Прогулка (ретро)

                                    ПРОГУЛКА

     Поездка на хутор для детей всегда была праздником. Наскоро убрав бабушкин дом, начали собираться в поход на зарянские пруды, где из-под бугорка по трубе слабой струйкой текла тёплая вода, резко пахнущая железом. Когда-то выдумщик дядя Коля рассказал детям, что вода эта особенная, обладающая чудодейственной силой: у мальчишек на руках сразу вырастут мускулы величиной со сдобную булку, а у девчонок — коса ниже пояса.
     Тропинка к источнику вела через старый колхозный сад, теперь уже никем не охраняемый. Ветхие трухлявые деревья свалили, у самой речки осталось два ряда грецких орехов, а чуть повыше на взгорье — редкие, ещё живые плодовые деревья.
Чернозёмные участки земли были розданы под огороды рабочим Невинномысского химкомбината. Хозяева грядок появлялись здесь только в выходные дни, поэтому понадобился сторож. Дед наш, Иван Кузьмич, с радостью согласился на эту должность: и деньги будут, и работа непыльная.
     Под густыми роскошными кронами ореха дед соорудил шалаш; солнце сюда не заглядывало, бурьян не рос, мягкая влажная земля покрыта нежной зелёной травкой. Если бы здесь оказался художник-пейзажист, свою картину он назвал бы не иначе, как «Рай с шалашом».

     Дед, подцепив на плечо холщовую сумку, сшитую собственноручно, обходит свои владения не без пользы для себя: там упадут созревшие яблочки, там на трёх, ещё не засохших ветвях поспела белая сладкая слива — марабейка, а старая абрикосина ещё сыплет вокруг себя жёлтые пахучие плоды. Всё собранное аккуратно складывается в торбу.

     От небольшого хуторка с патриотическим названием «Заря коммунизма» осталось всего три хаты. Совсем недавно он процветал, имелся даже свой молокозавод, пусть не очень большой, но вся продукция, колхозная и частная, перерабатывалась здесь: делали густые жёлтые сливки, сливочное масло, творог. Колхозникам эти продукты продавали по льготной цене. Кто покупал? Да те же люди, что и сдавали молоко. Молокопоставка для всех имеющих коров полагалась одна - 360 литров. Но у кого-то корова-первитка, ещё не раздоенная, у кого, наоборот, уже старая, у большинства же — куча детей, если им достанется по стакану молока, то и хорошо. Вот и приходилось иногда в счёт годовых денег брать продукты со своего же завода.

     Достопримечательностью хуторка был огромный пруд, в котором ловили рыбу все, у кого появлялись возможность и желание посидеть с удочкой на зорьке. Варварского истребления всего живого тогда ещё не было, редко у кого имелась сеть, большинство же рыбаков пользовалось самодельными приспособлениями, такими, как кубырь, перемёт, хватка, а то и просто корзина, сплетённая из лозы, на пескаря, например. Глушить рыбу динамитом стали позже, с развитием цивилизации, когда от составного названия хутора осталась только «Заря».

     Огороды зарян спускались до самой речки, за которой начинался колхозный сад. В огороде бабка, а в саду дедка. Встретились на речке: бабка поливала капусту, дед ловил пескарей. Разговорились. Петровна жаловалась на одиночество и скуку. «Остались мы тут три бабы. После того как соседку посетил ночной гость с натянутым на голову чулком, мы сходимся ночевать в одну хату, боимся спать по одной».

-А дети у тебя есть?

- Есть сын, в городе живёт в казённой квартире. Двое детей. Но мне туда дорога заказана. Федя иногда заводит разговор, дескать, переезжай к нам, а невестка молчит. Так что суду всё понятно. Было бы у нас людно, как раньше, до укрупнения колхозов, и голова б ни о чём не болела. Кому понадобилось всё развалить, уму непостижимо.

    Кузьмич внимательно слушает женщину и всё более проникается жалостью к ней. Вот так всегда: вначале жалеет, потом помогает по двору, ну а там, глядишь, и ночевать останется. Редко какая баба устоит от проникновенного взгляда его карих с крапинками глаз. Жена, Ёсыповна, так и называла его — колхозный жалельщик.

     Мы заходим в сад в надежде пообщаться с дедушкой.

Тихо подходим к шалашу, чтобы удивить деда внезапностью появления. Заглядываем внутрь, там темно, пахнет сеном и чабрецом. Завалиться бы на мягкую душистую подстилку, и не надо больше никуда идти. Тут прохладно, в сплошной зелени старых орехов пересвистываются птицы, трещат в траве кузнечики. Но дети, вбившие себе в головы дядины байки, тянут меня за руки, не соглашаясь даже посидеть отдохнуть.

     Прошли весь сад, так и не встретив сторожа. Куда он запропастился? Может быть, на обед ушёл? Совершенно правильно — на обед, но только не домой, а к несчастной Маланье, надо же спасать её от тоски и одиночества.

     Напившись по очереди противной ржавой воды из трубы (с каким удовольствием они её глотают, обливши себе шею и грудь; вот она — сила фантазии!), удобно уселись на высокой гребле пруда, спустив вниз усталые ноги. Куда ещё потащат меня неугомонные дети? Ну конечно же, купаться! С насыпи прыгать нельзя, потому что весь берег завален ветками деревьев, кое-где из воды торчат почерневшие или покрытые зелёной тиной пни. С пологого края подходит стадо на водопой, земля глубоко перемешана с глиной и коровьими лепёхами.

- Пройдите дальше, на противоположную сторону, - советуют нам женщины, пришедшие на обеденную дойку. - Там чисто и спуск хороший.

     За два часа детишки мои сделались шоколадными, как мулаты. С трудом вытащила их из воды.

     Наконец-то мы в саду, спасительном прохладном месте. Ещё издали мы увидели дедушку: ходит под деревьями, что-то собирает. Намерения удивить, а может быть, и немного напугать сторожа у нас не пропало. Подойдя поближе, опустились на четвереньки и поковыляли по дорожке. Дед поднял голову, долго всматривался, потом, будто ничего особенного не увидев, снова нагнулся, что-то выискивая в траве. Опять поднялся. Чёрт знает что такое! Ползут полуголые люди (я в купальнике, дети в одних трусах). Удивлённый и немного растерявшийся, потихоньку отходит в сторону, от греха подальше. Мы, давясь от смеха, сворачиваем с дорожки — и к нему поближе. Остановился, поднимает с земли сухую корявую палку. О! Дальше шутить нельзя — подумалось мне. Я встала на ноги и смеясь подняла руки вверх, дескать, сдаёмся, дедушка. А он, бедный, никак не поймёт, что за люди идут на него, то ли пьяные, то ли дурные.

     Дедушка! - кричу я, уже сама немного испугавшись. - Это мы! Я — Шура, ваша внучка!

- О господи! А я не пойму — чи собакы, чи свыни бижать... Хотел уже палкой защищаться... Ну ты ж и выдумщица!

     Я обняла дедушку, дети прилипли к нашим ногам, смеются.

Ну, пошли к балгану, там у меня еда есть, небось, голодные?

-Да мы ведь в полдень проходили по саду, вас нигде не было...

     Дедушка пропустил мимо ушей сказанное и стал расспрашивать, надолго ли мы приехали и, вообще, как здоровье, как работа.

     У шалаша засуетился, расстелил на траве мешок, развернул на нём газету с жареными пескарями, положил зелёный лук, петрушку. Потом ещё раз нырнул в райское жилище и достал узелок с харчами: варёные яйца, тонко нарезанное сало и хлебушек — видно, всё то, что дала на обед наша бабушка. Дети уплетали всё подряд так, как будто ничего вкуснее никогда не ели. На десерт из дедовой сумки на скатерть-самобранку высыпались фрукты: абрикосы, круглые белёсые сливы, мелкие краснобокие яблочки и несколько штук ранних груш. Одним запахом насытиться можно! От обильной еды глаза у детей посоловели, того и гляди носом клевать будут.

- Ложитесь в балгане (именно так называли старые люди шалаш), там прохладно, под бока ещё фуфайку постелите, - заботливо распоряжается дедушка.

     Мы сидим на старом поваленном дереве, неспешно ведём беседу. Дедушка рассказывает что-то смешное, затянувшись, пускает дым в сторону.

- Как у тебя, внучка, с деньгами? Небось, негусто? С двумя детьми всё-таки живёшь...

     Подтянув тощий живот, достаёт из кармана-пистончика сложенные вчетверо две десятки.

- У меня тут неучтённые есть, возьми, я без них обойдусь, а тебе пригодятся.

     Горько сознавать теперь, что давно нет родных и близких людей, что прогулки пешком остались лишь в памяти и красоту природы наше поколение способно созерцать не иначе, как из окон машин и автобусов. И только во сне я, молодая и лёгкая, бегу по дорожке нескончаемого сада, бегу навстречу друзьям и знакомым, которые в разное время ушли из жизни.

Февраль, 2013 г.