"КАРАТЕЛЬ"

Каково это – стремительно освобождать свою землю, а потом вынужденно отступить с отвоеванных территорий, оставив местных патриотов на растерзание оккупантам? Каково это – знать, что те, кто еще вчера тебе помогал, сегодня поплатились за это жизнью? Каково это - жить в ожидании возможности спросить с врага за все то горе, которое он принес в тысячи семей, и знать, что не дашь ему жить спокойно, пока он сполна за все не ответит?

Все это стало неотъемлемой частью жизни каждого военного, кто пошел защищать Украину не по принуждению, а потому что считал это своим долгом. Со всем этим живет и командир 503 отдельного батальона морской пехоты Вадим Сухаревский

Командир 503 отдельного батальона морской пехоты Вадим Сухаревский (позывной "Барсук") в начале войны командовал третьей ротой 80 бригады, на долю которой пришлось немало горячих точек этой войны. В частности, это подразделение участвовало в обороне Луганского аэропорта и пробиванию к нему "дороги жизни" – когда ЛАП оказался в окружении. Сегодня 503 батальон успешно держит свой участок фронта на мариупольском направлении.

- Вадим, расскажите о нынешней ситуации в зоне ответственности вашего батальона. Насколько близко находится противник?

- На нынешние позиции мы зашли всего несколько недель назад. Ситуация стабильно напряженная, дистанция от противника в районе обороны в среднем составляет 300-400 метров. Но есть позиции, где расстояние до врага – всего 60 метров.

- Очень близко.

- Да. В зоне нашей ответственности идет мощная снайперская и контрснайперская борьба. Хорошо, что эта зона для нас не нова, ведь в этом районе мы воюем с конца 2015-го практически безвылазно. Поэтому мы просто вернулись туда, где все знаем практически на зубок, от "А" до "Я". Где 90% всего, что сделано – сделано нами.

Хотя должен отдать должное нашим предшественникам, которых мы сменили. Они достойно воевали и удержали те позиции, которые нам достались очень дорогой ценой. До ротации в батальоне у нас было более 70 раненых и около десятка безвозвратных потерь.

Единственное что плохо – это то, что в инженерном отношении очень сильно противник поработал.

- Еще сильнее закопались? Когда это произошло?

- Недавно. Они работали над укреплениями и пытаются делать это и дальше. Но ничего у них не получится! По крайней мере, мы делаем все, чтобы и дальше не получалось.

- Чем они вооружены сейчас?

- Вооружение у противника – полностью вся номенклатура. Начиная от стрелкового оружия и заканчивая танками и реактивными системами. Но сейчас ожесточенной артиллерийской борьбы нет. На короткой дистанции идет активная работа в плане стрелкового вооружения.

- Снайперы работают с той стороны часто?

- Да, случается.

- Кто стоит по ту сторону – знаете?

- Так называемый 9-й полк. Мотострелковый штурмовой полк морской пехоты – краткое название со всеми исходящими.

Но у нас – батальон зубастый, мощный. Дислоцируемся мы в Мариуполе. В ноябре прошлого года стали отдельной воинской частью. До того были линейным батальоном 36-й бригады. На вооружении имеем БМП-1, БМП-2, плюс свою артиллерию собственную – поэтому чувствуем себя уверенно. Есть возможности работать.

Костяк батальона составляют ребята, которые уже немало повоевали. Мы имеем славу боевого подразделения, поэтому часто ребята, которые воевали в 2014-2015 годах, немного отдохнув на гражданке и решив вернуться в армию, идут именно к нам.

Так и сформировался костяк батальона – из ребят, воевавших здесь, которые знают противника и показывают хорошие результаты. Процентов 90 бойцов батальона воевали, а около половины – прошли самую горячую стадию войны в 2014-2015 годах.

Поэтому Мариуполь в относительной безопасности.

- Серьезная сила.

- У нас в батальоне только сержанты и рядовые (не говорю уже об офицерском составе) получили множество самых высоких государственных наград. Есть орден Богдана Хмельницкого и более 40 орденов "За мужество" и других наград от Генерального штаба, президента, министра обороны...

- Вы с 503-м батальоном с самого начала его существования?

- Не совсем. Я принял батальон в 2016 году, когда ему был неполный год со дня формирования.

- Очень отличается батальон тогда, в 2016-м, и сейчас?

- Об этом не мне судить. Но, в принципе, да. Сейчас я, как военный, доволен работой. А тогда – не очень.

В то время я как раз выпустился из Национального университета обороны имени Черняховского, по распределению попал в морскую пехоту и принял этот батальон. Командир бригады сразу предупредил: батальон сложный.

- В чем именно?

- Ограничимся тем, что это были люди из 4, 5, 6 волн мобилизации. Очень много любителей алкоголя, сломанная техника, глобальный некомплект офицерского состава...

А теперь мы имеем все. И своих снайперов, и свою артиллерию, и свои беспилотники...

- Но вы себе представляете, куда бы хотелось расти?

- Не хочу…

- Почему так?

- Я – отец. Это – мои дети, моя семья. Переходить куда-то на новую должность не хочется, потому что еще не закончил то, что запланировал. Вот когда закончу – тогда можно будет думать.

Командир 503 отдельного батальона морской пехоты Вадим Сухаревский

- Наверное, ни для кого уже не секрет, что по ту сторону рядом с местными сепаратистами воюют и россияне. Сколько их сейчас – есть данные?

- Я вам не открою тайну, если скажу, что те, кто гниют в окопах и создают массовую стрельбу – это расходный материал. А командное звено на уровне рот, батальонов, полков – исключительно россияне.

- Подобное пребывание в роли "второго сорта" как-то сказывается на настроениях местных боевиков?

- Из того, что нам известно, массовые побеги, самовольное оставление места службы и отказ от выполнения приказов – все это есть. Но с другой стороны, и зарплата, которую платят наемникам, побуждает представителей низших слоев общества идти воевать.

- Идейных нет? Чисто за деньги?

- Пришлось за годы войны сталкиваться с разными. Чем думают люди, которые направили ее, эту войну, в Украину? Разумными я их никак не назову. Как сказала жена моего друга, все люди с интеллектом выше среднего – на нашей стороне. У кого ниже – они там.

503 отдельный батальон морской пехоты

- ДРГ заходят к вам?

- В прошлом году были случаи. Как я уже упоминал, у нас есть позиция, максимально приближенная к позициям противника – всего 60 метров. И в туман их ДРГ запрыгивала. Мы ранили троих, одного убили. После этого к нам уже не лазили.

А был случай, за который шесть моих ребят получили награды: один – орден Богдана Хмельницкого, остальные – ордена "За мужество" (два из них - посмертно).

При контрнаступлении мои бойцы позапрыгивали в окопы противника и вступили фактически в рукопашный бой. В результате убили 9 человек и 16 ранили. А еще они отбили две танковые атаки (вплотную танк выезжал на 200 метров) и фланговые атаки с БМП.

Так четыре морпеха на высоте сражались. Потому что двое еще на подходе погибли, их убили очередью из пулемета...

- Приходилось пленных брать?

- В 2014 году майора РФ брали, и сепаров, двух зампотылов – одного с "ДНР", другого – с "ЛНР"...

Историй много. Под Славянском, например, 2 мая 2014-го взяли мы 3-й блокпост со стороны Изюма. Суровый бой был... Два Ми-24 тогда сбили сепаратисты. Но блокпост их мы таки взяли.

И, соответственно, тогда начался пропускной режим. Еще жив был генерал Кульчицкий, он привез нам усиление, первую роту свою, которая позже стала носить его имя и стала основой для будущей Нацгвардии – на тот момент она еще только формировалась. И моя рота была с ротой Кульчицкого.

Так вот, пропускной режим. Останавливаем джип. И чисто случайно боец ​​возле ручки переключения передач под кожей нащупал гранату. Начали тщательно проверять машину –нашли форму, помповик, пистолет, ножи и, не поверите, большой черный...фаллоимитатор.

Позвали меня, показали это все. Владелец джипа начал было рассказывать, что везет это все сыну. При этом воинской части, рода войск, города, где служит сын, он назвать не смог. То есть все было понятно.

- А зачем сыну фаллоимитатор?

- Я тоже не удержался, чтобы не спросить, для чего. Он долго думал, а потом сказал, что когда доживу до его возраста – узнаю. А когда мы уточнили, имеет ли это отношение к массажу простаты – не ответил, застеснялся.

Когда же мы начали проверять его документы – под водительским удостоверением нашли еще одну "корочку" – "заместителя командующего армии ДНР по тылу".

А зампотыла "ЛНР" мы вместе с "Айдаром" под Луганским аэропортом взяли. Миллион рублей предлагал, чтобы его отпустили.

А под Славянском взяли батюшку с АКСУ. Из Московского патриархата. Машины проверяли. Движение ограничено – соответственно, большая очередь стояла. И он там начал подстрекать матерными словами толпу, возмущаться. В конце концов мы не выдержали, прижали его к машине. И уже животом к машине когда поворачивали - услышали звук удара чего-то металлического. Рясу поднимаем, а там – АКСУ, патронташ, все как полагается.

- Не единожды говорили, что в церквях Московского патриархата и наводчики были, и боевиков прятали...

- Знаете, я своего отношения никогда не скрывал и буду до конца своих дней утверждать, что УПЦ МП – это раковая опухоль на теле нашего государства. И ее надо удалять хирургическим способом – как явление.

Под Славянском точно было известно, что сепаратисты благословлялись и крестились в храмах Московского патриархата. И боеприпасы сепары там прятали, и снайперские группы у них ночевали, скрывались...

- И, наверное, никто не может гарантировать, что в настоящее время ничего подобного не происходит?

- Я уверен, что происходит. Поэтому и говорю, что для меня Московский патриархат – абсолютно враждебное явление для Украины.

И я очень рад, что сейчас эта тема поднимается. Я руками и ногами за еще большую огласку. Я вообще сторонник силового метода решения этой проблемы.

- Это как? Прийти, скрутить руки и депортировать?

- Так точно. Табличку сорвать и повесить другую, что там теперь – храм Украинской греко-католической, Украинской православной церкви Киевского патриархата или любой другой конфессии. И все. Это позволит решить проблему глобально.

Потому что когда на территории Ивано-Франковской или Львовской области благословляют Николая II и проклинают Мазепу – ну, извините меня!

- А что вас удивляет? В Харькове вон усиленно продвигают в "мученики" солдата РФ, погибшего в русско-чеченской войне... Захватчика, фактически.

- А как вам история в Запорожье, когда поп отказался отпевать ребенка? А Киево-Печерская лавра? У меня сестра – журналист. Она подошла к одному из их высоких церковных чинов, который на "Лексусе" приехал, и спросила - за какие деньги машина куплена? А он на нее как попрет благим матом...

- Они такие, они могут. Оставим их. Наши бойцы важнее. Сжимается сердце, если потери...

- И потерь хватает, увы... Скажем так, "везет" нам на температуру событий в зоне, везет попадать в места, где жарко. С 2014 года легких задач не было.

По интенсивности обстрелов мы не уступаем Авдеевский промзоне. Поэтому у нас здесь, скажем, не совсем уж легко и спокойно – хотя и надежно.

 

- Перемирия бывают реальные?

- Имеете в виду то "школьное" или "хлебное"? Да полный игнор с той стороны на перемирия! Они это время используют для инженерного оборудования, для улучшения позиций, для совершения провокаций и так далее. А мы не можем им этого позволить.

- Была информация, что на вашем направлении немного изменилась линия столкновения, немножко продвинулись наши военные вперед. Можете что-то сказать об этом?

- Скажу так: определенные успехи у нас есть. Мы действительно немного улучшили свои позиции, хотя об освобождении населенных пунктов речь не идет. Пока что не идет.

- Вы для себя можете назвать конкретный день, когда началась война? День, с которого для вас лично стартует отсчет?

- Да. 13 апреля 2014-го. День первого боя с группировкой Гиркина под Славянском.

- Но для вас лично это не был первый в жизни бой?

- Я воевал в Ираке, поэтому у меня опыта хватало. Еще 6 апреля 2004 года состоялся первый общий военный бой Вооруженных сил Украины в Ираке. Так что апрель для меня – месяц "веселый".

- То, что было в Ираке и то, что вы под Славянском увидели – насколько отличалось?

- Во время первого обстрела, когда зазвенели пули по броне – я улыбался. Вспомнил Ирак просто. А пацаны прозрели.

Я уже в триплексе увидел наступающего противника, группу хорошо экипированных, вооруженных мужчин, которые передвигались тактически, двойками-тройками, стреляли по оптике, прицельно... Поворачиваюсь к пулеметчику, который рядом стоял – и говорю: что смотришь? – А что делать? – Стреляй. – Из какого? Два же пулемета спереди на БТРе. Говорю: с обоих.

- Тогда запрещали стрелять?

- Открывать огонь было запрещено. Нам тогда по радиостанции кричали: "Не стрелять!!!"

- Как это "не стрелять", когда вас тупо уничтожают?

- Вот и я где-то так подумал тогда...

- Многие из командиров рассказывают, что тогда, в самом начале, приходилось чуть ли не заставлять бойцов стрелять...

- У кого как. В то время я служил в ВДВ, а у нас война – это состояние души. И бойцы с первого дня службы готовились к войне. Таков характер воспитания войск.

- Готовиться и столкнуться в реальности – это, наверное, все-таки разные вещи.

- Я горжусь ротой, с которой мы воевали по мирному штату, без мобилизованных. Средний возраст по роте был 22 года. Были ребята по 18-19 лет. У них все прекрасно было: и характер, и умение, и желание. Заставлять кого-то стрелять в противника? Для этих ребят это было бы что-то невероятное!

- А мобилизованных у вас так и не было?

- Были. Уже позже, когда я вернулся после ранения, осенью, уже в Денежниково под городом Счастье, где мои ребята выполняли задания на ТЭС, в Крымском, на Бахмутке, тогда события как раз развивались полным ходом. 31-й, 32-й блокпосты как раз тогда были, эти все события... Крымское полностью сносилось "ГРАДами"... Там я впервые столкнулся с мобилизованными.

 

Большинство из них были достаточно мотивированы. К тому же наша 3 рота тогда в бригаде была почти легендой – так что новоприбывшие на меня и ребят смотрели, как на богов.

- Что сделало третью роту легендарной?

- Оборона луганского аэропорта, штурмовые действия и рейды под Луганском. Мы состыковывались с 95 бригадой, разъединяли "ДНР" и "ЛНР" между Антрацитом и Красным Лучом. За неделю 7 населенных пунктов освободили.

И практически без потерь. Семь населенных пунктов – а у меня ни одного погибшего не было, лишь четверо раненых.

Два из этих населенных пунктов, город Лутугино и село Успенка – 120 тысяч человек – я держал две недели шестью БТРами.

- Ничего себе!

- Да, 42 человека всего. И при этом мы еще брали пленных – майора РФ и еще четырех сепаров.

Пришлось и обязанности местной власти выполнять – потому что они просто разбежались. Вместе с шахтерами мы водоснабжение и электроснабжение восстанавливали...

Нам даже приходилось людей убеждать, что мы их есть не будем

- А они действительно во все это верили?

- Поначалу – да. Первые пару дней после того, как мы освободили город, вообще улицы пустые были.

Я тогда сразу в бункер в Доме культуры или в театре спустился, посветил фонариком, посмотрел – а их там сотни стоят... Говорю: ВСУ, город освобожден, можете выходить.

Никто не вышел.

А через неделю мамы с младенцами начали выходить. Кормить же детей надо – а нечем. А у меня в центре города супермаркет. И мы начали нормировано выдавать продукты. Сначала на детей.

Директор этого торгового комплекса где-то отыскал мой телефон, позвонил - и говорит: делайте, что хотите, берите, что хотите - об одном прошу: сохраните здание. Я ему ответил, что никто там ничего брать не будет, только продукты раздадим людям. Другие товары никто не тронет.

Наркоманы, которые лечение проходили, потянулись – опухшие, как винни-пухи, с водянкой. Мы им свой "Буторфанол" отдавали, чтобы хоть не сдохли.

Всякое было... Доходило до того, что приходили бабушки и рассказывали, что там, мол, у кого-то сосед на 5 этаж газовый баллон понес – "он, наверное, сепарюга". И такое было.

И мы ездили, зачищали те квартиры. Как-то поймали мужика с аппаратурой, который видеокамеры наблюдения на себя замыкал.

Тогда мы три хлебопекарни запустили. Муку из Счастья я заказывал, и свою им отдавали. Сухпайки поначалу людям раздавали. Получалось не так много, как требовалось, но все же...

- И вы наблюдали, как менялось отношение жителей Лутугино к вам?

- Да, отношение изменилось конкретно. Когда нас потом поменяла 24 бригада, а мы пошли в рейд по разъединению "ЛНР" и "ДНР", многие люди из Лутугино звонили и просили вернуться, даже президенту писать собирались.

А когда Лутугино снова захватили российские войска – более 70 человек расстреляли просто... Соседи соседей выдавали.

Вырезали семью, которая нам помогала, когда мы держали луганский аэропорт. Они жили неподалеку. Муж, жена и двое детей. Почти год они считались пропавшими без вести. Пока их не нашли волонтеры...

Из Красной Поляны женщина мне звонила еще почти год, пока там связь была. Говорила все время: "Знаю, что меня слушают – но мне все равно! Слава Украине! Ребята, возвращайтесь, здесь некого бить"...

А женщину в Круглике просто во дворе расстреляли – когда шла к калитке.

Она, эта женщина, на улице встречала нас с хлебом-солью, с украинским флагом. А в первом доме на этой же улице жила еще одна женщина. Ее муж сбежал, а она осталась. Сама с карабином на блокпостах сепарских стояла. Мы это точно знаем. Есть фотографии, все остальное... Мы даже заходили в ее дом, смотрели. Оружия не нашли. Только два магазина с патронами. Забрали. Ей приказали быть под домашним арестом.

А потом она указала на женщину, которая нас кормила.

- Корите сейчас себя, что не сдали ее компетентным органам тогда, когда была такая возможность?

- Я жалею, что я ее не застрелил. Такая возможность тоже была.

- Как вы, зная обо всех этих ужасах, относитесь к разговорам об амнистии?

- Не обращаю внимания. Для меня они были врагами – врагами и останутся. Навсегда. И независимо от того, что со мной будет дальше – спокойно жить они не будут.

 

- Вас не обижает, что история обороны луганского аэропорта не так известна, как, к примеру, бои за ДАП?

- Если честно – нет. Я понимаю необходимость донесения до масс идеи войны вообще. Именно поэтому мне очень нравится фильм "Киборги" – в нем идея передана. Атмосфера. И душа. А какой объект для этого выбран – абсолютно не принципиально.

 

- Но бои за луганский аэропорт были не менее ожесточенными?

- Не менее. В донецком аэропорту никогда не было полного окружения. А мы в нем жили. Нам с парашютами сбрасывали грузы и боеприпасы. Мы должны были копать ямы для сбора дождевой воды - чтобы было что пить. Я уж не говорю о полном отсутствии электричества и всего остального...

- Как долго вы были в луганском аэропорту?

- С июня по 18 августа, когда был ранен.

Ребята спрашивают, есть ли у меня медаль за оборону Луганска. Говорю: я его не защищал, я наступал. Поэтому к защитникам не принадлежу! (Смеется).

- Вам реально не дали никакой награды за луганский аэропорт?

- Дали. Орден Богдана Хмельницкого второй степени имею как раз за луганские события. Еще один, третьей степени, получил за Славянск.

- Какой из боев, в которых вам довелось участвовать, вы будете вспоминать до конца жизни?

- Каждый. В каждом бою ты психологически прощаешься с жизнью. А такое запоминается.

- И все-таки? Самое первое что всплывает в памяти?

- Георгиевка... Мы там по тонкой грани между жизнью и смертью прошли. Но этот бой переломил ход событий. Кардинально.

Это был плацдарм, который вывел из окружения луганский аэропорт. Благодаря ему появилась дорога в аэропорт, "дорога жизни", как ее называли. Она до конца оставалась единственной дорогой туда.

- А где вас застало известие о том, что надо оставлять луганский аэропорт?

- В госпитале. Звонят мои бойцы: командир, роты нет. – В смысле, нет? – Никого... Нас пару человек... – Как?!

Они все пешком выходили – и собралась рота. И потом уже выяснилось, что мои ребята вышли с наименьшими потерями. При выходе погиб один командир взвода. Зам мой, Олежка Дундук, был ранен. Четверых бойцов засыпало в бункере – и они попали в плен, в Краснодон.

Но мы их вытащили меньше чем через месяц. Оксана Билозир с моим лучшим другом вытаскивали – за "газельку" активированного угля.

- Это как?

- Сепары и россияне медикаменты просили. И мы полную "газельку" дешевых лекарств закупили – аспирина, угля активированного. Они нам десятерых наших отдали, а Оксанка им – эту "газельку".

- Это, пожалуй, самый удачный обмен за всю войну был...

- И, кстати, нигде не озвученный.

И получилось, что не погиб никто, кроме командира взвода. Тогда, в 2014-м, удача нас очень круто сопровождала.

- У вас было сожаление о том, что пришлось оставить аэропорт?

- Оно есть до сих пор. А как иначе? Это отвоеванная потом и кровью территория, населенные пункты – которые снова оказались под ними. Для любого военного это так. Особенно когда знаешь тех людей, которых оккупанты уже убили...

Конечно, есть сожаление. Даже не сожаление - злость

- Это, наверное, хорошо на войне, когда она есть, эта злость?

- Куда ж без нее? Война тем и хороша, что есть белое и черное, что есть враг и есть цель. Здесь нет политики, нету ничего другого, лишнего, мелочного.

По крайней мере, в 2014-м году это было именно так. Сейчас все уже более расплывчато. "Минские", ОБСЕ, линии разграничения, ограничения стрельбы и все остальное.

- А есть ли на войне место творчеству?

- Абсолютно! Есть звено командиров, знаете, как в анекдоте - "люминий". Для таких понятия маневра нет. Эти командиры губят людей, губят себя. А так нельзя. Особенно в гибридной войне – такой, как эта.

Мне в начале войны вышестоящий начальник рассказывал, что у моего бойца неправильно выкопан окоп. Не по размерам.

Я с ним спорил. Защищает от пуль? Защищает. Защищает от снарядов? Защищает. Что вы еще хотите?! А мне в ответ кричали, что я недоразвитый, и эта моя недоразвитость ни к чему хорошему не приведет.

- Ну, это время покажет.

- Уже показало.

- Скажите, то, чему вас учили в академии и то, с чем пришлось столкнуться на войне - очень отличается? Или все-таки учебные программы для военных отвечают требованиям времени и ситуации?

- Знаю об эмоциональных заявлениях, что учат не тому, не так. Но я доволен на 100%.

Обучение в академии – это базис. Он – о том, как должно быть. А что ты на этот базис будешь накладывать – это уже дело опыта и личных выводов. Учеба в военных вузах – как фундамент для дома. Фундамент, должен сказать, очень хороший. И я за него очень благодарен всем, кто меня учил, делился опытом.

В заключительной части интервью командир 503 отдельного батальона морской пехоты Вадим Сухаревский рассказал "Обозревателю" о наиболее ярких фейках российской пропаганды, каким видит завершение войны и о собственных мечтах. 

- Вадим, говоря о войне, вы сказали, что особенно в начале было четко видно, где черное, а где белое. А как вам после такой определенности, после подобной ясности попадать в мирную жизнь, где все иначе? 

- Абсолютно спокойно. Я не разделяю возмущения части военнослужащих или добровольцев тем, что "там гуляют, выпивают – а у нас тут война, как так можно, в воюющей стране так не должно быть". Я говорю: наоборот! Если люди позволяют себе там отдыхать – значит, мы здесь хорошо делаем свою работу.

- Вполне согласна. Но я спрашивала немного о другом, больше о способности воспринимать неоднозначность мирной жизни после четкой определенности жизни на войне.

- Когда я туда попадаю, в отпуск еду – у меня там семья, у меня ребенок, зачем им жить войной или выслушивать мои рассказы о ней?

Если честно, не могу заставить себя уважать людей, которые рассказывают о своих "боевых подвигах". Это неправильно.

- Вам удается переключаться?

- Абсолютно. Если я на службе, я, переступая порог и садясь в машину утром, переключаюсь мгновенно. На службе, честно признаюсь, у меня 60% сказанного – это мат. Но дома, например, об этом никто даже не догадывается.

Моя жена впервые услышала, как я общаюсь на службе, когда я с ней разговаривал по телефону, а потом сказал: "а ну-ка, погоди"...

- Наверное, она была несколько шокирована услышанным?

- Там был полный шок! Она минуту не могла слова сказать. Сказала лишь одну фразу: кто это был? Говорю: я был...

- Для вас пребывание здесь, война в целом – это работа или нечто большее?

- Скажу так: это работа, которую я люблю. Конечно, что больше!

- В том числе, и через эти воспоминания? Через ту злость, о которой вы говорили?

- Повторял и повторяю: смерти своих ребят я не прощу никому. И никогда.

- Я думаю, излишне спрашивать, планируете ли вы после завершения войны продолжить служить в армии...

- Посмотрим. Я ведь тоже не железный...

- А если бы решили уйти, чем бы занимались?

- Чем бы занимался? Фермерством.

- Неожиданно.

- Я мечтаю о своем доме, о земле. Выходное пособие потрачу на трактор какой-то небольшой.

- Максимально мирная мечта.

- Я сам родом с Западной Украины. С детства с отцом свои 9 соток откапывал лопатой. Поэтому и мечтаю о тракторе.

Возможно, охота, рыбалка. У меня жена из Чернигова. Там Десна, очень красивые места.

- А с Мариуполем вы не срослись за это время?

- Почему? Мариуполь – это уже частица моей жизни. Единственное – очень не хватает Украины. Люди упорно не говорят на украинском. А я хочу, чтобы мой ребенок разговаривал исключительно на украинском языке. И я понимаю, что эта атмосфера для него не подходит. Я хочу отдать сына в украинскую школу, чтобы он русским языком даже не интересовался.

Вот почему Мариуполь – нет. Здесь еще очень много времени нужно, чтобы хотя бы какой-то процент населения перешел на украинский.

Хотя тут есть люди, которые, когда я их подвожу, выходят из машины со словами "Слава Украине!".

- А вообще вернуть мозги людей, сердца людей – это посильная задача для нас?

- Я думаю, что да. Нужна плановая работа, особенно средств массовой информации и, соответственно, всего остального. Информационная война – она ​​ведь не закончилась. Она продолжается. И 2014 год, и все эти события – ее результат. А люди, которые там сидят – это как раз жертвы информационной войны.

- Мы уже немного касались темы, в какие выдумки верят жертвы российской пропаганды. А какие самые дикие слухи или легенды об украинских военных приходилось слышать вам?

- В нашем подразделении, например, мы как-то запекали свеклу в фольге. В YouTube это видео набрало несколько миллионов просмотров – и все это с кучей комментариев, что мы едим... сердце сепара. Это видео до сих пор можно найти.

- Серьезно нашлись люди, которые поверили в подобный бред?!

- Еще сколько! Вбейте в YouTube "Как каратели едят сердце сепара". Посмотрите.

Такой визг тогда стоял! У Киселева даже это видео показывали.

"Сердце сепара" – это вообще классика. Я же говорю, там более миллиона просмотров.

- А из того, что вам люди в глаза говорили? Или боялись?

- Прикол был в той же Георгиевке. Первые часы после боя. Мы только что отбили их блокпост. Только стали там и подняли украинский флаг. И тут – мама с дочкой. Девочке где-то лет 14-15. И они на мосту под стенкой проходят – осторожно так... Я думаю, приодбодрю их немного. Улыбнулся им и говорю: Да вы идите, мы вас есть не собираемся. А женщина, с опаской такой: "Точно?"...

Говорю бойцу: пойди возьми сухпай, дай им – чтобы поняли, что мы не голодны.

- Ужас...

- Потом была еще история про румын под Славянском. Мы взяли сепара. И я уже не помню, как – в диалоге как-то к этому пришло, что-то бойцы его там грузили, а он и говорит: "Да вы вообще здесь иностранные наемники!". Спрашиваю у него: "И откуда мы, по-твоему?". Отвечает: "Вы – румыны!".

- А почему румыны?

- Меня тоже заинтересовало. Спрашиваю у него: "А тебя не смущает, что я с тобой по-русски разговариваю?". "Хорошо вас учили!". Я тогда поворачиваюсь, говорю: Саня, зови правосеков. "Не наааадо!!!".

Вадим Сухаревский и волонтеры на позициях под Мариуполем

- А они правосеков больше всего боялись?

- Да. В 2014-м "Правый сектор" – это было нечто! Мы таких неразговорчивых раскалывали! Одна лишь фраза: "Зови правосеков" – и сразу же: "Не надо! Я все расскажу!".

По-разному было...

- Вы воевали и в Луганской, и в Донецкой области. Можете сравнить людей здесь и там. Они отличаются чем-то между собой? В чем главная особенность тех и других, по вашему мнению?

- Луганское население более лояльное, чем донецкое. Донецкие, особенно там, на севере, на мой взгляд, вообще упоротые. Упоротые и не способные воспринимать другое мнение.

- А почему так, как думаете? Вряд ли дело только в общих с Россией границах, потому что они есть и на Луганщине...

- Исторические факторы, скорее всего. Сюда же искусственно завозилось население из России, чтобы поднимали промышленность. Тюрьмы и все остальное... Мне кажется, что это тоже повлияло.

- Каким, кстати, вы видите наиболее вероятный сценарий завершения войны?

- Лично мне очень нравится идея с миротворцами.

- Но это не будет конец.

- Абсолютно. Конца не будет априори. Пока Российская Федерация заинтересована в Украине, никакого завершения быть не может в принципе.

- То есть выхода нет?

- Есть варианты. Наша задача – минимизировать. То, что мы показали зубы и характер, то, что мы наконец за 20 лет независимости от политической проституции перешли к определенному вектору действий – это уже большое достижение.

Мне, как гражданину, всегда было больше всего больно и обидно от того, что мы виляли, как проститутка – от России к Европе и обратно. И никак не могли определиться.

- Ну, теперь-то уж точно пути назад нет.

- Я на это очень надеюсь. И для меня это самая большая победа. А вопрос возвращения территорий – уже больше дело принципа.

Экзамен на черный берет для десантников

- Есть ли у вас какое-то место, с которым вы связываете будущую победу? Место, где вы четко поймете: вот оно – завершение войны?

- Мечты есть, конечно. Таких точек много.

Однозначно, война завершится на границе. Это как минимум.

Что касается меня, то моя фамилия – Сухаревский. У меня есть младшая сестра, Ксения. А в Москве есть площадь и станция метро имени Ксении Сухаревской.

Так вот: я бы хотел, чтобы война закончилась там.

- Хорошая мечта. Жаль, пока не очень реалистичная.

- Если рассматривать силовой вариант – это, конечно, возвращение наших старых границ.

- Ну, с Крымом это будет сложно.

- Да. Но поскольку я понимаю, что тамошнее население как украинцы – оно потеряно – то мне лично оно в принципе сто лет не нужно.

А вообще – это выход на границы. 24 года независимости все переговоры по демаркации границы срывались российской стороной. Поэтому демаркация так и не состоялась.

И я хочу дослужить до того момента, когда это произойдет. Для меня война будет закончена тогда, когда произойдет демаркация границ. И не меньше пары пулеметных или ракетных установок с тепловизионными прицелами будут направлены в ту сторону, на север. И установлены они будут на какой-то стене, вроде израильской.

 

- Стена нужна все-таки?

- Обязательно. Как минимум противотанковый ров.

- А есть ли у вас предположения, сколько времени должно пройти, чтобы хотя бы нейтральные отношения у нас с Россией установились? Или, в принципе, они не для всех испортились даже, несмотря на то, что уже четыре года продолжается война?

- Мы прекрасно знаем, что в этой войне для очень многих "виноват" Порошенко и кто угодно, но не Путин и не русские. Иначе как дебилами и имбецилами я эту часть населения назвать не могу.

Можете так и написать: олигофрения степени идиотизма.

- А адекватных? Вот сколько поколений, по вашему мнению, должно измениться?

- Я скажу так: мечтаю о том, чтобы вообще никаких отношений с Россией никогда больше не было. Чтобы такое понятие, как Россия, вообще исчезла – как с карты, так и из сознания.

Хочу, чтобы до Урала дошли китайцы, а территория от Урала до Украины считалась "зеленым мысом", как в истории. Как Кубань.

Поверьте, от этого всем будет только лучше.

 

.