. Ну приехала и приехала... Будет время, посмотрит, кто такая.

      А пройдёт ещё пара лет, и рассорятся вдрызг, из-за этой самой городской девчонки, лучшие дружки. Перестанут друг с другом разговаривать, а при встрече будут зло поглядывать друг на друга. И до того у них дело дойдёт, что будут биться не единожды на кулачках. А когда в конце лета уедет она к себе в город, так и не отдав никому предпочтения, будто пелена спадёт с их глаз.

      Покаются они друг перед дружкой, удивляясь, как такое с ними могло произойти!? И поклянутся они больше никогда не ссориться, поклянутся самой сильной и страшной для них клятвой! Клятвой на крови! Надрежут перочинным ножиком тыльную сторону своей ладони и перемешают между собой свою кровь.

      И станет легче им на душе.

      А тут ещё выяснится, что за лето, как-то не заметно и неожиданно, подросли и похорошели свои, местные девчонки. Причём некоторые ничуть не уступают в красоте той, городской. А кое-кто и превосходит! И опять, сладко заноют в ожидании чего-то их ретивые сердечки. Но, памятуя о данной клятве, они будут всячески стараться избегать всего того, что, по их мнению, может помешать старой дружбе.

      Но это всё произойдёт гораздо позже. А ссоры и драки бывали у нас не так и уж редко. Разбивали друг другу носы и ходили, отсвечивая фингалами. Разорванная во время потасовки рубашка считалась куда большим уроном, чем синяки да ссадины.

      За рубашку-то надо перед матерью ответ держать! "Боевые раны" на мальчишках быстро заживают, так же быстро забываются мальчишечьи ссоры. С вечера - непримиримые враги, а на следующее утро, глядишь, уже вместе чего-то там затевают.

    А затевали разное. И не все затеи были такие уж безопасные. Отсыпет какой-нибудь отчаянный шалопай по-тихому у батьки с охотничьих припасов пороха, а у другого, такого же шалопая, пОджиг (самопал) уже как два дня сделанный лежит и покоя ему не даёт.

      Как-то зарядил свой самопал один такой горе стрелок, но то ли трубка, из которой был сделан ствол, оказалась слабоватой, то ли с порохом переборщили, но вместо выстрела взорвался он у него в руке. Двух пальцев- как не бывало, и двум другим тоже досталось порядочно. И пока мы пытались ему как-то перевязать развороченную руку, тот в горячке, видать, всё переживал: "Как же я буду теперь червяков на крючок насаживать!?"

      После того случая делать такие штуки нас как бабка отшептала.

      А ровно на моё тринадцатилетие объявился в наших краях мой дядька Василий. Доходили иногда до отца про него кое-какие слухи.

      Окончив речное училище, несколько лет бороздил он воды Енисея, да всё больше в северную сторону. Хорошо зарабатывал, но этого ему показалось мало. Стал приторговывать, естественно, незаконно, красной рыбой.    Скупал он недорого в северных краях стерлядку с осетрами да чёрную икру. Однажды попался на этом деле. Пришлось ему писать заявление на увольнение по собственному желанию.

      Хорошо хоть не стали сообщать в соответствующие органы. Ставить, так сказать, пятно на весь коллектив.    Обидно было дядьке, промышляли этим многие, а попался он один. Но денежку на этом прибыльном предприятии дядька "срубил" неплохую.

      После этого подался он на Дальний Восток. Нашёл себе там доходное местечко, что-то связанное со снабжением, и начал усиленно "заколачивать" деньгу. Но и там ему прищемили хвост.

      Дядька был быстрый на подъём. За всё время он так и не обзавёлся ни домом, ни каким-либо имуществом. Скитался всё время по съёмным углам. Обзавёлся он только женой. Да и то он просто был вынужден жениться. Ожидалось прибавление, а избавиться от плода на тот момент его сожительница не захотела.

      А дядька, видать, не хотел лишнего шума, да и алименты платить. Жаден он стал к деньгам! Всё, что-либо где сумел заработать, всё складывал в кубышку. Поэтому и он, и жена его выглядели всё время, как голь перекатная.
      И вот в спешке, оставив своё очередное пристанище, решил дядька податься поближе к родным пенатам. Узнав, что в родительском доме давно уже обитает его брат с семейством, он прикупил по случаю и недорого комнату в бараке в соседнем, километров десять от нас, посёлке. И поспешил навестить своего брата.

      Явились они вдвоём, но не с женой, её он оставил дома, а со своим сыном, стало быть, с моим двоюродным братом - Витькой.

      Был он худощавым и каким-то нескладным подростком. И всего на один год старше меня. Батя был искренне рад видеть брата и племяша. Дядька не стал шибко долго рассиживаться в гостях. Посидев за столом, дядька отозвал отца пошептаться.

      Чуть позже возле дома засигналил грузовик. Это подъехала попутка, с которой дядька договорился ехать назад, до дома.

      Они уехали, а вечером, как бы невзначай, отец объявил мне, что придётся отложить нам покупку мотоцикла. А мы уже всей семьёй мечтали, что этим летом обзаведёмся железным коником!

      Всё, покупка отменяется! Деньги, что были скоплены, отец был вынужден отдать своему брату. Тот предъявил права на часть нашего дома. Отец спорить не стал.

      Витёк оказался парнем что надо! Мы с ним быстро сдружились. Несмотря на его худобу, он был жилистым и очень ловким. Кочуя со своей семьёй из одного места в другое, он так и не успел обзавестись настоящими друзьями.       А вот из сверстников желающих его обидеть всегда хватало. И, отстаивая своё, так называемое пацанское достоинство кулаками, он быстро поднаторел в это деле. Дрался он отчаянно! И вскоре даже старше его ребята не решались задирать его.

      Мать его была малоразговорчивой и вечно какой-то запуганной женщиной. Отец Витьки частенько её поколачивал, не стесняясь делать это при сыне. 

      Обосновавшись на новом месте, дядька завёл большое огородное хозяйство. Благо, свободной земли в этих местах хватало. И взвалил все заботы по нему на плечи своей жены и сына. Как только начинали поспевать первые овощи и зелень, они сразу все шли на продажу. Тётка через день ездила торговать на рынок. А когда заканчивался огородный сезон, тётка работала в школе техничкой.

      Ненормальные отношения отца с матерью сильно угнетали ВитькА. Ему явно не хватало родительской любви. И поэтому, почувствовав теплоту и доброе к себе отношение со стороны новых родственников, он стал часто бывать у нас в гостях.

     В это же самое время мой отец решил, что мне пора приобщаться к печному ремеслу. Но, взяв меня пару раз с собой и видя, что я, по его мнению, не проявляю должного усердия, да и поняв, что это не моё, махнул на эту затею рукой.

      То же самое вышло и с обучением на музыкальных инструментах. После нескольких уроков он объявил матери, что, видать, когда я в детстве спал на берегу речки, все окрестные медведЯ успели потоптаться на моих ушах! Оттого и слуха музыкального у меня нету. Как говорится, дав таланты отцу, природа явно решила отдохнуть на мне.

      А вот отцова страсть к чтению книг мне передалась полностью. За что я всегда был и буду ему благодарен! Читал он много и посвящал этому любую свободную минутку. Прихватывая при этом и время, предназначенное для сна. И нередко можно было наблюдать такую картину. Час ночи, на столе горит керосиновая лампа ( электричество в деревне вырабатывалось от дизельного генератора и подавалось по графику, где-то в районе полночи его отключали), по одну сторону стола, со слов мамы, сидит малый, а по другую старый.

      Сидят, глаза в книжки пялят, зрение своё портят. И она "Властью, данной мне мужем!" разгоняла всю эту шайку-лейку. И мы, недовольно и нехотя, что-то бурча под нос, отправлялись спать.

      Добирался до нас Витёк на попутках. С попутным транспортом проблем практически никогда не было. На дворе были каникулы, время свободного хватало. С раннего утра, сделав всю порученную ему работу, он отправлялся к нам. А вечер обратно домой.

      Потом стал оставаться у нас ночевать. А так как мать его сама справлялась с огородом и кормился он с нашего стола, отцу его было всё равно, где он и что он.

      С середины лета и до начала учёбы жил Витька у нас. Изредка уезжал навестить мать, да и то старался в этот же день вернуться обратно.

      Я ввёл своего брата в курс всех наших деревенских дел. Научил его удить харюзей в нашей речке. При этом пожертвовав ему свою удочку.

      А удочка у меня была особая! Если все деревенские пацаны, да и большинство взрослых, делали себе удилище из черёмухового куста, ошкурив и высушив его, то я пользовался отцовым, который ему подарили в знак благодарности за его работу. Это было бамбуковое, складное, трёхколенное удилище. Красивое, прочное и лёгкое. Предмет зависти всех моих дружков-приятелей! С такой-то удочкой да рыбы не наловить!?...