Почем смерть в авиакатастрофе?

Наши попугайские СМИ давно уже именуют вооруженных убийц, как солдат, стрелками. Но вот свежий пример прививаемого нам идиотизма.

11 февраля под Москвой потерпел крушение пассажирский самолет АН-148 компании «Саратовские авиалинии». Семьдесят один погибший. В теленовостях издалека показывается поле у селя Степановское, где девятьсот человек выкапывают из-под снега обломки авиалайнера. И, разумеется, останки жертв. Подробности этой неприятной работы от нас деликатно скрыты. Однако деликатность тут только визуальная, ведь жуткая информация, которой, кажется, следовало бы навсегда остаться в документах под грифом «для внутреннего пользования», все-таки сообщается нам в виде цифр: «более 1400 фрагментов тел».

Как же чиновники обожают цифры! Впрочем, не меньше любят они давать всему на свете нейтральные определения. Вот, например, министр транспорта Максим Соколов. Многие прочат его чуть ли не в преемники национального лидера. Останки погибших в авиакатастрофе людей он называет… биоматериалом: «…качество биоматериалов такое, что придется делать экспертизу генную».

Но вернемся к цифрам, без них теперь никуда! Каждый день становится известной новая сумма выплат родственникам жертв. Сейчас это уже четыре миллиона рублей. То администрация Подмосковья, то Оренбургская область, то «Саратовские авиалинии» информируют об очередной надбавке. Не хватает только возгласа аукциониста: «Четыре миллиона! Кто даст больше?».

Спору нет, материальная поддержка в таких случаях очень нужна. Но зачем же делать ее настолько гласной? Так уж ли обязательно называть точные цифры? Это что, декларация о доходах, театральная премия, реклама квартир от застройщика? Скорее какое-то «поле чудес» в печальных окрестностях Степановского…

Вспоминается эпизод из фильма «Тот самый Мюнхгаузен».

Отказавшись от самого себя и превратившись в скрягу, в садовника Мюллера, Мюнхгаузен-Янковский говорит в трактире своему бывшему слуге, что выращивать цветы очень выгодно: 
«Одни мои похороны принесли мне больше, чем вся предыдущая жизнь».

В кого же превратимся мы, братья?