М. Ломоносов - русский гений и патриот.

К 306 - летию со дня рождения посвящается. родился 19 .11. 1711 г.. Умер 4 04 1765 г.

Ломоносов умел побеждать не только врагов, но и себя. После той мальчишеской выходки, когда он показал академику Винсгейму крайне «поносный знак» и обещал «зубы поправить», после отсидки под арестом от него потребовали покаяния и извинений. Он это сделал и вел дальнейшую борьбу более осмотрительно, хорошо понимая, что враги провоцировали его на хулиганство. Отправляясь в дальнейшем на жизненные сражения, никогда не забывал, что«славнейшую победу получает тот, кто себя побеждает». Может быть, не стоило уделять всему вышесказанному столько внимания через 250 лет, если бы русская история не имела обыкновение повторяться. Поэтому пример Ломоносова, победно утверждавшего приоритеты русской мысли, воплощавшего их в жизнь и вместе с тем умевшего защитить себя в разного рода административных боях, вдохновляет.

Он воевал не с иноземцами. Он воевал с иноземщиной, с той низостью, которая сопровождала с петровских времен европеизацию России, тем более, что среди его европейских коллег были люди, перед которыми он преклонялся. Это уже упомянутый Эйлер, Рихман, Вольф. Ломоносов же продолжал славные традиции петровской России, которая прорубила окно в Европу не для того, чтобы дублировать цивилизованную соседку, но чтобы, взяв у Европы всё достойное усвоения, затем, как говорил царь Пётр, повернуться к ней задом. В этом грубом образе проглядывало отнюдь не лицемерие, не тайный маккиавелевский план. Широко вводя в русскую жизнь европейские нормы жизни, Петр, во-первых, никогда не скрывал национальные интересы России, а, во-вторых, во всеуслышание заявлял, что у русского орла две головы, одна смотрит на Запад другая на Восток. В этом, как и во многом другом, Ломоносов наследовал устремления первого русского императора.

В новосибирском Академгородке на видном месте помещено широко цитируемое изречение. Ломоносова: «Российское могущество прирастать будет Сибирью». Обрублено непонятое до самого последнего времени окончание ломоносовской фразы: «и Северным Ледовитым океаном». Смысл становится понятным только сейчас, когда происходит потепление климата и по прогнозам многих ученых предстоит таянье полярных шапок. Оно грозит затоплением многим континентам, а для России в будущем прирастёт могуществом. В точным соответствии с целом рядом пророчеств о превращении обширных и безлюдных ныне мерзлотных зон нашей страны в земли с субтропическим климатом. Кроме того, последние научные открытия свидетельствуют о несметных ресурсах полезных ископаемых, которые хранит под льдами наша арктическая прародина. Да, Ломоносов был одновременно и ярчайшим романтиком и великим прагматиком своего времени. Он разрабатывал проект продвижения российских судов из родных ему архангельских краев через Северный Ледовитый и Тихий океаны в…Индию. Зачем душа его рвалась в эту страну? Может быть, «западное» одиночество России обретет надежных союзников там? Истины, высказанные гениями, не всегда при жизни расшифровываются ими, эти истины получают свое осмысление много позже. Он ратовал за развитие в Российской Академии «ориентального отдела», да «и целой Ориентальной академии быть бы полезно». Драгоценные ломоносовские мысли, которые потом не только проросли в очевидности, но и нуждаются в «приращении» сегодня.

А вот оценка людьми из другого «цеха».«На каждом шагу в его творениях перед нами встают в поражающей нас старомодной оболочке факты, идеи и обобщения, чуждые ХVIII столетию, вновь понятые, открытые и признанные в ХIХ и ХХ вв.»,- писал о Ломоносове другой русский гений В.И Вернадский. «Ломоносову по необъятности его интересов принадлежит одно из самых видных мест в культурной истории человечества…Часто встречающееся сопоставление Ломоносова с Леонардо да Винчи и Гёте правильно и оправдывается не механическим многообразием видов культурной работы, а глубоким слиянием в одной личности художественно-исторических и научных интересов и задатков». С.И. Вавилов. «Деятельность Ломоносова – целая эпоха в истории отечественной и мировой науки». М.В. Келдыш. «С Ломоносова начинается наша литература. Он был её отцом и пестуном, он был её Петром Великим». В.Г. Белинский. «Его поэзия – начинающийся рассвет». Н.В. Гоголь. Пушкин восторгался личностью Ломоносова и подобно Белинскому равнял его с Петром Первым: «Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он всё испытал и всё проник…»Много размышлял над феноменом Ломоносова Ф.И. Тютчев, близкий по жизненным позициям великому Михайле и подобно ему страстно отстаивавший интересы России на дипломатической ниве. Тютчеву принадлежал стихи, словно списанные с натуры Ломоносова.

Обозрение всего сделанного Ломоносовым, действительно приводит «в содрогательное удивление». Когда вчитываешься в его научные труды, в его стихи, заметки, письма, наброски, приходишь к мысли, что, в сущности, Ломоносов – это и есть русский природный Сфинкс. Только без загадки. Настолько чудо его гениальности, его «всемирной отзывчивости», как было сказано о другом русском гении, его всеприсутствие в нашей культуре естественно. «Будьте, как дети», заповедал Иисус Христос. Таким гениальным ребёнком был всю жизнь Ломоносов, не уставая задавать вопросы природе и людям. Докопаться до корня, найти ответ на любой вставший вопрос было его сутью. Неудивительно раздражение специалистов- академиков, почему штатный профессор химии берется «не за свои дела». А он слишком часто брался за любые дела со всей страстью, мог обругать каждого, кто мешал его занятиям. И заслужил от академической братии прозвище «бешеного мужика». Даже ломоносовские покровители и доброжелатели, восхищаясь его неуёмностью, были озадачены, когда речь шла о взаимоотношениях ученого с высочайшими особами. Домашними препровождения времени картами, шашками и другими забавами и табачным дымом, от чего он уже давно отказался, затем что не нашёл в них ничего, кроме скуки. . Он не боялся, что фаворит Елизаветы Петровны Шувалов мог показать письмо самой императрице, которой до того написал несколько хвалебных од. Но что это были за оды! Они славили победы русского оружия над Турцией и Пруссией, они воздавали хвалу царице за покровительство наукам. Он, как и Пушкин имел полное основание сказать о себе: «Нет, я не льстец…».

Много сил положил, чтобы исхлопотать достойную пенсию «иноземцу» Рихману, убитому молнией в России при экспериментах с воздушным электричеством (работал для пользы отечеству). К его врожденным качествам любви к истине и любви к отечеству можно присоединить и третье – неудержимое стремление к независимости личной и национальной. Эти три кита – камень ломоносовского основания.  Будучи одиночкой, человеком, далеко опередившим своё время, он не кичился своим одиночеством, но тяготился им, жаждал друзей, заботился о людях, с которыми его сводила судьба. Много помог землякам-архангельцам, выведя целый ряд из них из «подлого» сословия «в люди». Таков, например, известный скульптор Федор Шубин, который по протекции Ломоносова закончил Академию художеств и стал, кстати сказать, автором самого знаменитого ломоносовского скульптурного изображения. Но настоящих друзей у него не было. Во всем он походил на свою страну, о которой много позже император Александр III однажды обмолвился. “У России нет друзей и союзников, нашей огромности боятся”. Не только пугал, но также вызывал насмешки необъятностью своих интересов. А ещё тем что, мог прилюдно снять парик и утереть им потное лицо, владея при том тридцатью языками, добрую половину которых составляли европейские. На Западе, Ломоносова при жизни либо не знали, либо старались не замечать.

Да и в России подлинное признание Михаил Васильевич получил, по существу, лишь в советскую пору. Но тогда это признание носило, как правило, политизированные формы, подчеркивалось мужицкое происхождение ученого из самых «низов», хотя Ломоносов происходил из зажиточной, а самое главное, вольной крестьянской семьи. В советской научной литературе (в   капиталистической России» Ломоносова вовсе  не вспоминают. сегодня. Странное утверждение. Если в нём есть доля истины, то она лишь в констатации неукротимой «пассионарности» Ломоносова, в его бунтарской независимости, когда он и у Бога «в дураках» ходить не хочет. В точности это его высказывание звучит полностью так: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который дал мне смысл, пока разве отнимет». Деизм, как невмешательство Бога в людские дела после того, как Он дал миру первотолчок, был характерен для западной мысли 18 века. Это был переходный период, когда Запад шаг за шагом освобождался от средневековых религиозных взглядов и перешел полностью в 20 веке к религии денег. Россия тоже постепенно ослабляла свои связи с церковью, а в советское время официально декларировала  полный разрыв. Но у нас на смену церковной религии пришла религия коммунистических идеалов и вождей, ведущих страну в «светлое будущее». При всей жестокой наивности нашего антирелигиозного эксперимента высокие религиозные идеалы в значительной степени остались. Даже моральный кодекс строителей коммунизма списан, по существу, с заповедей Иисуса Христа. 

 Он был православным христианином до глубины души. Для этого достаточно даже бегло познакомиться с духовными одами Ломоносова, почитать его стихотворные переложения библейских псалмов. Всюду в них страстная, незыблемая вера в Творца и такая же пламенная готовность выполнить Его предначертания. Это вольное переложение 26-го псалма из Псалтири. Но сколько же собственного чувства вложил в стихи поэт! Другое дело, что во всей своей жизни и в творчестве Ломоносов всегда стремился войти в личное взаимодействие с Всевышним, минуя посредников.

Оттого у него нередки разночтения с церковным пониманием Бога. Евангельскую фразу Христа « В доме Отца Моего обителей много» он понимал точно так же, как и Джордано Бруно: звездное небо всюду обитаемо.

.

Открывший атмосферу на Венере, Ломоносов естественно предположил присутствие на ней людей и со свойственной ему непосредственностью и парадоксальностью рассуждал так:  Может, тамошние люди в Адаме не согрешили». Понятно, что подобными пассажами Ломоносов лишь умножал себе число врагов, не только в научной, но и в церковной среде. Своими натурфилософскими воззрениями Ломоносов заложил основы русского космизма, который позднее мощным потоком влился в мировую мысль трудами Федорова, отцов Флоренского и Булгакова, Циолковского, Чижевского, Вернадского, Блаватской, Н.К. и Е.И. Рерихов. Вера в Творца соединялась у Ломоносова с непреклонной верой в самого себя, в свое предназначение, которое он понимал как служение Воле Всевышнего, России и людям. Вот уж кто в самом деле знал, что «царство Божие внутри нас есть». Он писал об этом в стихах. Понятно, почему одиночество такого человека было согрето неугасимым внутренним огнём, почему умирать ему было не страшно. Понятно и умонастроение сегодняшней страны, потерявшей идеологическую опору и ищущей её снова в традиционных православных ценностях. С тяжелым сердцем можно понять, но никак не принять позицию иных академиков и даже руководителей РАН, стремящихся найти эти ценности не столько у Ломоносова, сколько у властных чиновников, по сути участвовавших в разрушении страны и ее научного потенциала. Продолжатели дела Шумахера неуничтожимы всюду: в науке, искусстве, политике и в церковных делах тоже.

В 1761 году в Записке «О сохранении и приращении русского народа» Ломоносов писал: «Ежели надлежащим образом духовенство свою должность исполнять будет, то благосостояние общества несравненно и паче чаяния возвысится, затем что, когда добрые нравы в народе чрез учинение страха (Божия) усилятся, меньше будет преступлений, меньше челобитья, меньше ябедников, меньше затруднения в судах и меньше законов. Хорошо давать законы, ежели их исполнять есть кому».Многое в Записке устарело, многое выглядит наивным, но поражает общий тон её, по-отечески заботливый и бесстрашный, Ломоносов не боится пойти наперекор многовековым установлениям, он бросает вызов и самой православной церкви. И опять же делает это не ради философского вольномыслия, не ради абстрактного фрондёрства, но руководствуясь исключительно интересами «народной пользы». Так, например, говоря о «великой» детской смертности в России в самом малом возрасте, Ломоносов видит одну из причин в холодной воде, которой крестят детей. «Попы не токмо деревенские, но и городские крестят младенцев в воде самой холодной, иногда и со льдом, указывая на предписание в требнике, чтобы вода была натуральная без примешения, и вменяют теплоту за примешанную материю...

Однако невеждам-попам физику толковать нет нужды, довольно принудить властию, чтобы всегда крестили водой летней, затем что холодная исшедшему из теплой матерней утробы младенцу, конечно, вредна…»Другую причину «умаления» великого народа Ломоносов усматривает в несвоевременности великого поста, когда человек терпел сначала недоедание, а потом неумеренно разговлялся зимой при авитаминозе. И вполне рассудительно заключал, что обычаи, перенесённые из православных стран южных, «негожи» для северной России, Синод, разумеется, видел в таких писаниях учёного «дерзость» и «сумнительство». В Записке есть предложения, касающиеся чрезмерного «утеснения» крестьян, пьянства, разбоев, бегства людей из России, то есть всего того, что в наших нынешних «демократических» условиях, при новой расстановке сил и укоренившемся безверии тяжким молотом обрушилось на головы простых русских людей. Кое что из современных реалий великий учёный не мог, разумеется, видеть даже в страшном сне. Записка «О сохранении и приращении русского народа» при жизни Ломоносова не была опубликована, с купюрами её печатали и в последующие века. Сегодня идеи этой Записки озвучил А.И Солженицын, неправомерно приписав их графу Шувалову. Так что мы и поныне в долгу перед Ломоносовым, который заботился о том, чтобы нас было больше еще в ту эпоху, когда угроза русской демографии только намечалась. Он остро чувствовал собственное назначение, незримую пуповину свою, связующую его с Творцом и с Россией одновременно. Подобно Пушкину (или Пушкин, подобно Ломоносову, время не играет в таких случаях существенной роли) он знал, что является оглашателем воли Божьей, что обязан «обходя моря и земли, глаголом жечь сердца людей».

 Подавляющее большинство научных замыслов и начинаний Ломоносова было направлено на пользу России и вызвано потребностями собственно русского культурного развития – так что он со своей культурно-просветительской программой пришелся бы не ко двору в любой западноевропейской академии. А в родной Академии реализовать эту программу не дают чиновники-иностранцы. Для русского учёного её стены превращены в тюрьму. Теперь становятся в полной мере понятными его слова: «Все любят, да шумахерщина». Внешние знаки внимания, оказываемые Ломоносову, в создавшейся ситуации даже досадны ему. Он пережил своё честолюбие. Покуда процветает «шумахерщина» – злейший личный враг Ломоносова, - представляющий исключительную и мало кем учитываемую опасность для Русского государства, не будет ему покоя. Нравственная (и одновременно государственная) задача, которую ставит Ломоносов, заключается, следовательно, в том, чтобы сделать эту «борьбу за алтари и домашние очаги», за «достоинство россиян» краеугольным камнем всей русской политики, что будет невозможно, если эта «борьба» не станет личной потребностью императрицы. «Ежели не пресечёте, великая буря восстанет». Конец цитаты. Что и произошло позднее.

Он прорвал своё одиночество после смерти. Эти напасти в форме политических, экономических, моральных катастроф, а также в виде очистительных природных гроз, предсказанных Библией и другими религиозными источниками, хлынули не только на Россию, они угрожают всей планете. Возвращаются времена, когда наука не конфликтовала с религией, но совместно исследовали коренные проблемы бытия. В этой связи полезно вспомнить слова великого древнего грека“, быстрого разумом” и глубоко верующего Плотина, последователя Платона. Время показало, насколько дальнозорок оказался Ломоносов в своих пророчествах. И не только негативного порядка. Пункт десятый комментированных заметок «обо мне дети отечества пожалеют» воплотился в трудах Пушкина, в пафосе его «Бородинской годовщины» и «Клеветникам России», в литературной и дипломатической деятельности Тютчева, который, подобно Ломоносову воевал с Шумахером своего времени - министром иностранных дел Нессельроде. Научную и патриотическую линию Ломоносова продолжал Менделеев.

В иных условиях, когда «великая буря в виде революций» уже прошла над Россией, первородство Родины отстаивал перед новоявленными шумахерами Сергей Есенин. И теперь, когда новая «капиталистическая » гроза, организованная теми же таубергами и шумахерами, сгустилась над Россией, дело Ломоносова продолжают в литературе Валентин Распутин, Василий Белов, Станислав Куняев, Александр Проханов, Александр Зиновьев, Игорь Шафаревич; в науке - целый ряд учёных, не покинувших родину в поисках, где «лучше кормят»; уцелевшие от «либеральных» погромов патриоты - в политике и тысячи других сынов России на всем её очень  урезанном, но всё ещё великом пространстве. Время покажет, сумеют ли эти люди, как и мы вместе с ними – все, кого можно назвать одним словом – «государственники», отстоять Государство Российское от новых напастей. “Если есть безоружные, хорошо вооружённые их побивают. Не дело Бога сражаться вместо тех, кто не хочет драться. Закон таков, что на войне спасает разум и  храбрость, а не молитва. Чтобы получить урожаи, надо не молиться, а возделывать почву, и если пренебрегаешь здоровьем, будешь болеть… Если злые люди стоят у власти, то это из-за трусости  и безумия их подданных, и обратное было бы несправедливо».  Под каждым словом древнего язычника мог бы всей своей жизнью подписаться истинно православный христианин Михаил Васильевич Ломоносов.

"Статский советник и профессор Ломоносов умирал трудно и одиноко,- пишет современный биограф.- Отяжелевший, но все еще порывистый и беспокойный, он лежал в притихшем большом доме. В саду наливались соком посаженные им деревья. Весенний ветер стучал в окна. В мозаичной мастерской стояли недоконченные картины". Ломоносов знал, что он умирает. "Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют",- записал он. Но его тревожила судьба его дела. Порой ему казалось, что вся напряженная борьба, которую он вел, пошла насмарку. Он сполна узнал цену милостям нерусской  императрицы Екатерины II и видел, что национальные начала русской науки, которые он развивал, снова поставлены под угрозу. Императрица Екатерина приоритетные условия для работы в России создавала не отечественным, а иностранным ученым. Он не скрывал своих мрачных раздумий. Даже обходительному, но, в сущности, очень безразличному к нему Якобу Штелину Ломоносов сказал: "Друг, я вижу, что я должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть. Жалею токмо о том, что не мог я свершить всего того, что предпринял я для пользы Отечества, для приращения наук и для славы Академии и теперь при конце жизни моей должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной..."    защитника  России.