Прообразы современных интернет-троллей

http://lib.ru/HAECKAQ/wulfila.txt

В Селевкии, метрополии провинции Исаврия, стояли крик и хлопанье дверей. Пререкались о том, како веровать надлежит. Люди подобрались сплошь яростные, снедаемые такими пламенными страстями, что скамьи под ними дымились и камни вокруг плавились.

А император Констанций, хоть и не был еще окрещен, богословские разборки обожал, вечно влезал в церковные споры, а чуть что не по нему – бух кулаком: «Что я велю, то вам и канон».

Представители гражданской и военной администрации в Селевкии, Леон и Лаврикий, поначалу растерялись. Констанций, страшно сожалея, что не может прибыть и лично поучаствовать, поручил им пригляд за святыми отцами. И чтоб не очень там бушевали.

Собрались в базилике, засели. Леон с Лаврикием, как и было велено, там  же  угнездились – наблюдать.

Будучи человеком военным, Лаврикий решительно не понимал, почему после незамысловатого утверждения «Отец не мог иметь Сына, ибо у Него нет жены» такой крик поднялся. Когда  же  в ответ на другое, столь  же  простое заявление целая толпа служителей Божьих поднялась со своих мест и с оскорбленным видом прошествовала к выходу, напоследок шваркнув тяжелой, обитой медными пластинами дверью, Лаврикий сообразил, наконец, что у отцов не все дома.

На другой день (Ульфила в это время у  себя  в деревне вместе с остальными снопы вязал – торопились, пока дожди не зарядили) часть  епископов  заперлась в церкви  и  дотемна шушукалась; двери держали закрытыми,  и  о чем шушуканье  шло , допытаться было невозможно. Про  себя  Лаврикий так решил: ежели они заговор стряпают, он их в барку посадит  и  ко дну всем скопом пустит. А Господь на небе сам разберется, кто там праведен был, а кто нет.

К вечеру прискакали присланные от императора Констанция. Комит Леон обрадовался им, как родным. У них с Лаврикием уж головы трещали. Посланца звали Флавиан. Солдат, что Флавиана сопровождали,  в   казармы  отправили – спать, а самого Флавиана, едва позволив  тому  умыться  и  надеть свежее, погонять принялись, чтобы  шел  и вразумил спорщиков.

Флавиан пошел. Для того от императора и послан был. В запертую дверь рукоятью меча постучали, велели отворить и волю императорскую впустить.

Подчинились.

В базилике душно было, как в бане. Господа  епископы  все красные, распаренные. Осипшими голосами осведомились, какова  же  воля государева.

– Завтра вам воля будет, – сказал им на то Флавиан. Все-таки патриций он был римский, а нос задирать – тому при дворе хорошо обучают. – Сейчас спать идите.

Назавтра двери оставили широко  раскрытыми . Собрали всех.  Епископы  уже приготовились крик поднять, уже и огненные взоры метали, прожигая друг друга насквозь…

 Начал  комит Леон – Лаврикий отчаялся разобраться и сидел теперь потухший.

Леон для  начала  рявкнул:

– Тихо!

И взвод легионеров в  раскрытых  дверях замаячил.

– Государство римское гарантирует вам полную свободу высказываний, святые отцы, – более любезным тоном продолжал комит.

– А солдаты зачем? – спросили его возбужденно.

– Солдаты представляют здесь римский народ и нужны для того, чтобы вас до смертоубийства не допустить, – ответил комит со сдержанным злорадством. – Я отвечаю в этом городе за порядок среди гражданских лиц. Мне совершенно не нужны здесь трупы  епископов .

 И  уселся рядом с Лаврикием, демонстративно положив меч в ножнах  себе  на колени.

Повисла похоронная тишина.

– Ну так продолжайте, – уже наилюбезнейше обратился к  епископам  Леон. Он был доволен.

Флавиан, прошумев плащом, встал. Гремя сапогами, вышел вперед. С хрустом развернул послание от Констанция  и  огласил долгожданную волю государеву. Повелел государь отцам церкви, чтобы веровали они следующим образом…

Ну, о чем тут спорить было?

Велено  и  все тут.

Однако Леон с Лаврикием рано торжествовали. Отцы церкви оправились на удивление быстро. От чего-то там отказались, вроде как даже подчинились приказанному, но тут  же , сыскав в прочитанном распоряжении множество прорех  и  щелок,  начали  эти прорехи расковыривать  и  расшатывать.

«А Сына мы называем подобным Отцу».

Впились.

 И  опять посыпалось  и  понеслось: «Сын», «Отец», «сотворен», «не сотворен»…

Наконец, встал один  и  обратился к Леону с нижайшей просьбой удалить из базилики «вон  того   и  еще  того », если комиту действительно дорого спокойствие города  и  он не желает здесь епископских трупов.

Комиту спокойствие было дорого. Потому указанных с заседания попросили – сперва вежливо, после настойчиво.

Настороженные сидели Леон  и  Лаврикий, неприятностей ждали. Флавиан  же  в зубах ковырял – только что из Арелата, с такого  же  сборища, навидался, наслушался.

– Подобен Отцу? – ярился кто-то хриплым разбойничьим голосом. – Подобен? В каком это смысле?  И  до каких пределов?

 Тот , который просил Леона  епископов  удалить, ответил с вызовом, что «по воле, по хотению, но не по существу» – вот как подобен.

Тотчас  же  опять поднялся всеобщий крик  и  гвалт. Орали все одновременно, Десятник, который с солдатами у входа маялся, всунул голову в дверной проем: не случилось ли чего? Комит ему рукой махнул.

Десятник рукоятью меча  начал  в щит бить. Еле спорщиков замолчать заставили.

– Хватит! – крикнул Леон, вскакивая. Его трясло. –  Галдеть   в   кабак   идите .  В   казарме   и   то   приличнее   себя  ведут .

 Епископы   замерли   с   раскрытыми   ртами .  Они   же   только   начали …

– Мы должны выработать формулу, – запальчиво начал один.  И  этот тоже осип, кричал не хуже прочих.

Десятник высказался в  том  известном смысле, что «караул устал». И Леон с Лаврикием не без удовольствия разогнали собор. Разобиженные, уходили  епископы  из базилики. Очень уж городские власти их сегодня обидели.

Через день до Леона донесли, что несколько отцов опять собрались вместе, что-то там постановили между  собой  и готовы вновь открыть баталию. Ну, богословские споры, «подобен», «не подобен» – это пожалуйста, только не у меня в городе. А вот административное самовольство, ими проявленное (и о таком донесли), – это уже много серьезнее. И как есть он, Леон, чиновник на государственной службе и покой Империи для него превыше всего, то и допустить, чтобы из вверенного ему города исходили беспорядки, он никак не может. Эти-то, которые после разгона опять сошлись, отлучили и низложили нескольких своих противников. В частности, предали анафеме епископа Евдоксия и самоуправно сместили его с Антиохийской кафедры, а вместо него избрали из своей среды какого-то Аниана.

Леон ничего против Аниана не имел. И к этому Евдоксию особой приязни не питал – от хриплых каркающих воплей «сотворен, сотворен» до сих пор в ушах звенело. Но Антиохийская кафедра – вот что важно. Довольно с Империи и Александрийской, где что ни год, то драки в храмах, поджоги, битвы и расправы.

И не мудрствуя лукаво, арестовал Леон этого Аниана, а прочим весьма настоятельно рекомендовал Селевкию Исаврийскую покинуть.

Недовольное ворчание разъезжавшихся епископов преследовало комита аж до самого Рождества.