Виталий Юдин. Дети войны

                Читая лучший учебник истории по письмам военного времени, нельзя не обратиться к «Живой памяти» — «Детям войны».  Детям, родившимся незадолго до  начала войны, ровесникам  В. Высоцкого, как и тем, кто появился на свет  непосредственно в трагические годы войны. Они учились читать по складам, читая  похоронки, выживать, питаясь  впроголодь. Печально, что Россия — одна из немногих стран, где до сего дня не узаконен статус «Дети войны».  

  Для нас, детей послевоенных лет, «Живою  памятью» о войне, были фронтовики, возвращавшиеся  с Великой Отечественной Войны, искалеченные,  инвалиды. Их можно было даже  потрогать, заглянуть  в глаза, но о войне они  рассказывали  редко. Шорох подшипников самодельной деревянной тележки, выкатывавшейся  из соседнего переулка, перекликался  с шорохом подшипников наших самодельных  самокатов и замирал.  Мы стояли остолбенев.   Перед нами — фигура чуть меньшего роста, чем мы, только без рук и без ног. Солдат катился по асфальту, отталкиваясь деревянными культями, под перезвон медалей,  приколотых на гимнастёрке. Война  в идеалистическом детском восприятии,  ассоциировалась с  геройством, приключениями, салютом, парадом и  вдруг, обретала страшные черты.  Это картина запомнилась в детском сознании настолько сильно, что само слово — война, приводило в содрогание омерзительностью деяний.

  Всем из когорты «Живой памяти», включая ветеранов и инвалидов, уже много лет и жаль, что  голосов их  почти не слышно, чтобы пожалеть тех, кто, в  дни празднования  Победы,  множит  наклейки на автомобилях: «1941-1945 Можем повторить».

 Левый глаз прикрыл, а правым вижу –                              Памяти отца танкиста

Львов. Каштаны. Первый день войны.

Танк отца пылает обездвижен,

И минуты жизни сочтены.

В копоти, осколках, задыхаясь,

два танкиста распахнули люк.

Разгребая наступивший  хаос, —

Смерти оказалось недосуг.

Полз отец с механиком  меж траков

В днища ближних танков  колотя, 

Чтоб открыли.

Подорожник плакал—

крупною  росою, как дитя.

Карты местности —

 в планшетах офицеров,

Рядовым не выдавали карт.

 Видимо, решив:

 Надежда,  вера —

Лучшие помощницы солдат.

Весь в крови, по памяти, вслепую

 вёл отец машины  на прорыв.

 Кроки карты мысленно стыкуя…

Справа взрыв, по центру, слева взрыв.

На чужбине нет родного крова,

Чтобы в  просьбе голову склонить.                                             

Польское  не умоляет  слово:

Proszę pani, (заикаясь), pić!

Мама и две маленьких сестрёнки

В этот час — у тыловых  чинуш,

а во рту ни капельки, ни  корки

и вопрос с издёвкой:

— Где твой муж?

При налётах с грузовых вагонов,

под  бомбёжкой с детками — в бурьян…

Кто их вверг, десятки миллионов,

 в «шапкозакидательский»  обман.

Маму, посидевшую голубку,

Провиденья случай — пощади:

с дочерью, вцепившеюся в юбку

и малюткой, спавшей на груди.

Не привыкнуть к папиной обиде:

«Ты, сынок, запомни, наконец?

Справа встань! Чтоб я тебя мог  видеть».

Говорил, когда мы шли, отец.

Нам – война?  Блистанье фейерверка!

А отцу — Война,  в который раз—

Докторами, сталинского  ВТЭка,

Вывернув его пустое  веко,

Каждый год  найти пыталась  глаз.