Почему кириллицу столь отчаянно ненавидят

Кириллица – самый ненавидимый и гонимый алфавит на свете. 

Так было при его рождении, когда св. Константина-Кирилла травили сторонники «трехязычной ереси» (согласно которой, христианское богослужение может вестись только на языках, на которых была начертана табличка на кресте Христовом: иврите, греческом и латыни).

Так было, когда его брата святителя Мефодия немцы бросили в заключение в монастыре Райхенау, а папство запретило славянскую литургию.

Но так обстоит дело и сегодня.

Демонстративный отказ от кириллицы становится символом стремления к «евроинтеграции» и «общечеловеческим ценностям», а потому ханы и курултаи всего незалежного пространства вот уже четверть века задрав штаны декириллизируются, не считаясь ни с какими последствиями, включая искусственную неграмотность своих народов.

Интересно, что такая ненависть почему-то существует только к кириллице.

От успешно вписавшихся в Запад японских самураев и не менее успешно влившихся в капиталистический рынок китайских коммунистов никто не требует отказаться от иероглифов или слогового письма.

Победитель Евровидения Израиль пользуется до наглядности азиатским алфавитом, который вместе с его древним языком пережил в прошлом столетии новый расцвет.

В ту пору, когда цветут армянские и грузинские революционные розы, никому не приходит в голову заявлять, что ради вящей евроинтеграции этим народам нужно бы поскорее отказаться от своих алфавитов.

И только русские и пространство русского мира, а также сохранившие кириллицу народы, находятся под воздействием беспрецедентной по интенсивности антикириллической компанейщины, начавшейся отнюдь не сегодня.

Начнем с того, что любой разговор о кириллице обязательно начинается с пафосного надутого уточнения, что никакая она не кириллица.

Мол, св. Константин изобрел вычурную глаголицу, которая долго не продержалась и была вытеснена (а некоторые настаивают даже, что силовым путем, о чем свидетельствуют палимпсесты – рукописи, где были стерты глаголические надписи и поверх нанесены кириллические) составленным св. Климентом Охридским алфавитом, который мы и называем кириллицей.

Гипотеза о первичности глаголицы была выдвинута словацким ученым Шафариком еще в середине XIX века и под нею было столько же научных, сколь и политико-религиозных оснований.

Святой Кирилл к тому моменту уже рассматривался как символ славянского единства и самобытности. И если бы он изобрел кириллицу, письменность православных народов, то получалось бы, что православие – это настоящее славянское христианство, что ни лично Шафарику, сыну евангелического пастора, ни западным панславистам, относившимся с подозрением к православной России, не могло нравиться.

Нейтральная, никого не касающаяся не используемая уже глаголица (к тому же иногда начертательно совпадающая с латиницей), подходила на роль примиряющего западных, восточных и южных славян, православных, католиков и протестанов «аутентичного кириллова алфавита» куда лучше. А дальше высказанная авторитетом гипотеза перешла в стадию самоподдержки.

Хотя тезис «глаголица – кириллова азбука» встречается с неразрешимыми противоречиями. Миссия солунских братьев состояла в укреплении византийского влияния у славянских народов, среди которых уже использовалось письмо с помощью греческих букв.

Зачем св. Константину было «изобретать» вычурное непонятное письмо с латинскими элементами, вместо понятного и ближе стоящего к греческому?

Как ученики почитаемого сразу после смерти как святого Константина-Кирилла осмелились бы, во-первых, уничтожить большую часть книг с изобретенным им письмом, а во-вторых приписать ему азбуку, которой он не создавал?

Всё это настолько противоречит известным нам фактам о миссии святых Кирилла и Мефодия, что гипотезу «глаголица – это кириллово письмо» можно считать невероятной.

В её случае речь идет либо о докирилловском славянском письме, развивавшемся в Хорватии и Моравии, либо как раз о локальной переработке кириллицы, появившейся в результате гонений на неё немецких «трехязычников».

Напротив, есть все основания полагать, что св. Константин-Кирилл изобрел для славянского языка именно ту азбуку на основе греческого алфавита, которую мы и называем «кириллицей» и с её же помощью сделал первые переводы из Священного Писания и православного богослужения.

То, что дело обстояло именно так, подтверждают и археологические данные.

Св. Климент Охридский, ученик Солунских братьев, которому глаголическая теория приписывает изобретение кириллицы, скончался в 916 году. К моменту его смерти распространение кириллицы было уже повсеместным.

В русском Гнёздово, под Смоленском, могильнике при крупном торгово-транзитном центре, найдена древнейшая кириллическая надпись на территории России выцарапанная на глиняном сосуде. Найденные в том же захоронении дирхемы датируются самое позднее 908 годом, то есть, с учетом скорости монетного оборота в тогдашней восточной Европе, захоронение произошло в ближайшие к этой дате годы.

На амфоре четко выцарапаны несколько букв «ГОРОУNА». Все эти буквы однозначно кириллические, со специфичным именно для ориентированного на греческий алфавит написанием, выдающем себя в частности в букве «а».

Некоторые споры идут только вокруг знака N (старокириллическое написание буквы «наш» – строго горизонтальная черта появилась в ней не сразу), некоторые видят в загогулине наверху букву «ш» и тогда надпись бы читалась как «горушна» (что толкуется как «горчица») или «горунша», другие видят в ней обычный охранный знак. Наиболее вероятно, перед нами обычная подпись на горшке: «Горуна». То есть этот сосуд принадлежал обладателю славянского имени Горун (распространенного в Болгарии).

Но всё это детали. Важен сам факт. За десять лет до смерти мнимого «изобретателя» кириллицы – св. Климента это письмо уже использовалось для тривиальных подписей на горшках, что означало как грамотность владельца, так и наличие вокруг – и в Болгарии, и в Гнёздово достаточного количества тех, кто может его прочесть.

Разумеется, такая скорость распространения этого письма в эпоху крайне малоинтенсивных информационных обменов, когда не было ни интернета, ни книгиопечатания, причем распространение не в церковной и придворной среде, не в высокой книжности болгарского царства, а в повседневном купеческом обороте, говорит о том, что к моменту смерти Горуна кириллица была не нововведением еще здравствующего св. Климента, а уже более полувека повсеместно распространяемым наследием св. Кирилла.

В районе 910 года кириллические буквы добрались на горшке уже до северных окраин славянского мира.

С тех пор они там и поселились и на них написаны уже не бирочки от воров, а важнейшие произведения мировой литературы, включая её величайшие романы.

Русский стал одним из универсальных языков мировой культуры, причем сделал он это не «вопреки» кириллице, а благодаря ей. Ни один из соседних латинографических славянских языков даже близко не достиг такой культурной интенсивности.

При всём уважении, Сенкевич – не Толстой, Гашек – не Достоевский, и даже Кафка написал по-чешски всего несколько писем.

Кириллица оказалась для русского языка своего рода охранной грамотой, засечной чертой,

 

которая выполняла одновременно две функции.

С одной стороны, сдерживала поток иноземных заимствований, перемалывала их, в результате чего интенсивно наполняемый под воздействием административного ресурса иноязычными словами наш язык их перемалывал или выплевывал.

Несмотря на все нововведения Петра Великого мы говорим не «виктория», а «победа», не «конфузия», а «поражение», не «першпектива», а «проспект».

При этом наша кириллическая письменность требовала того, чтобы мы вытесняли иноземцев не «автохтонными» славянскими словами, каковых в латинизированных славянских языках порой и поболе будет, а лексиконом высокой древнерусской литературы, церковнославянизмами, то есть наследием Кирилла, Мефодия и их продолжателей как переводчиков и творцов православной славянской культуры.

При этом и полезные нашему языку заимствования мы можем себе позволить не отвергать именно благодаря кириллической перекодировке.

Потому что будучи записаны кириллицей они тем самым уже наполовину русифицируются, перестают торчать иноязычными вкраплениями, как, к примеру, бесчисленные латинизмы в польском.

Наша кириллическая азбука – это декларация нашей цивилизационной независимости, тот волшебный барьер, который ограждает святыню русской речи от растворения в глобальном «пиджн-инглише».

И именно поэтому кириллицу столь отчаянно ненавидят – в том числе и в России, в том числе и вроде бы русские люди, которые, однако, свято уверены в том, что у «белых западных богов» всё устроено лучше.

Сколько тон яда и чернил излито на трактаты об «уродливой корявой кириллице» и о том, как славно было бы заменить её латиницей.

Один раз, впрочем, в эпоху, когда бесы разгулялись по Русской Земле особенно вволю, почти попытались.

В ноябре 1929 года Наркомпрос Луначарского создал специальную комиссию по латинизации русского языка. Задача была прописана четко – дерусификация, деклерикализация, разрыв с алфавитом, который «является алфавитом самодержавного гнета, миссионерской пропаганды, великорусского национал-шовинизма… алфавитом национал-буржуазной великорусской идеологии». Комиссия решила «признать… что переход в ближайшее время русских на единый интернациональный алфавит неизбежен».

Только латинский алфавит соответствует задачам истинного интернационализма

 

(то есть дерусификации) сообщал в 1932 году в книге «Латинизация – орудие ленинской национальной политики» некий Хансуваров.

Впрочем, в 1933 году, обнаружив приход в Германии бешенных национал-реваншистов, советские вожди задумались: а что если пролетарии, не имеющие отечества, не захотят защищать и своё большевистское начальство?

И начался пусть ограниченный, но разворот в сторону «советского патриотизма» от интернационалистического космополитизма.

Латинизаторские проекты прикрыли. Вместе с ними прикрыли и движение эсперантистов, адептов «универсального языка» на латинской основе, которые на вопрос «кто ты?» гордо отвечали «satan», то есть член SAT – Всемирного Безнационального Союза.

Политбюро приняло решение кириллизировать даже те языки нацреспублик, которые были до этого в рамках ленинской национальной политики столь же принудительно латинизированы.

И вот сегодня тот же Казахстан возвращается как якобы к своему «наследию», к кривляниям и ужимкам советской латинизации, с 1929 по 1940 действовавшей в автономной, а с 1936 году – союзной (расчленять Россию на части советские вожди не забывали даже играя в патриотов) республике.

Трудно даже представить какой уровень функциональной неграмотности, и какая степень культурного дефолта ждет новое поколение казахов.

Большая часть литературы художественной и научной созданной на казахском языке за эти годы будет полностью упразднена. Игра слова в названии романа классика казахской литературы (еще живого и протестующего против латинизации) Олжаса Сулейменова «Аз и Я» будет непонятна его соплеменникам, поскольку ни об «Аз» ни об «Я» они уже ничего знать не будут.

Приведет это к еще большему понижению статуса казахского – к чему он будет вообще, и не проще ли будет сразу же перейти на английский, надеясь на то, что возьмут сразу в «Асашай».

Впрочем, что нам до Казахстана (ну кроме судьбы живущих там миллионов русских, которые тоже окажутся в ситуации языкового прессинга), если на нашей суверенной территории, в Татарстане, нет-нет да вновь возобновится ползучая латинизация, несмотря на многократные запреты, наложенные федеральным центром, включая Конституционный суд.

И всюду одно и то же:

кириллица мешает слиться с «цивилизованным миром».

 

Она, в представлении фанатов латинизации, не сохраняет национальные языки, а наоборот, стирает их в правильном направлении – английском, в то время как кириллица стирала в «неправильном» – русском.

Вопрос о кириллице оказывается, таким образом, не вопросом об алфавите и экономии бумаги. Вообще, в целях экономии, лучше не ограничиваться алфавитом, а сразу начинать борьбу с флексивной природой русского языка – вспомните шутку про десятки русских слов, переводимых на английский как «run».

Это и не вопрос об эстетике букв. Эстетика вообще вещь зачастую субъективная – я знаю мало более прекрасных букв, чем ненавидимая декириллизаторами «Ф».

И если говорить о красоте, то нужно вести речь о том, чтобы наш гражданский шрифт вернулся от послепетровской и большевистской огрубелости к своим изысканным славянским корням, чтобы в него вернулись ижицы и юсы. Чтобы наши дети могли читать древнерусские и славянские тексты свободно, без переучивания.

Вопрос о кириллице – это вопрос о существовании или несуществовании русского мира, русской цивилизации.

Русский Мир – это пространство на котором главенствует кириллица, необоримой стеной противостоящая любому другому господству, любой другой цивилизации, облекающей свои глобалистские притязания и в форму экспансии алфавита.

Но мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово.

Егор Холмогоров