ВТОРАЯ ЧАСТЬ 1.Борода и запрещённые сказки

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

1.Борода и запрещённые сказки

   В каких городах, посёлках… за это время (чуть больше двух месяцев со дня разговора Стряпухина с Самойловым) уже побывал «Интеллектуальна поезд» Стряпухина точно не известно, но известно, что поезд приближался к посёлку в тот день. когда Петрович утром, схватив прислонённую к стене увесистую палку, и, вращаясь, начал бешено размахивать вокруг себя, разъярённо выкрикивая: да отстанешь ты от меня, что прицепилось, мать твою.

    Выйдя из дома и пройдя мимо мелколиственного сиреневого парка, стадиона, местами выстриженного, местами запутавшегося в бурьяне, Петрович остановился возле школы: двухэтажного блочного здания с потемневшими от дождя стенами с редкими светлыми прогалинами.

    Кроме школы в посёлке самыми посещаемыми зданиями были бусугарня, депо, больница и клуб. Эти здания, как говорили посельчане, были «сердцем» посёлка. Они    говорили так, потому что, если залезть на самую высокую смотровую площадку: водонапорную башню и, посмотрев на них, соединить линиями, то они образовывали звезду. 

   Магазины, «Дом быта», здания полиции, прокуратуры находились вне «звезды» и образовывали какую - то геометрическую архитектуру, но какую именно никто не мог разобраться, так как они (полицейская, прокурорская…архитектуры) мотались с места на место с такой бешенной скоростью, что за ними невозможно было уследить.

   Автор заговорил о геометрических фигурах не только потому, что так было в действительности, а еще и потому, что в этой главе речь пойдет о школе и ее директоре Осадчем Михаиле Ивановиче, попавшим в этот день в неприглядную и до того необычную и одновременно в высшей степени безобразную ситуацию, в которую, вряд ли, поверит даже тот человек, мозги которого сплошь засеяны самыми необычными, мистическими историями, а если он еще и болезненный интеллигент с шаткими нервами, то может сильно надорваться.

   После приезда Михаила Ивановича в поселок посельчане, недолго думая, обрезали его фамилию, оставив «Оса», но со временем поняли, что на «Оса» он не тянет, а искать подходящее название не стали, главное: был бы он крепким директором, а крепким в понимании посельчан это директор, который задавал бы такую сильную   запарку школьникам, чтобы из школы вылетали только отличники.

- Лизун, - бросил Петрович.

   Было и другое слово, в которое мог вместиться директор, но Петрович не любил грубых слов, не то что грубых, а тех, в которых человек высвечивается, как дворовой поселенец в будке или как поселенец с рогами на голове.

- Отпороть бы тебя хворостиной, - добавил он, глядя на кабинет директора на первом этаже,

 — Это можно.

   Анатолий Петрович крутнулся. Осмотрелся. Никого не увидел, но голос -  то был.  Он что? Уже стал разговаривать сам с собой. Это слегка подорвало его, но в разнос не понесло.

   Такое мнение (лизун) Петровича об Осадчем было связано со следующей историей.  Несколько лет назад (Петрович точно не помнил) в посёлок назначили нового прокурора Ивана Александровича Засуху: здоровенного мужика. Дебелого.

   Правую ногу ему отстегнули на войне и заменили на деревянный, дубовый протез со множеством кожаных ремешков и железной подковкой, звяканье которой буквально истощало нервы мужиков. Они сильно побаивались протеза, называли его дюже чрезмерной тяжеловесной дубиной, которая может не только мужика округлить в бублик, но и переплюнуть русскую народную пословицу: горбатого не исправить. Исправит. Бабы   же возлагали немалые надежды на протез, который, как они надеялись, часто будет появляться в бусугарне, чтобы наводить в ней хоть мало мальски вино – водочный - пивной порядок. Либо кружка пива, либо стаканчик водки или стаканчик вина.

Все в единственном числе, но не во множественном.

   Прокурор с виду был суров: крупное лицо, нависшие густые проржавевшие брови и бульдожий подбородок, но душой большой добряк, а проявлялось это в том, что в бусугарне он порой добре закладывался, да так, что протез отстегивался сам и бродил между мужиками, пытаясь найти своего хозяина. Буфетчица Архиповна в цветастом платье и с огромным карманом, в котором вполне мог поместиться кассовый аппарат, в таких случаях вылавливала его и прятала под стойку, утром прибегал посыльной и, захватив под мышку деревянного помощника прокурора, благодарил ее прокурорским словом, которое сильно впечатляло ее, и она часа два не могла прийти в себя. А почему? Потому, что жена прокурора утверждала, что сам протез отстегнуться не может, а спрятаться под стойкой тем более, и это дело распушенной буфетчицы, ухлёстывающей за мужиками и пристёгивающих их к себе разными приворотами: мешаниной пива с водкой, полынными настоями и зверобойной закваской. Она прибегала даже к крайним мерам: посылала повестки буфетчице: немедленно явится в прокуратуру, но указывала свой домашний адрес. Архиповна отписывала, что адрес не разборчив, а протез все отстегивался и отстегивался…

   Однажды, прокурор пришёл в школу, окинул взглядом внешний вид, сказал, что стены кирпичные, это хорошо, ну, перепутал прокурор кирпич с блоками, что ж тут такого, сильно крепкие – тоже хорошо, прошелся по коридорам, похвалил вымытые окна, не скрипучие полы, покрашенные потолки, они тоже оказались хорошими, в учительскую заглядывать не стал, так как учителя были неплохие, и, побросав уроки, гурьбой выскочили приветствовать его цветами. Прокурор вскользь заметил, что его жена очень любит большие букеты роз с конвертами, а что в конвертах прокурор не сказал, на то учителя и есть учителя, чтобы такие загадки решать, а он, как бывший военный предпочитает запах пороха, но так, как пороха в школе не оказалось, не пришло еще его время, это чуть не сорвало дружеское отношение, но директор вовремя подкатился и сказал, что на следующий день откроет в спортзале стрелковый тир с мелкокалиберками.

- Они малосильны по пороху, - заметил прокурор, - но я договорюсь с полицией.

   В кабинете директора прокурор, подняв деревянный протез, примостил его на место Михаила Ивановича, оставив его без стула, и спросил, а есть ли в школе футбольная команда, он в свое время страстно увлекался футболом, крепко работал с ударом «сухой лист», хорошо ли  играют защитники, нападающие, на высоте ли вратарь, какие  призовые места занимает, и кто капитан, и справляется ли капитан со своими обязанностями, в  этом месте Михаил Иванович быстренько  смекнул, что от его неправильного понимания обязанностей капитана могут пострадать и его обязанности, и тогда стены школы окажутся не кирпичными и не крепкими, полы скрипучими, потолки невыкрашенными, окна невымытыми, учителя необразованными и не разбирающимися в цветах с конвертами, и чтобы избежать назревающей проблемной ситуации лихо щелкнул каблуками, вызвав тем самым одобрение на лице прокурора,  то есть поближе подобрался к прокурорскому духу и сказал, что  нынешнего капитана, не понимающего, что призовые места это заслуга всей команды: дружного и сплоченного коллектива, а не заслуга капитана, он переводит в нападающего ( в то время капитаном был Толька, т.е. нынешний Петрович), а на его место назначает нового, более заслуженного и  ответственного товарища, очень опытного. Михаил Иванович, если бы прокурор не пошевелил протезом, докатился бы и до профессионала мирового уровня.

- Кого? – спросил прокурор, нагромождая протез на здоровую ногу.

- Вашего сына, - четко отрапортовал Михаил Иванович. – Видел его в деле. Может работать за всю команду.

   Директор соврал. Видеть, то он видел сынка, но не в деле, а когда тот, проходя мимо него, бросил: привет, дядя.

 - Вам нравится наша школа? – проглотив поднявшуюся в душе злобу, спросил Михаил Иванович.

- Прокурор сказал, что большего дерьма, чем Ваш гадюшник он не видел. Учителя распустились. Разучились ставить мне пятерки, но он обещал мне их научить. (Продолжение следует).