Советские выборы глазами диссидента

***

Первый раз в жизни я столкнулся в выборами (советскими, разумеется) в раннем счастливом беззаботном детстве. Мы с мамой, в конце 60-х, ездили на теплоходе по Волге. И в день голосования оказались в Саратове. Мама говорит:   — пойдем на выборы, проголосуем.   — Пойдем, говорю, интересно же. 

Зашли полутемную кабинку, мама достала из  конверта бюллетени и в каждом было по  фамилии. 

 — Мы из них выбирать будем одного?   — Нет, отвечает мама, вот  этот в верховный совет, вот этот — в  областной, вот этот — в районный. И  каждый листок надо опустить в урну.  — А как же выбирать? Тут же всё по одному. Выбирать-то надо хотя бы из двух.  — Выбор всё равно есть. Ты можешь зачеркнуть фамилию, а можешь опустить не зачеркивая.  — Давай зачеркнем! Мне хотелось хоть что-то сделать лично.  — А вдруг они хорошие люди. Мы же их не знаем. Давай опустим не черкая. Да и ручки здесь всё равно нет.

Я засунул бюллетени в  щелку. И мы удалились с чувством выполненного долга.

***

Второй раз я познал выборы в армии, изнутри, с  глубоким погружением. Шел первый год войны в Афганистане, и весь советский народ, как один, должен был выразить доверие своей партии и правительству. Для такого ответственного дела, как выборы, был создан штаб. А я, у этого штаба, был руками, ногами, пишущим пером и указательным пальцем, втыкающим клавиши печатной машинки. Короче, я был писарем замполита батальона. Штаб организовал соревнование между ротами, кто быстрее, до обеда, отчитается за 100 процентное голосование. А сам наш отдельный батальон соревновался с  танковым полком. 

Главная сложность у ротных была в том, чтобы голосование выглядело как добровольное. Ну то есть не как обычно, пинками и матом, а культурно, благородно, будто у самих солдат проснулась сознательность. Конечно, пробуждению сознательности способствовали ласковые, но настойчивые, старшины рот и двойная праздничная пайка в столовой. 

Сами выборы были организованы у танкистов полковом клубе. Вдоль зала из старослужащих выстроили живой коридор. Заходящего бойца подхватывали и направляли, постепенно увеличивая ускорение. Притормаживали у офицера, подпись. Затем к урне. Тык в бок — Не спи, засовывай. После краткого акта волеизъявления, не  дав выдохнуть, избирателя гнали по  цепочке к выходу, всё быстрее и быстрее. Внешне выглядело это вежливо и тихо. Из  звуков радовалось разве что шипение в  ухо. На одного бойца уходило менее 30 секунд.

Сознательность сознательностью, но всё же трех бойцов мы потеряли. Одного куда-то отправил прапорщик. Этот же прапорщик за избирателем побежал лично. Другого нашли спящим в  кочегарке. А одного найти не можем. Катастрофа поражения от танкистов неумолимо надвигалась. Замполит обвел  поля боя взглядом полководца. Взгляд, скользнув по стендам с красными знаменами, опустился на меня: 

 — А ты то сам проголосовал?  — А что, и я должен?! — мелькнуло у меня в мозгу. Но быстро, оценив ситуацию, вывернулся:  — Нет. А  на кого я боевой пост оставлю?

Дальше был хоровой визг политического руководства батальона и поток слов, из которых цензурным было только одно: Бег-ом!

***

Третьи мои выборы были после армии. Завалились ко мне друзья праздновать, не помню уже что, может те же выборы. Я же один живу. Первый тост, естественно, за выборы.  — А вы то проголосовали? — спрашиваю.  Друзья хором хмыкнули. Мол приличные люди на  выборы не ходят, они за них пьют.  — Понял, — говорю. Они уже студенты, диалектику осваивают, а я только с армии. Считай, с гор спустился.

После третьей потянуло на женщин. И тут — звонок в дверь. Открываю, а там красавица, комсомолка… Ну и всё прочее.

 — Заходи.  — Я агитатор. Приглашаю вас на выборы. И  тут я поступил не правильно. Если б я сказал: Конечно, конечно, но пока не  выпьешь со мной — не пойду. Мы бы тогда выпили и, как нормальные советские люди, вместе пошли голосовать. Но я вспомнил, как должны вести себя на выборах «приличные люди» и открыл это новое знание девушке. Ей явно не понравилось, лицо стало строгим, голос настойчивым. И она застряла в дверном проеме. — Ну как хочешь, — удивился я и закрыл дверь.

Через пять минут снова звонок. Дам стало две. Говорю пацанам, скоро их станет три. На  всех хватит.

Нет, — отвечает мой более опытный одноклассник. — Следующим будет участковый. Иди ка ты проголосуй. Мы  тебя здесь подождем. Это в смысле у меня на кухне.  — А как же «приличные люди»? А как же принципы?!  — Пофиг. Не за нами же пришли, а за тобой.

И я пошел, очень нехотя. Ах так, думаю, сейчас всех вычеркну.

На участке никого. Десяток пар глаз неприязненно смотрят на меня. Будто я тот, кто им испортил праздник жизни.

Расписываюсь. Сейчас я им проголосую! Ручки нет. Оглядываюсь, кабинка одна далеко в углу. Пустой зал. Вокруг меня стоят люди в штатском, менты с обоих боков. Злые протыкающие насквозь глаза и мертвая тишина.

Может порвать бюллетени? Нет. Заберут. Выпивший.  Беспомощность и липкий противный страх.

Мигом протрезвел. Вот тогда, впервые, я почувствовал ненависть к этим.

По возвращению друзья мои разыграли анекдот «Ну тебя только за смертью посылать!» и весело смеялись. А я думал о том, что долг платежом красен.

В газете на  следующий день прочитал, что на моем участке проголосовало 100 процентов. На  соседнем, где жили мои одноклассники, проголосовало 99,9 процентов. И я даже  знаю, где скрывался этот 0,1 процент.

***

Долг я вернул на ближайших выборах. К тому времени, я поступил в университет. Горбачева еще не было, но гонки на лафетах уже шли во всю. На избирательный участок пришел сам, понимая зачем иду. И тут же  на их глазах, на их же столе, зачеркнул в бюллетенях фамилии, не читая. На  следующих выборах, а они шли буквально каждый год, я еще добавил что-то матом на полях бюллетеня. На следующих — демонстративно порвал бюллетень посредине зала. Помню расширенные испуганные глаза девочки из комиссии. Так я выдавливал из себя по капле раба.

Глупое занятие. Это я про надписи в бюллетенях. Эти бумажки кидают в мешки, потом, не распечатывая, сжигают. Говорят в 30-х читали, сотрудники НКВД. Потом находили «писателей». Такова память, передаваемая в поколениях. Кстати, не верю, что НКВД само в бюллетенях копалось. Скорее, избирательная комиссия всё интересное в папочку складывала и  отправляла «куда следует». Но это при Сталине, при Брежневе такой практики не было.

 А рвать бюллетени и  кричать на избирательном участке было чересчур, даже в начале 80-х. Но так я  реабилитировал себя в своих глазах.

***

Однажды я стал агитатором. Дело было после отчисления из университета, когда я имел честь работать слесарем на электроприборном заводе. Горбачев уже появился, но  перестройка еще не началась. В день выборов нас, молодежь, сняли с участка и отправили на усиление агитаторами. Там оказалось, что два барака отказались идти голосовать, восстали и с агитаторами сделали что-то страшное. Понятно стало, почему им потребовались взрослые пацаны после армии. А что делать надо? — спрашиваю. Надо чтоб они на избирательный участок пришли.  — Не вопрос, — говорю.  — Но, если что, сразу уходите.

Идем к баракам, смотрю — толпа. Что стало с  агитаторами, сразу стало ясно. Местные бабы порвали комсомолок на много мелких маленьких потаскушек. А вот эти мужики будут бить нас.

Подхожу, — Здорово, мужики, — говорю.

 — Здоровей видали. Ты кто такой?  — Агитатор, — говорю.  — Агитатор, иди накуй!  — Мужики. А что случилось-то?  — Хрен вам, а не выборы! Пока наши дома не расселите. О, это ж  моя тема. Давненько я не брал в руки шашек.  — Правильно, говорю. — Эту сволочь по-другому не взять. Вы в курсе, что Коноплев перед съездом отчитался. Все бараки в городе расселил.  — Вот гад!  — Мужики. Вы всё правильно делаете. Только надо усилить. Надо сейчас всем вместе идти на избирательный участок и письменно изложить свои требования…

Толпа начала редеть.  Бабы повисли на руках у самых активных мужиков. В глазах появился страх.

 — Люди, загорелся я, идти обязательно надо. Участки обкомовское начальство объезжает. Вот их за руки хватать надо, и не отпускать, пока квартиры не отдадут. Айда за мной!

Вздохнув, народ потрусил за агитатором по тропинке, как на голгофу.

Так. Явку на избирательный участок я обеспечил. Осталось выбить квартиры.

Нет. Эти в избирательной комиссии явно не в курсе за что меня из  университета исключили.

***

Советские выборы не были выборами. Это было голосование о доверии политическому режиму. Это голосование выполняло функцию замера температуры тела народа, демонстрировало единение народа и  партии, как во вне, так и самому народу. Это был плебисцит. 

Для увеличения скорости выражения доверия «нерушимому блоку коммунистов и беспартийных» избирателя с утра отоваривали дефицитными продуктами. В первой половине дня на  участках организовывались концерты.

Люди с диссидентским образом мыслей отвечали «советским выборам» игнором. 

Протест народных масс выражался в брюзжании по  поводу ассортимента и количества дефицитных товаров. Мол, если так будет, в следующий раз точно не пойдем. Были протестные акции бойкотного характера, вызванные той или иной вопиющей несправедливостью, в основном по жилищным проблемам. Кстати, те бараки расселили. Не прошло и года.

Демонстрация единения закончилась в 1989 году. 

Появились альтернативные перестроечные выборы. И это уже были пусть и ограниченные, но  настоящие выборы. Народ искренне и  дружно повалил на избирательные участки. 99,9 процентов сменилось на 71 процент. Это избирательным комиссиям разрешили дать реальную цифру.

Перестроечные выборы сменились на выборы 90-х, ограниченные фальсификациями, подкупом и манипулятивными технологиями. Затем в 2003 году пришли путинские НЕДОвыборы, которые быстро деградировали до НЕвыборов и сейчас движутся к новому плебисциту.

История движется циклами. Цикл «имитационной демократии» заканчивается. Мы находимся в новой точке бифуркации.