11. 05. 2002 — 11. 05. 2018 = 16 часть 1 ("Штрихи")

11. 05. 2002 — 11. 05. 2018 = 16

      Сегодня исполняется 16 (уже шестнадцать!) лет со дня нашего переезда в Германию.

      16 лет мне исполнилось в 1962 году.
      Я был уже в 10 классе, и, если бы тогда не добавили еще год учебы, то уже кончал бы школу. Сколько чего было уже позади: дошкольная жизнь, четыре школы, в том числе музыкальная, переезд и учеба в Туапсе (где я благополучно и закончил учебу по скрипке), болезненный развод родителей, возвращение в Тбилиси и опять новая школа…
      В общем, был прожит немалый и очень важный отрезок жизни.

     А 16 же лет тому назад начался совершенно новый ее этап.
      К тому времени у нас с Ниной были позади тридцать лет семейной жизни — мирной и военной, в тепле и в холоде, во всеобщей разрухе и развале… У обоих скончались в России отцы… мне-то еще удалось проскочить через границу и похоронить его, а вот Нине уже нет… В общем, всяко было…

      Дети учились на немецком факультете иняза — благо бабушка-немка, да еще и одна из лучших педагогов немецкого языка.
     Правда, в смутные годы первой половины 90-х годов, в период гражданской войны (когда практически не ходил общественный транспорт, не было отопления, свет и воду давали на короткий период пару раз в сутки), учебный процесс в институте естественно, тоже нарушился, так как зачастую преподаватели не могли добраться до института, расположенного на краю города, или невозможно было долго находиться в промерзших аудиториях.
     Не раз бывало так, что наши дети, пешком, через полгорода добравшиеся до института по снежной жиже, возвращались домой насквозь промокшие и замерзшие, а потом не могли отогреться и обсушиться у единственной керосинки, на которой надо было еще и еду приготовить. А достать керосин, который по цене сравнялся с бензином, уже зашкалившим за все немыслимые границы, — это было очень и очень непросто, а иногда и рискованно, потому что в очередях (в том числе и за хлебом) происходило всякое, вплоть до стрельбы.

      Как раз в это время, в 1991 году, было положено начало объединения потомков немецких переселенцев, что привело к созданию Ассоциации немцев Грузии «Айнунг» (старинное немецкое слово, означающее «Единение»), первым Президентом которой стал профессор госуниверситета, германист  Нодар Курдиани.Именно благодаря его активной деятельности и авторитету, Ассоциации, первой в постсоветском пространстве, удалось добиться постановления правительства, дающего немцам Грузии права на восстановление своей национальности, фамилии и пр.

     В этот же период, благодаря отцу и сыну Драйлингам, возродила свою деятельность и Евангелическая-Лютеранская Церковь, которую, после их скорого отъзда в Германию, возглавил Гарри Азиков, ставший затем и ее пастором. Он очень много сделал для сплочения людей и создания общин не только в Тбилиси, но и в Рустави, Гардабани — это при всех тех транспортных и финансовых трудностях! (Через несколько лет они с супругой переехали к сыну в Москву, где он занял видный пост в Евангелической Церкви России).

(На фото: Президент Нодар Курдиани и пастор Гарри Азиков)

     Естественно, что моя теща — прямой потомок вюртенбергских швабов, переселившихся в Грузию в 1817-18 годах по инициативе генерала Ермолова и согласно указа царя Александра I, — вступила в Ассоциацию вместе со всей семьей. И не просто вступила, а начала заниматься обучением немецкого языка членов Ассоциации. (Так как появилась возможность подачи документов на выезд в Германию, то желающим выехать надо было пройти собеседование в немецком посольстве, чтобы доказать хотя бы минимальное знание языка).

     Как я говорил, уже шли военные конфликты, был какой-то беспредел со стороны различных вооруженных образований…Разбой, грабежи, убийства стали уже повседневными явлениями. Положение было очень тяжелым. Уже сгорел наш с мамой дом, стоявший в эпицентре военных действий в центре Тбилиси.
Шли постоянные демонстрации и столкновения между сторонниками и противниками экс-президента Гамсахурдия...

     Поэтому было решено подать в немецкое посольство заявление о выезде на ПМЖ в Германию. И к ученикам тёщи добавилась сперва Нина, а потом и я. Правда, надо признаться, ученик я был нерадивый — часто пропускал занятия.    

    (Кстати, довольно скоро мы получили отказ... Без объяснений).

     А жизнь продолжалась. Шёл уже не то конец 93-го, не то начало 94-го года, когда специалисты из Германии провели отборочный конкурс среди студентов вузов и Гоги (он был тогда на последнем курсе) предложили поехать на месячный летний курс, а Лене — на семестр учиться в Университет г. Бамберг. Конечно, отправить ребенка заграницу на учебу — это была мечта каждого родителя, тем более в условиях того времени, но жену беспокоило совсем другое — как наша «домашняя» хрупкая Леночка самостоятельно справится со всем.
     Она же там с голода умрет, если ее не заставлять поесть!

     Нет, Лена не только выжила, но и закрепилась в университете. Правда, ей не засчитали три года учебы в Тбилиси и пришлось заново пройти все обучение, с первого немецкого курса.Во время каникул она не могла приехать  домой, потому что пользовалась каникулярным временем, официально  разрешаемом студентам для того, чтобы  подработать, — была и сборщицей на конвейере завода, и официанткой в баре…(Но нет худа без добра — в общежитии  она познакомилсь со своим будущим мужем).

     Была уже середина 90-х, когда мы с Ниной впервые выбрались к ним. Сперва мы вылетели к Гоги в Бонн  (где он обосновался, устроившись на работу в Дрезднер-Банк, в котором параллельно обучался и банковскму делу; так он стал «банкиром»), а потом на  его машине съездили к Лене в Бамберг.

     Бамберг нам очень понравился — небольшой уютный городок, где жил известный сказочник Гофман, памятник которому стоит около театра. Своими улочками, замком на горе с прекрасным «Садом роз», откуда открывается чудесная панорама, он нам очень полюбился, и стало понятным, почему Лена решила вернуться туда.

     Кстати, в общежитии, в ее малюсенькую комнату с микроскопическими, но всеми необходимыми удобствами, пришли ее друзья — в том числе и Йоханнес, наш будущий зять.Они с Леной пригласили нас в летний пивной бар на горе, где мы хорошо посидели, пообщались, угощаясь особым «подвальным» пивом в высоких литровых глиняных кружках.

     На ночь мы как-то разместились у Лены, а на другой день она, после прогулки по городу, пригласила нас поехать на обед в недалеко расположенную деревню, которую студенты называли Шницельдорф, потому что в тамошнем ресторанчике были большие порции шницеля со всякими гарнирами.
     Погода была хорошая и мы расположились на открытой веранде второго этажа небольшого собственного ресторанчика в частном доме, откуда открывался вид на хозяйственные посторойки, скотный двор и прочие деревенские пейзажи. Порции мяса были и вправду огромные — я таких более нигде не видел — с горой гарниров и салатом, но вся обстановка была настолько располагающей, что мы с аппетитом уничтожили все подчистую!

А вечером мы вернулись в Бонн.

     Надо сказать, что жили мы в квартире между концертным залом Бетховена и мостом Кеннеди, в двух шагах от городской ратуши и прочих прелестей центральной части города.
     Просыпался я почему-то рано, спускался по коротенькой улочке к набережной Райна, где на клумбах буйно цвели какой-то необыкновенной красоты цветы. Гуляя по набережной, где в это время кроме «собаковыгулятелей» и «дляздоровьябегателей» никого не было, я обнаружил, что на крутом склоне к реке растут многочисленные кусты ежевики, причем, ягоды были такие большие и спелые, что я как-то не удержался и, под удивленные взгляды местных жителей, перелез через ограждение и начал ее собирать.

     Итак, наши дети перебрались в Германию, мы же, сиротинушки, остались в Тбилиси и теперь у нас начались новые переживания — как они там, чем мы им можем быть полезными…

     Надо сказать, что это были годы, когда, вместе с распадом СССР, распадались не только межгосударственные, но и все внутригосударственные системы — пенсионная, здравоохранения, финансовая… Из-за прекращения подачи электричества из России возросла нагрузка на местные электростанции, энергоблоки не выдерживали ее и один за другим выходили из строя.

     Вся республика перешла на режим жесточайшей экономии электроэнергии, воды, которые подавались населению по графику, — на час-другой максимум два раза в день. Отопления вообще не было.
     Производство, электротранспорт стояли — разворовывались станки, кабели, провода, рельсы — всё, как металлом, уходило заграницу. Вырубались леса — на вывоз, а деревья в городах, парках — на растопку. Люди выживали, как могли, — без работы, без зарплаты, без пенсии. Особенно трудно, конечно, приходилось городским жителям, одиноким, больным. Не было денег на хлеб, не говоря уже о лекарствах, обследовании или пребывании в больнице.

     Ассоциация «Айнунг» периодически получала помощь из Германии по линии Красного Креста или «Рабочие Самаритяне» — то мукой, то сахаром, то молочным порошком, но что это меняло!

     К этому же времени относится и начало большой и неоценимой деятельности в Грузии профессора теологии Саарбрюкенского университета, пастора Герта Хуммеля, который, оказывается, с конца 80-х г.г. организовывал поездки студентов на учебу в Германию. В начале 90-х он продал свой дом в Германии и вместе с женой Кристианой переехал в Тбилиси, где на свои деньги начал возводить новое здание кирхи «Примирения», заместо разрушенной в советское время церкви Св. Петра и Павла, а также дом для основанной им диаконической службы.
     Мы с ним познакомились уже в 1997 г., когда он передал в "Айнунг" несколько больших коробок с медикаментами, собранными в Германии. У меня даже сохранилась расписка в их получении

    Потом к диаконической деятельности была приглашена Нина, которая возглавила медицинскую ее часть. После завершения строительства  трёхэтажного здания диаконии в 1999 г., в него на полный пансион поселили десять человек, нуждающихся в уходе.
     Пожалуй, это было спасение для них, потому что во всем городе нашлось бы не так уж много даже не зданий, а помещений, где было отопление, свое электричество от движков, подавалась вода и  даже работал лифт! На кухне готовилась бесплатная еда не только для проживающих в диаконии, но и для нуждающихся членов общины и Ассоциации. Тем, кто не мог сам добраться в столовую, еду или сухой паек отвозили на дом.

     Конечно, врачебной работы было много — Нина консультировала всех нуждающихся в медицинской помощи. Когда требовались узкие специалисты, — мы привлекали наших друзей-однокурсников, или знакомых.
     Однажды, на базе Центра организовывающейся в тот период Службы Семейной Медицины, куда меня пригласили энтузиасты этого дела — профессор Гизо Васадзе и заведующий — Тите Баиндуров, мне удалось собрать практически всех основных узких специалистов (терапевтов, хирурга, травматолога, кардиолога, окулиста, отоларинголога, невропатолога, эндоскописта) и бесплатно полностью обследовать 25 человек, назначить им лечение и даже выдать имевшиеся лекарства.
      (К сожалению, буквально через несколько дней после этого, в помещение ворвалась группа беженцев из Абхазии, с целью поселиться там. Срочно вызвали из дома Тите. Он примчался в Центр, старался как-то договориться с беженцами, но вдруг потерял сознание и скончался. Оказывается, дома он сделал укол инсулина и должен был обедать, но, узнав о случившемся, позабыл обо всем и умер от комы. После этого я, которого он назначал своим заместителем, уже не захотел оставаться там и ушел из Центра).

     В моем институте терапии я не только бесплатно просвечивал членов общины и Ассоциации, но и  заключил  официальный договорс администрацией,  что другие специалисты будут обследовать и консультировать их за полцены. А это было очень немало, особенно, если учесть, что денег у самих пациентов практически не было и за всё платил Хуммель.

     Надо сказать, что необычайно доверчивого священника обдирали, как липку. Не раз его «кидали», но он всё продолжал верить всякой просьбе, бумажке, которую ему приносили, давал кому-то деньги на починку крыши, а крыша оставалась непочиненной (и неизвестно, нуждалась ли вообще в ремонте...)
     Как-то он попросил меня уточнить положение больного в одной из клиник. Я выяснил, что пациенту собирались делать много ненужных обследований и консультаций (врачей тоже можно было понять — другого заработка у них не было). Мне удалось, сохранив коллегиальные отношения, уберечь Хуммеля от ненужных расходов.
     В самое тяжелое в социальном плане время, пастор Хуммель (со временем возведенный в сан епископа) много сделал для создания и объединения лютеранских общин не только в Грузии, но и в Закавказье, для чего ему приходилось, несмотря на смутное и опасное время, часто выезжать в различные районы. Во время одной из таких поездок в Абхазию, он попал в автоаварию и получил травму черепа. Очевидно, вследствие этой травмы у него образовалась сосудистая аневризма, которая в 2004 г. привела к смертельному кровоизлиянию в мозг.
     Эстафету переняла его супруга — Кристиана, которая, с помощью друзей, различных благотворительных германских организаций и частных пожертвований, продолжила дело, начатое мужем, — этим безусловно неординарным и необыкновенной души человеком.

(На фото: супруги Герт и Кристиана Хуммель и церковь Примирения)

     В конце января 2002 года мы получили неожиданное сообщение сперва от Лены, а потом и по почте, что нам дали разрешение на выезд в Германию! Оказывается, она опротестовала первое решение и при повторном рассмотрении документов, его пересмотрели.
     Собственно говоря, к этому моменту мы уже свыклись с мыслью, что находимся «в отказе», но, видя, что все идет к тому, что дети останутся жить в Германии, хотелось, естественно, быть поближе к ним, чтобы быть им в помощь. Так что лучшей возможности перебраться в Германию, чем по линии потомков немецких переселенцев, у нас больше не было бы.
     Основным омрачающим фактором для меня было то, что мама оставалась в Тбилиси одна. Но тогда я думал, что смогу часто приезжать к ней, или забирать ее туда. Надо сказать, что сама мама держалась стоически, узнав наше решение, хотя, оказывается, как я узнал гораздо позже, по ночам плакала, думая, что мы уже не увидимся.

     Как бы там ни было, через три недели у нас было собеседование в посольстве, где были получены все необходимые документы. Начались предотъездные волнения и хлопоты.
     Кроме многого другого пришлось распрощаться с моей «птичкой» — «Запорожцем», который подарил другу, Муради Васадзе,— тому самому мастеру, который ее реанимировал каждый раз.

      Буквально за неделю до вылета, помогая спускать на носилках по лестнице больную из Ассоциации, которую выписали из больницы, я, выходя во двор вперед спиной, не заметил, что кто-то приоткрыл канализационный люк, и провалился в него. Слава Богу, что зацепился за край, но всё же порвал какую-то связку левого колена. Травматологи, в том числе наш друг, обследовав меня, настаивали на операции, но об этом уже не могло быть речи — билеты были на руках. Холод, эластический бинт — так и скакал последние дни на одной ноге.     

       Очень трогательно прощались с Ниной на работе, куда она ходила до последнего дня.

          Итак, всё позади... Уложив нехитрые пожитки в три вместительные черные сумки (куда еще таскать тяжелые чемоданы — тогда у нас еще и не продавались с колесиками), мы отбыли из Тбилиси, а через несколько часов — приземлились во Франкфурте, на земле исторической родины тёщи.

Встречали нас огромная надпись в зале аэропорта:

«Endlich zuhause!» («Наконец-то дома!»)

и дети.

Окончание  см. http://maxpark.com/community/4707/content/6358995